Вениамин Каверин - Большая игра
Передняя была так же пуста, как и комнаты. На вешалке одиноко болтались солдатская шинель, плащ и черное пальто с бархатным воротником. Разноцветные тряпки были свалены в кучу вдоль стен.
Панаев вернулся в комнату, достал портфель, фетровую шляпу, надел черное пальто и крикнул:
— Агафья!
Откуда-то из чулана выползла маленькая старушка.
— Ты никого не впускай, Агафья, — сказал Панаев, — слышишь?
— Слышу, батюшка, — прошамкала старуха, — слышу, Владимир Николаевич.
Панаев спустился вниз по лестнице и отворил входные двери.
Недалеко от дома, шагах в десяти, на углу Знаменской, как будто ожидая кого-то, стояла пролетка.
— Извозчик, — позвал Панаев.
Резиновые шины неслышно подкатили к подъезду.
— К Певческому мосту, — сказал Панаев. Он сел в пролетку и положил портфель на колени.
Мимо с достоинством пролетел Невский проспект; извозчик, лихо сдвинув шапку на ухо, плевал на руки, покрикивал на лошадь и с усердием подхлестывал ее под самое брюхо.
Пролетка плавно скатилась вниз и понеслась по Мойке.
В то мгновенье, когда извозчик уверенным движением отдал вожжи и тотчас же снова натянул их, придерживая лошадь, из-за угла вылетел крытый автомобиль. Пролетка накренилась от удара, Панаев чуть не вылетел на мостовую.
Извозчик, сброшенный с козел, встал и принялся добросовестно ругаться.
Правое заднее колесо было сломано, ось раскололась.
Автомобиль завернул за угол и, как крылатое чудовище, пронесся по Мойке.
Панаев, опершись о край пролетки, выскочил, поднял упавшую на мостовую шляпу, сунул извозчику, который охал над сломанным колесом, несколько монет и пошел пешком.
До министерства иностранных дел было недалеко. Панаев шел не торопясь, помахивая не в такт левой рукой и слегка прихрамывая.
Пересекая какой-то переулок, он наткнулся на толпу. В центре ее стоял человек в широкополой шляпе, закрывающей лицо.
— Господа, — говорил фокусник приглушенным голосом, — обратите ваше внимание на ловкость рук знаменитого Пинетти.
Он несколько раз провел рукой по воздуху, поднес ее ко рту и в то же мгновение вытащил изо рта пару яиц и живую лягушку.
За лягушкой последовал шнур, длиною не меньше двенадцати аршин, за шнуром две резиновые губки.
Панаев взглянул на часы. Часы показывали сорок пять минут двенадцатого.
Он подошел к фокуснику ближе.
— Вот три платка: зеленый, красный и белый. Я глотаю их, обратите ваше внимание.
Он проглотил платки.
— Который вам угодно?
— Зеленый, — сказал гимназист, смотревший прямо в рот фокуснику.
Фокусник плюнул. Зеленый платок вылетел на открытую ладонь.
— Господа, я сейчас покажу необыкновенный фокус, — закричал фокусник сдавленным голосом. — Ничего не проглатывая, я извлеку из горла…
Он пристально посмотрел на Панаева и, сказав негромко: «Раз, два, три», — вытащил изо рта свернутый и перевязанный ленточкой пергаментный лист бумаги. Тут же он сорвал ленточку и, схватив рукой за край пергамента, взмахнул им перед самым носом Панаева.
— «Народы Хабеша и народы Тигрэ!» — прочел Панаев. — Черт возьми, откуда у вас эта бумага?
Он подбросил портфель, прижал его локтем и, оттянув замок, вытащил манифест Уаламы.
Спустя секунду он выхватил из рук фокусника его пергамент и, положив их рядом на портфель, принялся лихорадочно сравнивать.
Текст был тот же, по по неровному шрифту и сдвинутой печати Панаев тотчас же увидел, что документ фокусника был неискусной подделкой.
— Откуда у вас эта бумага? — вскричал он, поднимая глаза на фокусника.
— Прошу извинения, господин, — ответил фокусник, — публика ждет.
Протянув руку, он схватил подлинное отречение Уаламы, свернул его в трубку и, прежде чем Панаев успел опомниться, бросил в рот и проглотил, как аптекарскую облатку.
— Назад, назад! — закричал Панаев, не выпуская из рук портфеля и плечом толкая фокусника. — Черт возьми, что вы сделали? Вы проглотили мою, а не свою бумагу!
— Что такое? — спросил фокусник. Он наморщил переносицу, опустил углы губ и рассмеялся беззвучно. — Ах, простите, пожалуйста, чистая случайность! Одну секунду!
