Юрий Дружников - Ангелы на кончике иглы
— Куда дела Сашку? Не темни!
— С чего ты взял?
— Неважно. Его мать звонила, сходит с ума.
— Ой, Славачка! Не говори! — заокала Светлозерская. — Ей-Богу, ума не приложу!
— Прошлую ночь он был у тебя?
— Нет! Обещал приехать, это точно. Друг из Тбилиси очутился. Я ждала до часу, все к шагам за окном прислушивалась. Он любит приходить, когда я уже в постели, так что я заранее ложусь. Ждала, ждала, а утром просыпаюсь — одна… Я с тобой абсолютно откровенна, как ни с кем…
— У тебя с ним что — серьезно?
— Уж куда! Он сам говорил: «Ты мне идеально подходишь в смысле секса. Но жениться мамаша не разрешит». Да мне и не надо! Главное, он работает — криком кричу. Синяки по две недели не сходят. Вот это мужик!
Она двумя руками повернула лифчик, съехавший от того, что она слишком эмоционально объясняла руками Ивлеву.
— Ладно, Инка, — Вячеслав погладил ее по плечу. — Найдем твоего грузина. Иди, стучи…
— Я не стучу, а печатаю. Ну-ка, закрой меня от коридора, чулок подтяну.
— Сама, или помочь?
— Все вы такие! — она надула губы. — Сперва дай застегнуть, а после расстегнуть. Топай!
Стол был забросан нечитаными письмами и старыми блокнотами. Ивлев придвинул к себе телефон, взгромоздил на него телефонную книгу и стал думать, где ее открыть. Поколебавшись, он начал с моргов.
В тех пяти, где Какабадзе мог по случайности оказаться, среди опознанных трупов он не значился. К неопознанным можно будет вернуться, если другие ходы не дадут результатов. Если Сашка был жив, задача облегчалась.
Вячеславу пришло в голову, что Какабадзе рванул в свой Тбилиси, сидит с друзьями и потягивает «Изабеллу». Но он тут же отказался от такой версии. Об этом знал бы тбилисский друг или мать. Можно сразу позвонить дежурному милиции города, но там разговор записали бы на пленку, а Ивлев не хотел преждевременно поднимать шума, чтобы не повредить Саше. С телефонной трубкой в руках он прогулялся по приемным покоям скорой помощи. Нет, такого не доставляли. По госавтоинспекции дорожного происшествия с участием такого-то не было. Впереди маячил тупик, когда затрещал телефон.
— Вячеслав Сергеич, — услышал он официальный тембр Раппопорта. — Зайдите не мешкая ко мне…
Тавров расхаживал по комнате, размахивая руками, что было признаком крайнего возбуждения. На краешке стула сидела миниатюрная старушка лет восьмидесяти. Лицо — сморщенный кулачок с глазами-бусинками. Она часто-часто моргала, загипнотизированно поворачивая голову следом за бродящим взад-вперед Яковом Марковичем.
— Садитесь, Ивлев, — Раппопорт сделал широкий жест рукой.
— Степанида Никитична, не могли бы вы повторить?
— Сначала?
— А что? Этот наш сотрудник тоже обязан послушать.
И, обратившись к Ивлеву, Тавров прибавил:
— Степанида Никитична — постоянная подписчица нашей газеты, бывшая учительница, любит искусство, в частности музыку и живопись. Она давно на пенсии, общественница ЖЭКа. Кроме того, она человек с принципами.
— Ах, не в этом дело, Яков Маркыч! А в том, что я живу на втором этаже.
— Запомните, Ивлев, на втором!
— А на первом, подо мной, милиция. Точнее, как я выяснила, КПЗ… Я живу одна, у меня всегда тихо. Телевизор я пре-зи-раю! И ночью из-за бессонницы слышу каждый шорох. Я слышу, как внизу отпирают и запирают двери, что кричат. И удары, когда в КПЗ бьют кого-то, тоже замечательно слышу. Между прочим, они бьют каждую ночь, но обычно пьяных, хулиганов и тому подобную публику. У них там такой педагогический метод. А позапрошлой ночью я приняла две таблетки димедрола и уснула, потому что ездила к своей сестре в Загорск и очень устала. Но среди ночи проснулась: удары были такие, что дом вздрагивал.
— Внимание, Ивлев! — вставил Раппопорт.
— Человек, которого били, пытался объяснить, что его фамилия Какабадзе и что он из «Трудовой правды». Естественно, я не поверила, что может хулиганить человек, облеченный столь высоким общественным положением. Что-то тут не так! Я встала, пошла к телефону, позвонила 02 — в милицию и сказала дежурному по городу, что у меня терпение иссякло. Где это видано, чтобы в советской милиции пытали человека? А на что тогда вышестоящие органы? Я сказала, что если они не примут мер, завтра добьюсь приема у министра МВД.
— И помогло? — спросил Ивлев, до этого молчавший.
