Николай Огнев - Крушение антенны
— Этак и к утру не дойдешь!
Повернулся, вдохнул ледяную воду ветра, и вдруг — из метели на него:
— Ваань.
Вгляделся — знакомое беленое лицо с приплюснутым носом: словно часть белесого метельного савана.
— Ваань! Ивааан Петрович, да кады ты воротисьси-ты? Ды болюшка ты моя! Да што ж ты меня терзаешь-ты!..
— Отлипни ты от меня, ради дьявола. Ведь, сказано тебе…
— Ды Ваань… Ды… неш я… какая…
Обозлился, где-то в груди стародавнее заходило, больно толкаясь в стенки, но сдержался:
— Баба — баба и есть. С вами свяжись… Не нужно мне… семьи… Понимаеш, што ль…
— Ды Ваничкяаааа… Ды неш я не понимаааю… Ды вернись ты ко мне хучь теперь, голубонь-каааай…
— Уйди… стерва…
Схватил за плечи, повернул, наподдал кулаком в шею; баба плюхнулась в снег, завыла. Быстро пошел прочь, с ветром донеслось:
— Связалси с какой-никакой сууу-кай… Ды неш я не знааааю…
Крепко захотелось вернуться и взбутетенить, вздуть, измордовать до кровей, до мозгов, до полусмерти; остановился; кулак заходил вдоль бедра, как у кошки хвост. Нет; — фуу! — нельзя. Культура.
Быстро пошел, наперекор метели. Не заметил, как дошел до перелеска, прижался лбом к ледяному стволу березы.
— Думал так, а вышло не так. Думал вон как, а вышло вон как. Вот-те и переговорил о земле. И все так будет. Все так будет. Хорошо, что пил мало. Деревня. Вот те и деревня.
Спохватился:
— Да ты что, раньше не знал, што ль, ду-рак? Сразу не переделаешь. Ку-да там! Агния… тоже еще… на кой чорт связался. Вот-те и не признал семью. От одной бабы к другой… Как кот… или любитель кипящих самоваров… Тьфу, пакость! Шаах-маты…
Повернулся лицом к деревне, и тотчас же встала в глазах распаренная беленая маска с приплюснутым носом.
— Врыссссь! — взвыла метель и концами косм захлестала по лицу.
— Куда ж итти-то? В колонию… аль опять в деревню? А, к ляду. К ним с добром, а они с дубьем. К ним с культурой, а они с самогоном. И та, вспомнил опять про Агнию, — тоже… хороша. Не любит ни черта, а тоже: са-гласна. Баба, баба и есть. От нее самая главная гнусь и идет: семья.
Долго бродил по перелеску — между деревней и колонией; к утру решительно пошел на дачу. Собрал вещи, связал. Вышел наружу — утро голубело, обещало быть ясным, светлым. Глянул вверх, выругался скверно, дико, злобно: антенны снова не было на месте.
Подошел ближе — антенна вместе с верхушкой сосны висела перекладиной вниз; проволока провисла, осела. Сходил за топором, скинул шинель, полез на сосну; обрубил дерево, антенна рухнула вниз, что-то треснуло, дзенькнуло об мерзлый снег.
Спустился, осмотрел — лопнуло стеклянное кольцо на мачте; другое уцелело. — А чорт с ним, сойдет и так! — Выбрал другую сосну, рядом. Слазил на нее, вернулся за мачтой; обмотался проволокой, потащил мачту кверху. Долго не давалась мачта — сучья мешали. Яростно принялся охаживать их топором. Втащил, наконец, мачту, пригладил к верхушке кое-как. Проволока натянулась — почти, как была.
Слез, облегченно вздохнул, оделся, забрал вещи, написал на старом конверте:
— Прощайте, чорт с вами со всеми, ухожу, как лев толстой, в питере пишут завод открылся. Стремоухов Иван Петров чорт.
Пришпилил конверт старым гвоздем к парадной двери, пошел на станцию. По дороге обернулся — антенна высилась почти как раньше. Бодро зашагал старинной мужицкой походкой — всегда мужики ходят так за сохой, вдавливая ноги по-очереди в землю.
Через десять минут в баню обливаться побежали Сережка и Коля Черный; бежали вприпрыжку, в накинутых прямо на нижнее белье арестантских каких-то бушлатах. Сережка остановился и ткнул пальцем вверх.
— Коля, глянь-кось! Чтой-то с антенной.
— И верно, кривая какая-то! Опять кто-то начудил.
В бане, фыркая и кривляясь, облились водой с ледышками. Дома, не шумя, — не полагается будить других до звонка, — оделись, вышли наружу.
— Ты, что ль, Коля, слазаешь?
— Нук что ж.
Полез, хватаясь голыми пальцами за сучья. Хорошо — фррр! — лазать морозным утром по деревьям. В небе голубела еще далекая весна, зимняя заря матово стелилась по снегам.
— Эй, Сережкаааа!..
— Чтооо?
— Какой шут тут хозяйничааал?.. Дерево-то, ведь, не то…
— Кааак не то? И верно не то.
— Одного изолятора нееет…
— А гдееее ж он?
— А шууут его знааа-ет…
Коля слез с дерева:
— Проволока запутана, изоляция неполная, чудеса в решете, да и только.
— Что ж, давай чинить.
— Успеем до чаю-то?
— Мы, да не успеем? Эх, ты!..
— А изолятор?
— Башка! Ведь, можно не кольцо и даже не стекло! А хочешь стеклянный, битых стекляшек навяжем.
— И верно! Да тут хоть все черти соединись и пакости, — все одно вгвоздим антенну… Ты у меня, Сережка, ум-наааай.
— Главное дело, Шкраб не узнает и злиться не будет.
— Давай.
— Понес.
И — на Колиных плечах, — рысью, рысью, рысью, — Сережка торжественно в'ехал в дом.
Март 1923 г.
