Константин Паустовский - Том 6. Пьесы, очерки, статьи
Лермонтов. Я слушаю тебя с чрезвычайным вниманием.
Дама. В ближайшие дни я позволю себе оторвать тебя от вдохновений, чтобы поговорить с тобой об этом в другом, более уютном и спокойном месте.
Лермонтов. Это будет совершенно бесполезно, сударыня.
Дама. Почему?
Лермонтов. Потому что поэзией торгуют только подлецы, ваше высочество. А я не считаю себя в их числе.
Дама, закрывшись веером, в гневе отступает. Лермонтов почтительно кланяется ей. Дама оглядывается. К ней быстро подходит Соллогуб, подает ей руку и уводит ее из зала.
Дама (выходя из зала). Выскочка!
Дама срывает с себя маску. Это – великая княгиня Мария Николаевна. Легкое смятение в зале. Бенкендорф машет перчаткой на хоры старику капельмейстеру. Оркестр начинает бравурную мазурку, но почти никто не танцует. Бенкендорф подзывает к себе жандармского полковника с рукой на перевязи.
Бенкендорф (спокойно). Ну, как насчет эпиграмм, голубчик?
Полковник. Есть несколько, ваше высокопревосходительство. Но они касаются лиц мало заметных.
Бенкендорф. Они могут касаться всякого, кого нам будет угодно. Дерзость Лермонтова перешла нынче все границы. Пора уже это прекратить, пока государь сам не взялся за этого поручика; а кстати и за нас с вами, голубчик. Эпиграммы при вас?
Полковник. Никак нет.
Бенкендорф. Сегодня вечером привезите их мне. Я слыхал, что из уст в уста уже ходит одна неприличная эпиграмма относительно господина Ба-ранта. А Барант, батенька, этого так не оставит.
Полковник. Так точно, не оставит, ваше высокопревосходительство.
Бенкендорф уходит. Во время этого разговора Лермонтов стоит один и сумрачно смотрит на танцующих. Как только уходит Бенкендорф, к Лермонтову быстро подходят Вяземский, Столыпин и Жерве.
Столыпин (взволнованно). Миша, я тебя очень прошу. Уходи сейчас же отсюда. Не затягивай ты петлю у себя на шее.
Лермонтов. Иначе я не мог поступить, Монго.
Столыпин. Я не знаю, о чем вы говорили, но великая княгиня была оскорблена.
Вяземский. Теперь у всех наших врагов, Михаил Юрьевич, развязаны руки. Неблагоразумно оставаться здесь.
Жерве. Ты ставишь нас, своих друзей, в отчаянное положение.
Лермонтов (усмехается). Хорошо. Я уйду. (Поворачивается и медленно, очень спокойно проходит через толпу к выходу.)
Толпа расступается, давая ему дорогу. Лермонтова провожают внимательными и недружелюбными взглядами.
Лермонтов встречается с возвращающимся Соллогубом. Соллогуб проходит мимо Лермонтова, как бы не замечая его. Около выхода к Лермонтову быстро подходит дама в черном. Она слегка приподымает маску. Это – Мусина-Пушкина.
Мусина-Пушкина. Лермонтов, милый, зачем вы это сделали?
Лермонтов. Ну что ж, осуждайте меня.
Мусина-Пушкина. Нет! Никогда! Может быть, и вправду эта любовь слишком трудна для моих плеч, но я готова нести эту тяжесть.
Лермонтов. Я ждал этих слов.
Мусина-Пушкина. Прощайте. Мы скоро увидимся. Но одно вы должны обещать мне, как сестре.
Лермонтов. Что? Говорите!
Во время их разговора постепенно нарастает гул возмущенной толпы.
Мусина-Пушкина. Беречь себя. Не только как поэта, но и попросту как Мишу Лермонтова.
Лермонтов целует руку у Мусиной-Пушкиной.
Слышите, как гудит это гнездо? (Улыбается и исчезает.)
Лермонтов оглядывается на зал. Гул и шепот стихают. Лермонтов усмехается, пожимает плечами и медленно выходит.
Занавес закрывается под возобновляющийся враждебный гул голосов.
Перед занавесомБарант и Лермонтов.
Барант. До меня дошли слухи, что вы, господин Лермонтов, распространяете обо мне порочащие мою честь эпиграммы.