Он закинул голову назад, харкнул и, взмахнув рукой в воздухе, снова вытащил трубку пергаментной бумаги.
Панаев выхватил ее из рук фокусника и развернул с мгновенной быстротой. Шрифт был ровный, печать стояла на месте.
Он с облегчением вздохнул и, бросив документ в портфель, защелкнул замок и обратился было к человеку в широкополой шляпе.
Но покамест Панаев сверял подлинность манифеста Уаламы, фокусник, не собрав в свою шляпу ни одной монеты, скрылся в толпе.
Толпа расходилась.
Панаев бросился искать фокусника, никого не нашел и остановился на углу неподвижно; он пытался объяснить себе историю подложного документа.
В двенадцать часов пятнадцать минут он был принят товарищем министра по иностранным делам бароном Нольде. Нольде вызвал секретаря.
Через четверть часа эти трое людей с полной достоверностью выяснили:
1) что письмо, полученное Панаевым из министерства по иностранным делам, подложно; никакого вызова, подписанного секретарем Варнеке, ему не посылалось;
2) что и второй документ, вытащенный изо рта фокусника, как и первый, есть только подделка под подлинное отречение Уаламы, исчезнувшее в горле человека в широкополой шляпе.
11«Агент Вуд, месяца марта, числа 11-го.
Петроград. Английское посольство.
Лондон,
Инспектору Хью Фоссет Ватсону.
Настоящим извещаю инспектора Хью Фоссет Ватсона, что приказ № 348/24 от 10-го января исполнен мною 11-го марта с. г. и документ, необходимый правительству Британии, в любое время может быть предоставлен в распоряжение правительства.
Кроме того, сэр, я должен сознаться, что мне надоела дисциплина…
Я имею задать вам два вопроса, сэр:
1) что стали бы вы делать с агентом, которому смертельно надоела дисциплина и который желает покончить наконец со всеми 124-мя правилами агентуры? и
2) не нарушится ли мировой порядок и не рухнет ли в бездну солнечная система, если я — агент Стивэн Вуд — пошлю к дьяволу господина инспектора Ватсона?
Сэр, не стоит мне противоречить.
Впрочем, имею честь доложить, что вышеупомянутый приказ за № 348/24 исполнен мною с надлежащей быстротой и точностью.
Как здоровье вашей жены, господин главный инспектор, и не передадите ли вы привет вашей Мэри, которую я любил в молодости?
………………………………………………………………………………………………..
Но вот в чем дело: как организовать мир?
За последние двести — триста лет — от Томаса Мора и до наших дней — предлагались десятки систем, которые должны были принести счастье человечеству. Пустое, пустое, сэр! Что может сравниться с моей системой, с тюремной системой города Регенсдорфа, которая вернет мне власть и принесет спокойствие вселенной.
Все обстоит благополучно, сэр! Безрукий дьявол залетел мне в голову и сверлил мозг. Сегодня ночью я буду играть с ним в игорном доме. Он стар, ходит прихрамывая, у него светлые глаза, и он смотрит ими равнодушно. Китайцы называют его Панафу-сяньшэн, а я, Стивэн Вуд, — „упомянутым в приказе № 348/24 лицом“.
Я найду его в игорном доме, и он будет побежден мною, потому что у меня гладкие руки, острые глаза и потому что каждая карта отражается в моем сердце, прежде чем лечь на стол.
Известно ли вам, сэр, что город Петроград населен китайцами? Это пустяки, что в Петрограде живут люди белой расы. Все желтые, сэр! Я окончательно убедился в этом третьего дня утром. Ровно в девять часов утра я вышел, чтобы купить газету, спустился вниз по лестнице и дошел до угла, где стоял газетчик. Газетчик был желт, как лимон. Я посмотрел вокруг: все люди на улицах были желтого цвета, и у всех сзади болтались косы, похожие на собачьи хвосты.
Не думаете ли вы, сэр, что этот безрукий негодяй также, несомненно, агент китайцев?
Я прошу вас поклониться вашей жене, господин главный инспектор, и не забыть непременно передать привет Мэри, которую я очень любил в молодости.
При сем прилагается отречение дурака Уаламы.
Начальник мировой сети тюрем, организованных по системе гор. Регенсдорфа
Стивэн Вуд».
12Скользя по оледенелому тротуару, падая и тотчас вскакивая снова, Вуд крался вдоль улицы. Длинная тень, размахивая руками, шагала перед ним, подражая его движениям.
Он притаился в тени заборов, которые закрывали его до плеч. Тогда длинная тень головы качалась перед ним на снегу, высматривая невидимого человека.
Ступая мягко и эластично, агент осторожно выходил из засады; снова его извилистая тень начинала шагать, покачиваясь из стороны в сторону.
Он останавливался, изучая ее движения.
