Александр Черненко - Моряна
И теперь, собираясь отдельно от всех на лов, они сумрачно, с тревогой поглядывали на артельную флотилию, у которой весело шумел весь поселок.
Жены Цыгана, Василия и Егора молчаливо стояли у суденышек своих мужей, беспокойно переглядывались, не в силах вымолвить слова.
А со стороны артельной флотилии доносились звонкие и радостные голоса, заливистые звуки гармошек, лихие припевы расстававшихся девчат и парней.
Цыган, стоявший на корме своей реюшки, спрыгнул на берег, подошел к жене и, кажется, впервые за всю долгую совместную с ней жизнь спросил совета, жестоко волнуясь и неожиданно заикаясь:
— К-как, С-стеша, думаешь?.. М-может, с... с артелью п-пойти?
Зная крутой нрав мужа, растроганная его необычайным волнением, она растерянно посмотрела на него, неопределенно пожала плечами, приложила конец полушалка к заблестевшим глазам.
Цыган, сердито махнул рукой и чуть ли не бегом ринулся к артельной флотилии. Но вдруг остановился и, подумав, повернул назад. Взобравшись на реюшку, он раздраженно прикрикнул на сына, который жадно следил за расставанием парней и девчат:
— Чего рот разинул? Готовь парус!..
И, неожиданно спрыгнув на берег, вновь устремился к артельной флотилии. Он на ходу выхватил из кармана смятый и замасленный лист бумаги, который одиннадцать раз передавал Андрею Палычу и одиннадцать раз брал обратно.
Артельная морская флотилия была готова к отплытию.
Андрей Палыч прошел на бригадную стоечную Лешки, чтобы поднять на ней флажок. Бригада Матроса должна была головной выходить в море. Лешка передал председателю колхоза мачтовик — шнур от флажка.
На берегу сразу стало тихо. Все повернулись к Лешкиному судну.
И только было Андрей Палыч хотел вздернуть флажок, как на стоечную вскочил запыхавшийся Цыган и молча протянул ему потрепанный, в жирных пятнах лист бумаги.
Андрей Палыч посмотрел на бумажку, на жарко дышавшего Цыгана и, осторожно отстраняя бумажку, негромко сказал:
— Спрячь, Афанасий Матвеич... Подумай еще как следует... Вернемся с моря — тогда и поговорим... А то, может, опять раздумаешь...
— Да новое заявление напиши, — сурово добавил Лешка, — а то не бумажка, а вроде тряпка какая-то.
Цыган исподлобья поглядел на Лешку, на Андрея Палыча, на Василия.
— 3... з-значит, отк... отк-казываете? — спросил он, страшно заикаясь.
— Нет, тебе не отказывают, — ответил за всех Василий, внимательно следя за разволновавшимся Цыганом. — Обдумай как следует, реши окончательно — и примут. А пока один поработай... и подумай.
— Т... т-точно п-п-примете, ежели ок... ок-конча-тельно н.. н-надумаю? — спросил Цыган и, получив утвердительный ответ Василия, с облегчением вздохнул, вытер катившийся по лицу пот.
Андрей Палыч ловким движением потянул шнур, вскидывая флажок на мачту.
Красная лента флажка, словно пламя, забилась под ветром.
Сенька и Антон вскинули флажки на своих судах.
— Выходим в первую колхозную весеннюю путину, товарищи! — радостно возвестил Андрей Палыч и, сняв картуз, высоко поднял его.
Ловцы на судах, рыбачки на берегу ответили ему дружными возгласами одобрения, хлопками в ладоши.
Следом раздались троекратные выстрелы — салют ловцов из охотничьих ружей. Лешка стрелял из именного нагана.
Заиграла гармонь, другая, третья, поднялся шум, рыбачки и дети потянулись к судам — прощаться с мужьями, отцами, братьями. Ловцы спрыгивали на берег, обнимали жен, целовали детей.
— По места-а-ам! — громко скомандовал Лешка и в последний раз с тоской посмотрел вдоль протока: не возвращается ли с маяка Глуша.
По протоку бежали косматые водяные валы — один за одним, нагоняя друг друга, рассыпаясь в кипучей пене.
Попрощавшись с Андреем Палычем, Василием и Буркиным, Лешка выждал, пока они сошли на берег.
— Тронулись! — приказал он и встал за руль. Загремела якорная цепь, и когда был поднят якорь, ловцы шестами отодвинули стоечную от берега.
Следом за стоечной Лешки стали сниматься с якорей и другие суда колхозной флотилии.
— Через недельку прикатим с председателем к вам на помощь! — пообещал уезжавшим ловцам Василий, беспрерывно махая картузом. — Наладим вот как следует речной лов — и прикатим!
На протоке показалось несколько бударок и куласов. Речные ловцы, услышав выстрелы-салюты, спешили к Островку, чтобы проводить товарищей в море.
Первым подкатил к поселку на своем куласе дед Ваня. Стоя в корме, он снял шапку и, будто зрячий, внимательно оглядел колхозную морскую флотилию.
— Богатой путины, сынки! — сказал он ловцам. — Счастливо вам воротиться!.. Особо желаю Лексею Захарычу — нашему герою!
— Спасибо, дедок! Спасибо! — растревоженно откликнулся Лешка. И тут же подумал: «Рассказать бы ему про Глушу... Он понял бы... А может, и заехал бы на маяк, навестил ее, напомнил бы обо мне...»
— Эх-ма, совсем забыл, Лексей Захарыч! — торопливо крикнул дед Ваня и сунул руку за пазуху. — Письмо тебе есть. Почтальон сейчас проездом передал. Московское, слышь, письмо! — И он перекинул длинный белый конверт на стоечную Лешки.
Лешка поднял конверт, поглядел на него и, довольный, улыбнулся. Быстро пробежав письмо, он радостно сообщил Андрею Палычу, Василию и Буркину, которые шагали по берегу вровень с идущим по протоку Лешкиным судном:
— Климент Ефремович пишет: письмо мое получил, поздравляет нас с большой победой — с артелью. — У Лешки захватило дыхание, и он торжественно воскликнул: — А еще желает нам доброй-предоброй путины!
Весть о московском письме быстро облетела берег. Люди устремились к отходившей все дальше и дальше стоечной Лешки, просили его на минуту задержаться, прочитать письмо.
Но читать письмо было уже поздно — стоечная далеко отвалила от берега.
— Андрей Палыч расскажет о письме! — крикнул Лешка людям на берегу, охваченным радостной вестью.
Видя, что встречный ветер с моря задерживает движение судна, он предложил ловцам:
— Рейнем, ребята?
— Рейнем! Рейнем!.. — весело подхватили Коляка и Яков Турка, с трудом продвигавшие шестами стоечную вдоль берега.
Ловцам нипочем и встречные морские ветры, если они только не штормовые. Ловцы так искусно направляют огромные косые паруса, что суда быстро мчатся и против ветра.
— Поднимай! — скомандовал Лешка.
Побросав шесты, Коляка и Яков с грохотом вздернули на мачту широкое белое полотнище. Парус туго натянуло ветром, и стоечная, со свистом разрезая носом волны, ринулась вперед, за нею побежали подчалки.
Лешка подтянул шкот, полотнище вплотную пришлось к борту, стоечная накренилась и, едва не забирая краем воду, еще стремительней понеслась наискось протока — к противоположному берегу.
— Добре! — сказал Лешка и налег на румпельник. А когда стоечная приблизилась к берегу, он торопливо приказал: — Перекидывай!
Ловцы быстро перебросили парус на другой борт, и судно, резко повернутое Лешкой, покатило обратно, к тому берегу.
Так — от берега к берегу, наискось — реила стоечная, постепенно продвигаясь к морю.
Лешка оглянулся.
Позади реили стоечные Сеньки и Антона, следом плыли подчалки. На берегу Островка все еще толпился народ, махал уходившим в море ловцам платками, фуражками. А вот кто-то высоко вскинул на шесте не то пиджак, ни то ватник и стал быстро-быстро водить его из стороны в сторону — казалось, билась под ветром какая-то огромная птица.
Лешка усмехнулся, кивнул последний раз на прощанье оставшимся на берегу и повернул руль, направляя судно во встречный банок.
Островок скрылся за камышами.
Банок был широк, по нему ходуном ходили крупные, с гривастыми беляками волны. По дальним берегам качались под ветром густые камышовые заросли. И чем дальше продвигались суда, тем банок становился шире, бурливей, берега уходили в стороны. А вскоре показалась голубая полоска Каспия.
Лешка задумался, посуровел. Он знал, что за тем вон крутым поворотом, до которого рукой подать, должен показаться маяк.
Стоечная быстро пересекала банок.
Лешка подтянул шкот, закурил, и когда судно обогнуло поворот, на берегу выросли черные стропила маяка.
На вышке, казалось, было пусто.
У Лешки тревожно забилось сердце.
«Неужели никого нет, неужели уехали в Островок? — подумал он о Глуше и маячнике. — Но мы ведь никого не встретили по пути! А может, Тихим ериком они проехали?..»
Он пристально посмотрел на вышку маяка и вдруг заметил появившегося на площадке Максима Егорыча.
Маячник подошел к перилам, перегнулся через них и, признав своих земляков, взмахнул рукой, потом шапкой.
Ловцы со стоечной и подчалков замахали ему в ответ фуражками.
