Антонина Коптяева - Собрание сочинений. Т.2 Иван Иванович
Имея большой опыт, он мог бы руководить пунктом на одном из отдаленных приисков или работать вместо разъездного врача помощи на дому, но упорно держался за скромную должность больничного фельдшера.
— Люблю чувствовать себя в коллективе! — сказал он Сергутову, который зашел к нему уплатить членские взносы в профсоюз. — Ну что я поеду на отдельный пункт? Не дозволяет мне того ни характер, ни семейное положение, а главное: ведь теперь на эти пункты направляют людей с высшим образованием — дипломированных врачей, — рассудительно говорил он, роясь в своих бумагах. — Выживают фельдшеров врачи… А в больнице нас сестры выживают. Опытная сестра делает то же, что и я: беспрекословно выполняет назначения докторов.
— Выходит, конченая ваша профессия? — пошутил Сергутов.
— Пока не конченая. Сейчас фельдшер как средний медицинский персонал еще в ходу. Но перспективы нету.
— Почему же Иван Иванович два года готовил целую ораву фельдшеров? — не без лукавинки спросил Сергутов.
Хижняк в раздумье почесал мясистую переносицу.
— Во-первых, здесь местность особенная: пространства громадные, а поселения мелкие — тут врачей не наберешься, значит, на ближнее время наши фельдшера очень хорошо пригодятся; во-вторых, это все молодежь. Если они войдут по-настоящему в работу — а Иван Иванович, я полагаю, сумел им кое-что внушить, — тогда они не захотят отставать, а двинут на усовершенствование. Никита Бурцев ужа запасается литературой по заочному курсу. Полный список у меня взял…
— Значит, вы тоже учитесь?
— Третий год. В Приморском мединституте…
— А молчал! Молчал ведь, рыжий! Вот хитрый хохол!
Хижняк усмехался, довольный произведенным впечатлением.
— Я не хитрый хохол, а упрямый: ежели чего задумаю, меня уж не своротишь в сторону! За непочтение к старшим даю вам нагрузку — выяснить сегодня в управлении, как там насчет курортной путевки Валерьяну Валентиновичу.
— Есть выяснить, товарищ председатель! — И шутя и грустно Сергутов сказал: — Рассыпается все наше северное отделение ВИЭМ. Сегодня Гусев говорил, что Иван Иванович не вернется теперь сюда, а проедет прямо через Якутск на материк.
— Это Иван Иванович-то не вернется! Плохо его знает Гусев! Разве он дезертир какой?! Партийный человек, с учета не снялся — и уедет!.. Ему, я думаю, партийность собственной головы дороже.
— Вы забываете про его семейную историю!
— Еще новое дело! Разве он подлость какую выкинул по отношению к жене? Если Ольга Павловна ушла, так это на ее совести и лежать будет. Меня другое заботит, наехала, наверно, в Учахан масса больных, и не управится Иван Иванович до распутицы. На работу он азартный, застрянет там до лета, а у нас здесь свои больные, за которых Гусев не возьмется. Двое с Колымских приисков приехали, бухгалтер из Охотска вторую неделю живет…
— От путевки на курорт я отказываюсь, — сказал через день невропатолог Валерьян Валентинович. — Я получил телеграмму — вызов из Якутска! Мой учитель и старший коллега принял там заведование городской больницей. Срочно еду туда и оформляюсь на новую работу.
— Вы не мимо Учахана поедете? — осведомился Хижняк, только что освободившийся от круглосуточного дежурства и заглянувший в кабинет Гусева.
— Об этом я не спросил каюров. Можно, конечно, и через Учахан, так даже будет ближе, но дорога там — зимник. Сами понимаете… Я тоже хотел бы взглянуть, как поживает наш Иван Иванович. Однако все зависит от каюров.
— Если вы поедете через Учахан, то я перешлю с вами письмецо, которое необходимо передать из рук в руки. От Ольги Павловны, — добавил Хижняк, понижая голос.
Валерьян Валентинович жалобно сморщился:
— Увольте! Я сознаю, конечно, но у меня у самого сердце больное. Шутка ли — сообщить человеку подобное известие!
— Как вам не совестно, — рассердился Хижняк. — В таком случае я превышаю власть и как председатель месткома предлагаю вам передать это письмо. Тем более что вы невропатолог, а тут дело тонкое.
— Я тоже хочу предложить вам одно дело, дорогой Денис Антонович, — сказал Гусев, услышав последние слова фельдшера. — Наш новый разъездной врач еще не освоилась с работой. Может быть, вы съездите вместо нее на прииск Сланцевый, там заболела женщина-счетовод и неважно чувствует себя Алексей Зонов. Помните, тот, которому Иван Иванович делал летом операцию по поводу гангрены.
— Леша? А что с ним?
— Опять плохо с ногой.
