Лев Кассиль - Том 3. Линия связи. Улица младшего сына
После ужина, получив от дяди Яши Манто добавочную порцию пончиков с повидлом, мальчики забрались к себе на лежанку и, гордясь возникшим теперь родством со славой их отцов, оба по очереди красным карандашом написали на стенке: «В. Дубинин. И. Гриценко. 7. XI 1941 г.». Потом укрылись отсыревшими одеялами и потушили фонарь. Они лежали некоторое время молча, прислушиваясь. Тьма, какой никогда не бывает на земле даже в самую темную ночь при зашторенных окнах, подступила вплотную к их лежанке. Невесомая и в то же время непроницаемая, она навалилась на одеяло, она стояла в открытых глазах, как черная, непрозрачная вода. Где-то в верхних галереях перекликались голоса. Легкий гул слышался в отдаленных ходах подземелья. Потом и он затих. Тьма и тишина окружили ребят.
– А что там, на земле-то, сейчас? – шепотом спросил Володя.
– Может, бой идет, – отвечал Валя. – Разведчики завтра другим лазом пойдут, все вызнают.
Некоторое время они молчали в темноте. Хотелось спать.
– Ваня, давай мы попросимся тоже в разведку?
– Ну да, так тебя и пустят… – протянул Ваня, зевая.
– А ты скажи, что все ходы и лазы знаешь. Ты скажи, что мы с тобой тут уже лазили, когда еще маленькими были. Скажешь? А, Ваня?
Но Ваня, сморившийся за день, уже спал.
Проснулся Володя от света фонаря, который поднес к самому лицу спящих ребят дядя Гриценко.
– Хватит вам. Уже все повставали, вам дядя Манто каши не оставит. Ану, геть, продирай очи быстро!
Сверху доносился какой-то неровный, судорожно возникающий гул. На мгновение он пропадал. Затем слышался опять. Иногда со стены вдруг осыпалась струйка известковой пыли.
– Давай, лежебоки, пошевеливайся! – продолжал дядя Гриценко, сдергивая с мальчиков одеяла и ладонью сметая с лежанки осыпь ракушечника. – Вставайте, водичкой сполоснитесь. Задание для вас есть боевое…
Ребята мигом вскочили с лежанки.
– Дядя Ваня, а какое задание? – полюбопытствовал Володя, заправляя рубашку в брюки.
– Узнаешь на месте, какое задание.
– А от кого?
– Известное дело, от кого. От командования. Ты бы спрашивал поменьше.
Мальчики бросились в боковой штрек, где были прилажены к стенке рукомойники, наскоро плеснули в лицо водой, вытерлись одним полотенцем, дергая его концы в разные стороны. Через минуту они шли за Гриценко, который нес фонарь. Вскоре все очутились в помещении подземной кухни, где их приветствовал дядя Яша Манто, уже облаченный в белый фартук. Не поднимая головы в колпаке, чтобы не стукнуться о низкий свод, он с громом поставил перед мальчиками на стол два котелка с кашей и горячими консервами.
– Ну вот тебе помощники, Яков Маркович, – проговорил дядя Гриценко. – Прикомандированы к тебе, в твое распоряжение. Покорми да и ставь на место, к делу.
Мальчики быстро поели, получили по чашке горячего чаю и по куску хлеба с джемом, быстро справились и с этим, поблагодарили, вытерли рты и вскочили, ожидая боевых приказов.
– Ну как, хлопчики, – спросил дядя Яша, – укомплектовались? Или еще порцию дать?
Мальчики поблагодарили и отказались.
– На здоровьичко, – сказал дядя Яша. – А теперь получайте задание. Предупреждаю вас, хлопчики: задание боевое. Прошу слушать мою команду. Заключается она вот в чем. Что такое сухарь, прежде всего?
– Ну, хлеб сушеный, – отвечал Володя.
– Именно сушеный, но никак не мокрый. А мы имеем в соседнем штреке десять ящиков заготовленных сухарей, и вчера я обнаружил, что от этой проклятой сырости, которая мне въедается в кости, печенку и селезенку, сухари уже начинают киснуть, мокнуть и, более того, даже плесневеть. Так вот, их надо перебрать. Которые заплесневели – отложить отдельно. Которые еще сухие – убрать в другое место. Занятие это, конечно, не вполне интересное, но что делать, хлопчики! Воевать – это вообще малоинтересное занятие. И интереснее, конечно, жить наверху, чем тут, внизу. Однако мы с вами спустились сюда. Ну что, я должен вас агитировать, что ли? Вы же сами – сознательные хлопчики. Забирайте фонарь – и пошли.
