Виктор Московкин - Потомок седьмой тысячи
— Я привык к тем людям, с которыми сейчас работаю.
— Будем откровенны, Федор. — Грязнов старался не показывать нахлынувшего раздражения. — Я прежде всего забочусь о сестре. В вашем теперешнем положении при всех усилиях вы не сможете обеспечить ее самым необходимым. Решайте: или — или.
— Ни того, ни другого, Алексей Флегонтович, — вежливо и твердо заявил Федор. — Позвольте нам решать самим.
— Я сделаю все, чтобы вам не пришлось решать самим, — с нажимом произнес Грязнов.
Не попрощавшись, крупно пошагал к дому.
Варя, как могла, украсила свое жилье. На вымытых до желтизны бревенчатых стенах висели полочки для книг, на полу цветные дорожки. Спальную комнату оживляла картина в золотистой рамке — лесная опушка, петляющие заячьи следы на глубоком снегу.
Сидя за столом, Грязнов неодобрительно оглядывался. Варя поспешила поставить самовар, налила чаю. Сама присела напротив.
Грязнов понимал, что не очень вежлив с ней, но ничего не мог с собой поделать. Сестра добавила ему хлопот, а их у него и так достаточно.
— Крутов отказался от должности мастера. Не ожидал от него такой дурости.
Варя вздрогнула, наклонила голову. Брат кипит от раздражения, и лучше не перечить ему.
— Надеюсь, в воскресенье ты брала лошадь не затем, чтобы где-то на стороне обвенчаться с ним?
Она вскинула возмущенный взгляд. Алексей Флегонтович словно опомнился, попытался виновато улыбнуться.
— Если бы ты не заблуждалась, все было бы не так, — горько начал он. — Вспомни, как мы приехали сюда, сколько было надежд делать добро, творить справедливость. Когда-то ты радовалась каждому моему начинанию. Много было сделано и делается сейчас… Но ты отдаляешься все дальше и дальше. Мы стали почти врагами… Теперь я подготовил проект о сокращении рабочего дня. Фабричные и мечтать не могли о таком благе. Владелец теряет на этом до двухсот тысяч рублей в год… А много ли сделали те крикуны, сеющие смуту? Однако ты видишь в них поборников справедливости и очень подозрительно относишься к тому, что делаю я. Почему мы перестали понимать друг друга? — Он рассеянно поворачивал чашку, рассматривая рисунок, кривил рот. — Сегодня Крутов вдруг выдавил сквозь зубы: проект, мол, вынужденный, своей борьбой рабочие добились его.
— Но это так, Алексей, — робко возразила Варя. — Ты боишься беспорядков, боишься, что рабочие остановят фабрику, и вынужден искать пути… Почему ты не хочешь признаться в этом? Крутов прав, и тебя злит, что он понимает твои поступки, причину их.
Только сейчас Грязнов осознал, зачем он шел к Варе. В сущности, он очень одинок. Да, у него высокое положение, дающее ему тридцать тысяч в год, и соответствующие возможности при этом, в конце концов у него есть семья, и все-таки он очень одинок. Ему не хватает человеческой теплоты. В присутствии сестры он всегда испытывал душевное облегчение.
Он резко поднялся из-за стола, стал одеваться. Варя молчаливо следила за ним, не зная, что сказать, Уже от двери Грязнов метнул на нее сердитый взгляд.
— Не могу больше слышать о нем. Мне надоело по нескольку раз на день произносить эту фамилию. Опомнись, порви с ним, и все будет хорошо. Тем более, я не хочу больше ограждать его от неприятностей. Зачем это надо? Когда человек не чувствует благодарности за доброе, ему приходится платить тем же…
— Что ты надумал? — тихо спросила Варя. — Прошу, не вмешивайся в мою жизнь. Я не касаюсь твоих симпатий и убеждений, избавь и ты меня от этого. Ты ничего такого не говоришь, но я понимаю, что ты задумал. Не смей этого делать, Алексей. Слышишь? Пойми… — Ей было трудно говорить. — Пойми, у нас будет ребенок. Мы уже давно обвенчались. Я уговариваю его уехать отсюда.
Алексей Флегонтович прислонился к косяку, закрыл глаза. Лицо точно одеревенело.
— Тем лучше, — неопределенно сказал он, заставив Варю задуматься.
Хотел ли он сказать, что будет лучше, если они уедут?
3
Всего одному человеку разрешался въезд во двор губернаторского дома — уездному врачу Сикорскому.
Получил он эту милость после того, как нашел причину болезни новорожденной дочери губернатора. Десяток знаменитостей побывало до него, и все бессильно разводили руками, а девочка таяла. Он же, бегло осмотрев ребенка, направился в комнату кормилицы. Расспрашивал бабу, принюхивался. Будто случайно заглянул в шкаф, потом под кровать. Там и увидел гору бутылок из-под водки.
