Николай Асанов - Открыватели дорог
Он вдруг замолчал, словно прислушиваясь к чему-то, рождающемуся в нем, к какой-то мысли, которая нетерпеливо пробивалась в сознание. Он знал, что эта мысль существует в нем уже давно, только он никогда не решался высказать ее вслух, а теперь она напоминала о себе, требовала, чтобы он дал ей дорогу.
Он спокойно высказал эту мысль:
— Надо написать в Академию наук. Пусть наше мнение услышат и там.
Ярослав поднял на него удивленные глаза. В них что-то заблестело: одобрение или вера? И Нонна тоже с удивлением смотрела на Алексея, и в ее глазах тоже пробивалась живая улыбка. И Алексей, уже утвердительно, сказал:
— Значит, пишем!
— Ну что ж, пожалуй, ты прав, будем писать… — медленно проговорил Ярослав. — Но уж если заваривать кашу, то покруче! — снова становясь собой, таким же жестким и язвительным, добавил он. — Заявления об уходе мы тоже подадим! Нас от науки не отставишь, а вот оставить институт без науки мы можем!
— Значит, ты говорил с заместителем об этом?
— Я просто сказал, что мы можем уйти в другой институт. Заместитель был так добр, что сообщил: нам дадут такие характеристики, что в другой институт мы сможем поступить разве что вахтерами. Но я склонен попробовать…
— Без меня, — устало сказал Коваль.
— «Цыпленки тоже хочут жить»? — спросила Нонна.
— Нет, я просто рабочий от науки. И не гожусь в мученики. Мне и в армии выписывали двойную порцию еды. Поститься я не умею. Вот так. Значит, без меня. Простите.
— Ну что ж, Петр, прощай! — с печалью в голосе произнес Ярослав.
— Почему Петр? Меня зовут Валентин!
— Так звали одного рыбака, который в течение ночи трижды отрекался от своего улова… Ладно, Валя, иди…
Они не смотрели ему вслед. Ярослав вынул из стола бумагу, протянул Нонне, сказал:
— Ну, начали. Тебе, Алексей, приходилось писать докладные записки? Мне — нет. К кому мы обращаемся? Впрочем, это мы выясним потом…
24. ОСТОРОЖНО! МИНЫ!
В девять утра все трое сошлись в приемной у заместителя директора института. Академик все еще был болен. Да он и не часто посещал вверенное ему учреждение: у него, кроме института, были еще консультации, да отдел академии, да редактура в журнале… А заместитель все равно в конце дня будет у академика и сообщит обо всем, что тут делается.
Чудаков заранее предупредил: завтра на работу не опаздывать! Хватит и того, что на них навалятся за эту самую «коллективку». Зачем же давать повод обвинять себя в недисциплинированности?
Вошли к заму все трое. Поздоровались и положили на стол по бумажке.
Зам успел еще пошутить, что соавторство им, видимо, понравилось, если и ходят все вместе. Затем перевел взгляд на заявление, поданное Нонной, прочитал, бросил на нее испуганный взгляд, пододвинул бумажку Горячева, отшвырнул ее, потянулся к писульке Чудакова. Лицо его становилось все растеряннее.
— Я не возьму! — вдруг сказал он, отталкивая от себя листы.
— Почему? — спросил Чудаков.
— Это же саботаж! — сиплым от испуга голосом сказал заместитель. — Институт заканчивает полугодовой план работ, а вы уходите? И что вы тут написали: «…в связи с присоединением к числу авторов законченной нами работы по анти-ро-мезонам посторонних лиц. Работа проведена коллективом в составе Горячева А. Ф., Бахтияровой Н. М., Чудакова Я. Я. и Коваля В. М. (Вальку в список авторов они тоже вписали, его измена ничего не меняла!), а руководство института прибавляет в качестве соавторов Подобнова С. М., Крохмалева С. С. и руководителя лаборатории Красова М. Б. …» Да вы понимаете, что вы написали? — с грозным придыханием спросил заместитель.
— А что, вам не нравятся фамилии? — спросил Чудаков.
— Это же… это же… Да это — раскрытие государственной тайны! — вдруг нашелся заместитель. — Вы называете работу, называете сотрудников института! Вы знаете, что за это будет?
— А мы эти бумажки несем не в шпионский центр потенциального противника, а к вам на стол, — хладнокровно сказал Чудаков. — И составлены они по форме: видите, в конце даже указано, что мы считаем возможным проработать положенные две недели, пока на наши места будут найдены другие сотрудники…
— Ну, вот что, товарищи, я этого не видел и не читал! — грозно сказал заместитель. — А с Иваном Александровичем я поговорю. Возможно, товарищ Красов и в самом деле превысил полномочия…
— Нет уж, товарищ заместитель директора; вы вручите академику наши заявления, а потом сообщите нам его мнение. А что касается самого факта, так, надо думать, Иван Александрович уже получил из президиума академии нашу докладную записку по этому поводу…
— Вы и в академию написали? — ужаснулся заместитель.
— Вот именно! — подтвердил Чудаков.
В это время в кабинет заглянула старшая машинистка. Увидев Чудакова, она смутилась было, но торопливо прошла к столу заместителя и положила перед ним папку.
— Материалы перепечатаны.
— После! После! — махнул рукой заместитель.
— Да вы посмотрите, пожалуйста, может быть, надо еще что-нибудь исправить…
Заместитель открыл папку, захлопнул ее, пробормотал:
— Хорошо, хорошо, я просмотрю!
Чудаков шепнул Нонне:
— Видите, информация сработала!
Вчера он настоял, чтобы докладная записка была отдана для перепечатки в институтское машинное бюро. Горячев возражал: «Аннушка перепечатает лучше!» Ярослав сказал: «Зато начальство получит полную информацию немедленно!» Он оказался прав. Но есть что-то неприятное в такой правоте. С такой правотой трудно жить. Впрочем, ему и верно нелегко живется…
— Можно идти? — вежливо спросил Чудаков.
— Идите! — вдруг разрешил заместитель.
Нонна от двери оглянулась. Заместитель уже раскрыл принесенную машинисткой папку и вцепился взглядом в первый лист. «Читает нашу докладную в академию!» — подумала она. И впервые ей стало страшновато.
— Ну что ж, друзья, разойдемся по нашим конюшням! — сказал Чудаков в приемной. — Не знаю, что будете делать вы, а у меня еще тысяча дел…
Он старался казаться таким же спокойным, как всегда, но ему это плохо удавалось.
Нонна обратила внимание на то, с каким испугом посмотрела на них троих женщина-секретарь. Да, об их бунте уже знали…
Горячев выглядел безразличным. Как видно, этот мечтатель уже попрощался в душе с институтом. Нельзя обижать мечтателей: они похожи на детей. Сейчас он, вероятно, уже мысленно в Дубне или в Новосибирске — там тоже работают физики! — а в то, что после здешнего скандала его туда не пустят, он не верит. И Нонне захотелось, чтобы его пустили. Пусть даже не в Дубну, это очень близко от Москвы, но пусть хоть в Новосибирск. Нет, она добьется от отца хоть этого! Как ни противно ей теперь разговаривать с отцом, по этому вопросу она согласна поговорить…
Они уходили по длинному коридору, а она осталась: ей направо, к вычислителям. Пошла и смотрела на тонкую, мальчишескую шею Алексея, шагавшего с опущенной головой, на слабые, узкие плечи, на болтающиеся руки. Нет, занятия физкультурой не смогли наполнить это слабое тело силой и красотой, хотя мускулы и окрепли. Только выдержат ли эти даже и окрепшие мускулы ту тяжесть, которую он взвалил на себя?
Она вдруг подумала, что ей хочется заплакать. И почти бегом бросилась к своим вычислителям. Там не поплачешь, там придется, возможно, выслушивать соболезнования, улыбаться в ответ, отшучиваться, может быть, даже издеваться над своими «соавторами» за их неприспособленность к жизни. Циники есть и среди вычислителей, а бить за цинизм по физиономии не положено. Не ясно, есть ли в цинизме состав преступления…
25. ВАЛЬКА КОВАЛЬ
Чудаков спустился в «преисподнюю». Вальки не было. Уходя к заму, Чудаков попросил Вальку привести в порядок записи и чертежи устройств по плановым темам института. Он пытался приучить себя к мысли, что скоро на этом месте, за этим столом будет сидеть другой человек, надо оставить ему полный порядок: перенумеровать, что ли, все эти разрозненные записи, наклеить на канцелярские папки номера — хорошо бы выполненные темы отметить номерами красного цвета, а погубленные — черного, этакий траур по собственным неудачам. Но Валентина не было…
Он попытался было сам заняться этой несложной работой, но она из рук валилась: трудно быть собственным могильщиком.
Вдруг что-то толкнуло его в сердце: но где же Валька? Они проработали рядом несколько лет и всегда знали все друг о друге. И то, что Валька не дождался их, куда-то исчез, было плохо.
Может быть, Валька не поверил в то, что его простили за отступничество? А ведь и Ярослав, и Алексей, да и Нонна действительно простили его. Если он не поверил, ему тоже плохо. Хуже, чем самому Ярославу.
Он встал из-за стола, даже не убрав бумаги, только последние записи по анти-ро-мезонному процессу спрятал в карман пиджака — Алексей просил не оставлять их, пусть хоть это наследство Кроха от них не получит! — и пошел в машинный зал. Если Вальки нет в их маленьком кабинетике, значит, он на ускорителе, хотя там теперь и делать-то нечего…