Лермонтов. Верить сплетням – удел неумных женщин. Я считаю излишним даже вступать с вами в объяснение по такому вздору. В конце концов это становится скучным.
Барант. Вы поступаете неблагородно. Советую вам взять свои слова обратно.
Лермонтов. Я не нуждаюсь в ваших советах, сударь.
Барант (вспыхивая). Если бы я был во Франции, я бы знал, как поступить с вами.
Лермонтов. В России правила чести соблюдаются так же строго, как и во Франции.
Барант. Однако вы пользуетесь тем, что находитесь в стране, где дуэли запрещены.
Лермонтов. Это ничего не значит, сударь. Я к вашим услугам. Сегодня же я пришлю к вам своего секунданта.
Барант. Но мы будем драться на шпагах?
Лермонтов. Как угодно. Пистолеты вернее и решительнее кончают дело. Я предпочел бы пистолеты, но выбор оружия принадлежит вам.
Лермонтов и Барант кланяются и расходятся. Лермонтов, уходя, напевает.
Через сцену быстро проходит жандармский полковник, скрывающийся в тени.
Действие третье
Арестная комната. Грубый деревянный стол, заваленный книгами и исписанными листами бумаги. На столе – тарелка с хлебом и пустая бутылка из-под вина. На стенах углем написаны стихи. Железная койка. Табурет.
Зима. Ранние сумерки, туман. В тумане горят фонари. За окном ходит, гремя ружьем, часовой. Лермонтов лежит на койке, укрывшись шинелью.
Часовой (останавливается у окна и поет)
Высох колос в поле сиротливом.
Плачет мать по сыновьям своим,
Плачет мать по сыновьям служивым –
По хлебам пустым.
Лермонтов подымается на койке и прислушивается. Встает, сбрасывает шинель и подходит к окну. На Лермонтове расстегнутый военный сюртук.
Тужит мать, что зори больно жгучи,
Застят глаз горючею слезой.
Да и как не плакать – царь могучий
Пригрозил войной.
Лермонтов (открывает окно и спрашивает часового). Откуда ты? Какой губернии? Пензенской?
Часовой молчит.
Эту песню певала мне моя покойная мать.
Часовой молчит.
Все молчишь… (Отходит от окна.)
Часовой (кричит печально и протяжно). Слу-ша-ай!.. (Гремит ружьем и уходит.)
«Слуша-ай! Посматрива-ай!» – откликаются соседние часовые. Лермонтов садится к столу и, сжав голову ладонями, задумывается. Потом говорит громко, как бы прислушиваясь к своему голосу: «Плачет мать по сыновьям служивым – по хлебам пустым». Слышны гулкие шаги, лязгает ключ в замке. Дверь распахивается. В ней появляется унтер.
Унтер. По разрешению его высокородия коменданта к вам допущен посетитель – господин Белинский.
Лермонтов встает, торопливо застегивает сюртук. Входит Белинский. Он явно смущен. Унтер захлопывает дверь.
Белинский (протягивает Лермонтову обе руки). Простите, что я без вашего позволения навестил вас, но мне необходимо побеседовать с вами.
Лермонтов. Что за извинения. Я очень рад видеть вас.
Лермонтов пододвигает Белинскому единственный табурет, но Белинский не садится. Он нервно ходит по комнате. Лермонтов стоит у стены, заложив руки за спину.
Белинский. Чем окончился суд?
Лермонтов. Меня приговорили за дуэль с Барантом к разжалованию в солдаты. Но государь заменил эту кару ссылкой на Кавказ.
Белинский. Чем это грозит вам?
Лермонтов (улыбается). Я думаю, что в худшем случае – смертью.
Белинский. Какая, однако, низость! (Умолкает, ходит по комнате.) Я многого в вас не понимаю, Михаил Юрьевич.
Лермонтов (усмехается). Только в мальчишестве своем я считал себя загадочной натурой.
Белинский. Я не понимаю вашего тяготения к высшему свету. За него вы платите новой ссылкой. Вам дан великий дар. Он ставит вас наравне с теми людьми, которых мы считаем вершинами человеческого духа, – наравне с Пушкиным, Гете и Байроном. А у вас хватает ветрености играть своей жизнью и подставлять себя под удары хлыща Баранта.
Лермонтов. Вы ошибаетесь. Барант только удобная игрушка в руках более могучих людей. Я давно уже подпал под удары венценосца и того света, который, как вы полагаете, так меня привлекает.