Кормилицу, что любила выпить, прогнали, девочка поправилась. Обрадованный отец хотел сделать Сикорского домашним врачом и предложил награду.
— Спасибо за честь, — отказался Сикорский — Приезжать буду и так, по первому зову. — Хитро усмехнулся, добавил: — Слышал, подъезд к вашему дому запрещен даже для самых уважаемых людей города. Подарите мне исключение, чтобы въезжал во двор на собственных, с бубенчиками.
Посмеялся губернатор. «Быть по сему», — сказал.
Директор Большой мануфактуры Алексей Флегонтович Грязнов такого разрешения не имел, потому выбрался из пролетки на углу улицы, возле парка, примыкающего к дому губернатора.
Постукивая тростью по булыжнику, шел неторопливо.
На душе было спокойно и легко. Губернатор ознакомился с его проектом, пригласил для беседы. Правда, предложено явиться точно к двум часам, как будто прием официальный. Но Алексей Флегонтович понимал — у начальника губернии день заполнен до отказа, он назвал часы, в которые им не помешают.
Внизу, сквозь ветви могучих лип, росших по крутому береговому склону, проглядывала Волга, темная от волн. Порывистый ветер гнал по набережной мусор, вихрил пыль.
У парадной двери Грязнова встретил старик швейцар, принял шляпу, трость. Пока Алексей Флегонтович оглядывал себя, причесывал жесткие волосы, с широкой каменной лестницы, устланной яркой ковровой дорожкой, спустился чиновник. Учтиво провел в большой зал с венецианскими зеркалами в простенках, попросил обождать. Грязнов сел на диван, стоявший возле камина, украшенного чудо-птицами синими, высокого, под потолок.
Ровно в два раскрылась тяжелая дверь с резными украшениями, вошел Рогович.
— Дорогой Алексей Флегонтович! — радостно провозгласил он, стремительно приближаясь и протягивая руки. — Рад вас видеть.
Сел рядом в кресло, поглядывал с азиатской хитростью. Глубоко запрятанные под лоб карие глаза брызжут весельем, полные губы раскрыты в улыбке.
— Боюсь, мое появление в ущерб делам многотрудным, — сказал Грязнов первое, что пришло на ум.
— Полноте, — махнув рукой, возразил Рогович, — изо дня в день скучные обязанности, за бумагами людей не вижу. — Мрачная тень вдруг легла на лицо. — Сдается, Алексей Флегонтович, Россия начинает сходить с ума. Правительственные указания читать горько. О чем думают? Из уездов каждый день куча жалоб, сообщений. Начитаешься разного вздору, голова идет кругом. Спасибо вам, что хоть на какое-то время освободили от мелких забот… Вы объявили фабричным о своем желании сократить им рабочий день?
Грязнов сказал осторожно:
— Я не мог этого сделать, не получив вашего согласия. Хотя о том, что такой проект готовится, кое-кому известно.
Губернатор прищурил брызжущие весельем глаза, сообщил:
— Против вас, Алексей Флегонтович, все местные заводчики.
— Живут, ничего не замечая, или не хотят ничего замечать, — после некоторого молчания сухо обронил Грязнов. — Главная цель моего проекта — предупредить надвигающуюся, не в пример другим годам, забастовку. Если мы не хотим, чтобы рабочие сами установили восемь часов, надо решать заранее…
Вся веселость слетела с лица Роговича, рассматривал ногти на руке, хмурился.
— Весьма интересно, — заметил он. — Записка говорит о большом вашем уме и добром сердце. Не зная вас, я бы подумал, что она составлена теми, кто нынче зовет народ на улицы. Смело, решительно… Однако заводчики очень рассержены. Вахрамеев, владелец свинцово-белильного завода, похвалялся в «Столбах» побить вас, если не откажетесь от своей затеи. Их не столько пугают убытки, сколько последствия этого послабления. В нынешней сумятице нужней твердость.
Грязнов темно, из-под опущенных бровей взглянул на губернатора.
— Должен ли я думать, что вы решительно восстаете против моего предложения?
— Ни в коем случае, — поспешил успокоить его Рогович. — Очевидно, вы правы, дорогой мой, как всегда правы… Карзинкин уже дал согласие?
— Его смущают первоначальные убытки. Он не учитывает скрытых выгод, которые дает мой проект. Должно быть ясно, что если рабочий лучше отдохнет, больше и сделает. Пройдет месяц-два, и выработка станет выше, чем нынче. Я направил ему подробное письмо, которое убедит его. Надо учитывать еще и то, что я предлагаю сократить число праздных дней в году.