— Отчего же «опять»? — ревниво вступился Денис Антонович за честь своего хирурга. — Операция прошла прекрасно. Ногу мы ему…
— Трудно ручаться за дальнейший исход дела, — небрежно кинул Гусев. — Все-таки это эксперименты, построенные на эмпирических началах. Живой организм существует как целое…
— Однако опыт доказывает: люди, которых наблюдают после таких операций уже в течение десяти лет, не имеют причин жаловаться, — решительно перебил Хижняк, противясь стремлению Гусева опорочить незнакомый ему метод лечения.
— Еще неизвестно, что будет через десять лет, — раздраженно произнес Гусев.
— А ничего не будет, — ответил Хижняк, тоже начиная горячиться. — Конечно, если операция сделана мастерски, — он взглянул, ища поддержки, на невропатолога, но тот скромно опустил глаза под золотым пенсне, явно не желая спорить с Гусевым. Это еще больше разозлило Хижняка, и он добавил, уже с вызовом: — Ежели человека окоротить наполовину, то зачем ему разговоры о целости организма? У Зонова, наверно, разболелась левая нога. Иван Иванович сразу предупреждал его…
«Рад, чтобы осложнение оказалось, лишь бы по-твоему вышло!» — подумал Хижняк, уничтожающим взглядом окидывая заместителя главного хирурга.
Отговариваться от поездки ему не пришло в голову.
— Охота вам связываться! — сказал Валерьян. Валентинович, когда они вместе вышли из больницы. — Его не переубедишь. Все равно он при своем мнении останется.
— Пусть остается, а поддакивать ему я не намерен.
— Начальство же! — вяло пошутил Валерьян Валентинович.
Лицо его выглядело маленьким от синевы, густо легшей под глазами, нос совсем заострился, но на грудь и живот точно подложили подушку. Только теперь обнаружилось, что бывший невропатолог «северного отделения ВИЭМ» — мужчина далеко не первой молодости.
«Как его перевернуло!» — с сожалением подумал Хижняк, но однако резко раскритиковал за трусливое отступление перед Гусевым.
— Что же касается курорта, — добавил он в заключение, — то я, как медицинский работник и как старый месткомовец, предложил бы вам подлечиться.
— Устроюсь на новом месте, а потом на курорт. Не хочется упускать работу под началом старого, испытанного шефа. Я все-таки не уверен в том, что Аржанов вернется.
40В одолевшей его дремоте Хижняк всю дорогу клевал носом, но на отдых в заезжем доме в пути не остановился и к месту командировки прибыл еще засветло.
У счетовода оказалось двустороннее крупозное воспаление легких.
— Что же вы, матушка моя, не подлечивались раньше? — огорченно сказал Хижняк, осмотрев больную, а про себя отметил: «Сердце никуда, печень на три пальца увеличена, и цвет лица прямо изжелта-зеленый!»
Худенькая, впалогрудая женщина сидела на кровати, уронив на одеяло руки, сгорбив спину, на которой можно было пересчитать все позвонки, и испуганно смотрела на лекаря.
— Некогда мне заниматься своими недомоганиями! — сказала она, хрипло дыша. — У меня трое детей маленьких. А мужа схоронила.
Хижняк задумался:
«У нее явная желтуха! Сейчас сульфидином надо бы лечить, а печень разыгралась, значит, стоп, нельзя! Сульфидин при больной печени противопоказан».
Он снова уложил больную, приготовил ей лекарства, поставил круговые банки, сделал внутривенное вливание…
«Хватит мне тут мороки! — размышлял он тревожась. — На Каменушку по морозу в таком состоянии везти нельзя. Значит, придется здесь дежурить и днем и ночью».
Занятый хлопотами возле больной, Хижняк не забывал о Леше, состояние которого очень волновало его. Сдав больную женщину на попечение соседки, пришедшей с работы, он сразу помчался в общежитие, к Зонову.
Левая нога совсем не беспокоила юношу. Оставшись по совету Ивана Ивановича под местным врачебным наблюдением, он работал в приисковом районе, изредка наведываясь в больницу, выглядел бодрым и жизнерадостным.
«Наверно, все-таки левая нога разболелась, — думал Хижняк, поднимаясь на крылечко и вспоминая предположения Ивана Ивановича о дальнейшей судьбе парня. — При эндартериите это обычная история, а Гусев треплется „опять“».
Сердце Хижняка так и сжалось, когда он увидел больного. Зонов, как и до операции на Каменушке, сидел в изголовье постели, засунув смятую подушку за спину и обняв руками подтянутое к подбородку колено согнутой ноги. Он повел глазами на вошедшего и, не узнав, может быть даже не разглядев его, отвернулся. Какая жестокая сила скорчила человека, загнав в угол кровати? Лишь по мучительным судорогам, пробегавшим по его белому как мел лицу, да по искусанным губам можно было догадаться, что это — не помешательство, не душевное угнетение, а одолевший физический недуг.
