Мамед Ордубади - Подпольный Баку
XXXI
— Забери свой лоток и проваливай отсюда!
— Куда?
— На ту сторону Парапета.
— Это почему же? Ты кто такой? Базарный староста?!
— Никто.
— Раз никто, катись своей дорогой!
— Я говорю это в твоих же интересах. На той стороне и покупателей больше. Убирай свои манатки!
— Чего привязался, проходимец! Или что-нибудь я должен тебе? Почему мешаешь зарабатывать на кусок хлеба?!
— Подойди ко мне!… Слышишь?… Хочу сказать тебе что-то… Ну!
— Что сказать?… Ты что, знакомый мой?
— Разве только в этом дело? Я хочу дать тебе полезный совет. Ты же выгадаешь, глупец! Говорю, иди сюда.
— Отстань от меня. Вот прилип, зараза… Почему мешаешь торговать?… Или не видишь, русские матушки расхваливают мой миндаль!.
— Подойди ко мне, говорят тебе, глупец!… У меня есть товар для тебя, отдам по дешевке.
— Какой товар?
— Да ты подойди!.. Отдам, можно сказать, за бесценок.
— Откуда я знаю, что ты продаешь. Говори прямо, что у тебя?
— Чудные фисташки.
— Откуда товар?
— Из Дамгана. Фисташки — высший сорт!
— Фисташки мне не нужны. У меня достаточно своих. Не нуждаюсь.
— Это почему же не нуждаешься? Ты подойди, приценись, такая цена тебе и во сне не снилась.
— Отстань от меня, не то позову городового.
— Эх, пустой ты человек! Отчего ты такой бестолковый?.. Или жить не хочешь?..
— Как это не хочу? Еще как хочу! Если бы не хотел жить, я бы не взялся за торговлю.
Этот спор происходил перед гостиницей «Метрополь» между лотошником, торгующим сухими фруктами и орехами, и худощавым смуглолицым армянином средних лет.
Худощавый то и дело поглядывал на часы и горячо уговаривал торговца-азербайджанца забрать, свой лоток и пойти торговать в другое место.
Круглолицый торговец, переругиваясь с надоедливым прохожим, перебирал сушеные фрукты, очищал их от сора, сдувал с них пыль.
Перед лотком остановились несколько женщин и куча ребятишек.
Худощавый армянин раздраженно сказал им:
— Это мошенник… У него неверные весы, я давно наблюдаю за ним. Обвешивает покупателей…
Женщины поверили и отошли.
— Клянусь аллахом, я сейчас позову городового! — вскипел торговец.
— Зови кого угодно, болван! Убирайся прочь отсюда, пожалей свою жизнь!
Круглолицый торговец и не думал уходить. Руки его бегали по лотку. Он наполнял ящички сушеными сливами, курагой, урюком.
— Подходи, покупатель, подходи!… Мимо не проходи. Вот фисташки-дурашки, родина их Дамган, хочешь, попробовать дам?! Фисташки, фисташки, фисташки!… Привезены из райского места, слаще, чем губы невесты!… Есть изюм, черный изюм! Черней, чем глаза возлюбленной, слаще меда!… А вот миндаль, кому миндаль? Сгодится каждому, у кого жизнь несладка!… Сливы для плова!… Сливы для плова!… Слаще са хара, честное слово!… Подходи, покупатель, не стесняйся!… Не купишь — глазами наешься!…
К гостинице подкатил роскошный фаэтон. Торговец закричал еще громче:
— Вот он — мой покупатель!… Эй, кому надо?… Подходи, не стыдись, мадам, миндаль задаром отдам!.. Есть каленый горох!
Неожиданно торговец узнал в человеке, подъехавшем на блиставшем новизной фаэтоне, бакинского губернатора Накашидзе. Подчиняясь обычаю предков, торгаш положил ладони на колени и склонил голову в низком поклоне.
Но ему не суждено было вновь поднять ее. Страшной силы взрыв оглушил не только всех, кто оказался в этот момент у начала Ольгинской улицы у Парапета, но и всех, находившихся далеко вокруг. На месте взрыва на тротуар посыпались осколки оконных стекол. Прохожие в панике заметались по Парапету и близлежащим улицам. В их памяти были еще свежи впечатления от недавнего кровопролития в городе.
Дым от взорвавшейся бомбы не успел рассеяться, как конные казаки, подскакавшие со стороны Набережной, уже оцепили место происшествия возле гостиницы «Метрополь».
Губернатор был смертельно ранен в голову. Он лежал на сиденье осевшего на бок от взрыва бомбы фаэтона, жадно хватая ртом воздух, — это была агония.