— Представьте, помогло! — гордо сказала Степанида Никитична. — Минут через пятнадцать приехал автобус с автоматчиками, и они ворвались в милицию. Я у окна стояла, видела. Что уж они там делали, не знаю, только внизу стало тихо. А немного спустя вывели несколько милиционеров в наручниках и увезли.
— Теперь, Степанида Никитична, — оборвал ее Раппопорт, — расскажите главное.
— Главное, что я после заснула. А утром проснулась оттого, что мне в дверь звонили. Вошел молодой человек, очень элегантный, в красивой форме, я даже сперва подумала, генерал. Но представился он майором милиции. Очень воспитанный молодой человек, лет пятидесяти, не больше. Вошел в комнату, ноги предварительно вытер и, представьте, даже фуражку снял.
— У Степаниды Никитичны, — вставил Раппопорт, — развито чувство юмора.
— А вы как думали? Я еще и не то сказануть могу! Так вот этот генерал, то есть майор, красивый, как генерал, мне говорит: «Извините за то, что помешали вам спать. По вашему сигналу все меры приняты, больше никого тревожить не надо. Кто заслужил, понесет наказание, ни о чем не беспокойтесь». «Как же, — говорю, — не беспокоиться? А что с тем молодым человеком, которого били до полусмерти?» «До какой, — говорит, — полусмерти, — когда он живой и здоровый! Это матерый хулиган, и он понесет наказание в соответствии с законом». Тогда я ему говорю: «Знаете, я каждую ночь слышу, каких бьют людей. И у меня подозрение, потому что я знаю кто это!» «Лучше, — говорит, — мамаша, не вмешивайтесь. А то вас привлекут к ответственности за разглашение».
— Так и сказал? — ухмыльнулся Ивлев.
— Меня не то задело, что он запугать хотел, а то, что мамашей назвал. Я считаю, что отдел коммунистического воспитания просто обязан вмешаться!
Старушка поднялась, протянула обоим тонкую сухую ладошку и юркнула в дверь.
— Ну, что скажете, Ивлев? — Яков Маркович остановился перед ним, широко расставив ноги и сунув руки в карманы.
— Да любая нормальная газета в мире рассыпала бы набор и на первой полосе дала бы об этом отчет!
— Не булькайте, Слава, вы не чайник. Подумайте лучше: если Сашу забрала милиция, так как он виноват, почему его не было в списке?
В список, который готовит Управление внутренних дел Мосгорисполкома и который каждое утро кладут на стол первому секретарю горкома, попадают партийные работники, актеры, журналисты и прочая элитарная братия, совершившая антиобщественные поступки в течение истекших суток. Если Какабадзе попал в список, Кашину уже сообщили бы для принятия мер.
— А что вы, Рап, предполагаете?
— Стало быть, у них была причина не включать его в список.
— Рыльце в пушку?
— И тогда, если они явно виноваты и скрывают это от горкома, для спасения Какабадзе мы можем вспомнить, что мы — центральная газета. И, так сказать, побороться за честь мундира. Правда, Ягубов — слизняк. Но, может, удастся подключить Макарцева?
— Газета — против МВД?
— Во-первых, МВД — не КГБ, а видимость законности сейчас соблюдается. Во-вторых, это только Управление города, мы же городу не подчиняемся. Если всплывет щекотливое дело, министерству выгоднее будет отмежеваться. Ну, что, Слава, рискнете? Тогда с Кашиным лучше поговорить мне.
— Почему?
— Двоюродный брат моей покойной жены работает бухгалтером в «Зоообъединении».
Вошел он к Кашину торжественно, как входят для поздравления.
— Ну, Валентин, наверно, я тебя обрадую. Мальки дефицитных рыб нужны?
— А есть канал?
— И какой! Сможешь с черного хода получать редкие экземпляры. И главное, без спекуляции, абсолютно законно.
— Просто не верится! — Кашин поднялся со стула. — Я ваш должник, Яков Маркыч.
— Об этом не думай! Ну, я пошел… — Раппопорт повернулся к двери. — Да, Валя, кстати. Про Какабадзе не слыхал? Пропал парень, наш человек, комсомолец… В списке его не было?
— Я бы знал, — обиделся Кашин. — А что?
— Так я и думал. Значит, не виноват.
— А в чем?
— Да говорят, его ни за что избили в милиции. Надо это выяснить. У тебя в МВД есть людишки? Узнай… Мы ведь с тобой партийная газета — сильнее их!
Валентин задумался. Выяснить, что произошло с сотрудником редакции, было его прямой обязанностью. Он набрал номер Утерина и попросил навести справочку насчет Какабадзе. Кашин и Тавров поговорили о рыбах, когда Утерин перезвонил.
— Какабадзе Александр Шалвович — ваш? У нас! В тюремной больнице в тяжелом состоянии. Драка по пьяной…
— А почему в тюремной-то?