И весь день пришлось Володе, Ване, а потом и присланным им на подмогу Толе Ковалеву, Жоре Емелину и Вове Лазареву перебирать сухари. Это было очень скучное и неприятное занятие. Часть сухарей размокла. На других появилась зеленоватая, с белым пушком плесень. В тусклом свете фонаря сухари были похожи на давно не чищенную, позеленевшую медяшку. Ребята молча сортировали сухари, откладывая в сторону хорошие, не тронутые еще подземной сыростью. Порченые выкладывали на железные противни для просушки на плите. Совсем размокшие бросали в приготовленные чистые ведра.
Иногда в штреке появлялась громогласная Надя Шульгина.
– Ну вы, воробьи! – зычно говорила она. Голос ее не мог приглушить даже камень, со всех сторон обступавший партизанскую кладовку. – Клюй поживее! Возитесь, прямо до убийства…
Полненькая и большеглазая подруга ее, Нина Ковалева, молча принимала противни, таскала ведра, приносила их порожними обратно. И только изредка просила:
– Вы бы, ребята, поаккуратнее. Толик, – показывала она братишке, – ну зачем же ты в хорошие сухари зелень такую бросаешь?
Мальчики работали молча. Иногда они прислушивались к тяжелому громыханию, которое доносилось сверху через сорокаметровую толщу камня. Им очень хотелось узнать, что там происходит сейчас, на земле.
Да и занятие, порученное им, казалось делом унизительным, не мужским, кухонным: в самом деле, стоило ли добиваться, чтобы тебя приняли в партизанский отряд, и уходить под землю, а потом сидеть вот так и мирно перебирать сухари? Наконец Володя не выдержал и, заявив, что он сейчас вернется, отправился на камбуз. Там тоже шла работа: женщины мыли посуду, скоблили столы, сушили на противнях отсыревшие сухари и галеты.
– Дядя Яша, – негромко начал Володя, подойдя к шеф-повару, – ну что же, долго мы так будем? Дайте какое-нибудь другое задание. Там, наверху, наверное, уже бой, а мы сухарики с места на место перекладываем.
Дядя Яша, сидевший на табуретке, взвился довольно быстро, но тут же замедлил свое выпрямление и с опаской поглядел на потолок.
– Мне странно слышать такие слова, – сказал он. – Я привык слышать, что пионер говорит: «Всегда готов!» И вместо этого я слышу, что пионер не желает выполнять боевое задание. Кушать он готов, а помочь людям, чтобы им было под землею что кушать, он не готов.
– Какое же это боевое задание, это можно и маленьким поручить, а я уж… да и Ваня…
– Ты слышал, есть такое выражение: боепитание? Имеешь представление? Конечно, большей частью это говорится о снарядах, патронах и тому подобном. Но надо заряжать не только пушки и винтовки. У человека должны быть заряжены и ум, то есть мозг, и сердце – как говорится, сознание. То – духовная пища. Этим питанием командует наш комиссар. Мне командование поручило, чтобы люди у меня были сытые, чтобы кровь у них во всех жилках от этой проклятой сырости не пропадала, чтобы руки, ноги были в силе. Так это что, по-твоему, не боепитание? Слушай, мальчик, не будь дитя! Мне просто странно слышать все это. На, лучше возьми пончик с повидлом, а эти отнеси твоим товарищам. И помни, что больше пользы, когда рот кушает, а не болтает. Ну, – сердито закричал он, увидя, что Володя собирается возразить, – не порть мне характер! Исчезни!
И Володе пришлось исчезнуть.
…К ночи вернулись с поверхности разведчики отряда Влас Важенин и Иван Гаврилович Шустов. Незадолго до рассвета они вышли наверх из каменоломен через один из далеких лазов и тем же ходом вернулись сейчас обратно. Усталые, с хмурыми, осунувшимися лицами, они молча прошли в штаб, не отвечая на вопросы партизан, которые, сторонясь в штреках, уступали им дорогу. Напрасно Володя и Ваня вертелись у них на дороге, забегали вперед, спрашивали:
– Дядя Шустов, а что там, наверху, сейчас? Там что – бой?
Разведчики безмолвно шагали к штабу, иногда только Важенин бросал на ходу:
– Не спеши… Узнаешь, как время придет. А ну, дай пройти!
Потом из помещения штаба, куда прошли оба разведчика, вышел Зябрев. Собравшиеся возле штаба партизаны с тревогой вглядывались в лицо командира, на котором лежали резкие тени от фонаря.
– Товарищи, – сказал командир, – над нами, – он показал пальцем на своды, – над нами идет бой. Камыш-Бурун горит. Приказываю перейти на осадное положение. Враг на нашей земле. Значит, он может сунуться и под землю. Проверить посты, усилить караулы! Все остальное – прежним порядком.
Ребята тревожно переглянулись. Володя поднял голову и долго смотрел на низкий свод из серого камня, по которому носились всполошенные тени от фонарей. Трудно было представить, что там, наверху, по знакомой с детства земле уже ходят чужаки. И земля от этого, верно, содрогается так, что даже здесь, на глубине сорока метров, чувствуется ее глухое негодование.