Майские забастовки 190-й года подтвердили, что большевикам удалось донести до сознания бакинского пролетариата несомненную истину: организатором армяно-мусульманской кровавой стычки в Баку был царизм, добивавшийся раскола в рядах сплоченного единством рабочего класса.
Несмотря на подстроенную царизмом провокацию, рабочий класс Баку единодушно присоединил свой голос к голосу всероссийского пролетариата. В России начинался новый революционный подъем.
Местные власти пребывали в растерянности. Итак, даже крайние меры провокации, разжигание национальной вражды — не принесли ожидаемых результатов.
Майские выступления бакинского пролетариата нанесли новый удар по буржуазии и стоящему на ее защите царизму.
Число бастующих в Баку предприятий росло с каждым часом. Бастовали все рабочие концессий братьев Нобель.
Вскоре, благодаря агитации большевиков, забастовки перекинулись на бакинские предместья. Остановились заводы Хатисова, Шибаева, Левинсона. Перестала работать городская электростанция. Начали бастовать многие предприятия на Биби-Эйбате. Район Раманов также был охвачен забастовками. Прекратили работу нефтяники промыслов Манташева.
Когда Гаджи Зейналабдин Тагиев узнал, что рабочие его текстильной фабрики не вышли на работу, он с досадой воскликнул:
— Ах, был бы жив покойный Накашидзе! Как мне недостает его сейчас! До чего обнаглели рабочие!… Собираются передать мне письмо со своими требованиями, которых ни много ни мало — двадцать четыре!
Власти начали принимать срочные меры. Прежде всего, по их мнению, следовало обезглавить рабочих, арестовать их вожаков.
Искали Монтина. Но безуспешно. Петр вел активную деятельность, живя в Баку с поддельными документами. Теперь он был не Монтин, а Чупатов.
Тем не менее и по следам Чупатова стали гоняться царские ищейки.
В начале мая начальник бакинской полиции получил донесение от начальника полицейского участка, расположенного в Кишлах:
«У нас имеются сведения о том, что Чупатов проживал во многих городах России, занимаясь почти исключительно революционной деятельностью. В настоящее время Чупатов ведет пропаганду зловредных большевистских идей среди рабочих Черного и Белого городов. Надо признать: любовь и уважение рабочих к Чупатову — безграничны. Они слепо верят ему и готовы выполнить все его требования».
Полицейские власти Баку решили во что бы то ни стало выследить большевика Чупатова и арестовать. Одиннадцатого мая это едва не удалось им.
Днем во дворе завода Шибаева состоялся митинг рабочих. Петр Монтин, выступив перед собравшимися, направился в кабинет управляющего заводом, чтобы заявить о требованиях рабочих. В этот момент во двор завода ворвались полицейские, которым было приказано арестовать Чупатова. Но сделать это было не так просто. Толпа в несколько сот рабочих осыпала полицейских градом камней. Через минуту те, придерживая шашки, трусливо бежали.
Спустя час Монтин выступал уже на митинге рабочих нефтяных промыслов братьев Нобель.
Через полчаса после взрыва бомбы на Парапете у гостиницы «Метрополь» Сона-ханум по приказу мужа велела всей прислуге и вообще всем обитателям дома собраться в большом зале.
Пришел и сам хозяин.
Личная портниха Соны-ханум развязала большой черный мешок, полный траурных повязок. Взяв одну из них, она подошла к Соне-ханум и повязала ей на правую руку. Затем траурная повязка украсила руку Гаджи. Через несколько минут все обитатели дома Гаджи имели на руках траурные повязки.
Гаджи, твердо веривший в искренние, дружеские чувства губернатора Накашидзе к бакинским мусульманам, отдавал покойному свой последний долг.
Траурные ленты появились также на руках обитателей многих домов бакинских богачей.
Находились даже глупцы, которые утверждали: «Бедный губернатор пал жертвой в борьбе за права и интересы мусульман!»
Простым, неискушенным в политике гражданам нетрудно было вбить в голову мысль, будто Накашидзе убили армяне, мстя мусульманам. Многие бакинцы еще не разобрались в истинной сути кровавых февральских событий. Сказалось в этом и вредное влияние на верующих армянского и мусульманского духовенства.
Бакинский комитет РСДРП, революционный актив делали все возможное, чтобы открыть рабочим глаза на сущность февральских кровопролитий. На пути агитационной деятельности большевиков было немало преград, им приходилось бороться не только против царских властей, но и против меньшевиков, гнчакистов, федералистов и прочих мелкобуржуазных партий.
Спустя два дня после убийства губернатора Накашидзе в газете «Каспий» появилось объявление, заключенное в траурную рамку:
