Лев Колесников - Тайна Темир-Тепе (Повесть из жизни авиаторов)
Командир отряда лейтенант Журавлев из жизненного опыта знал, что в воспитательной работе надо начинать с мелочей. Поэтому, хотя основное в жизни авиационной школы — тяжелая летная работа, он, направляясь к курсантам, не забыл и о своем внешнем виде: пуговицы и эмблемы горели на темно-синем отутюженном френче как новенькие, в сапоги можно было глядеться, ремни ловко подогнаны и приятно поскрипывали; и выбрит безукоризненно. Только устало запавшие глаза не соответствовали всей блестящей внешности.
Выслушав доклад старшины и поздоровавшись с курсантами, лейтенант сказал:
— Сейчас, товарищи, я ознакомлю вас с боевым расчетом. Старайтесь с самого начала запомнить своих прямых начальников. Товарищ старшина, пригласите летчиков.
Старшина вышел, и через минуту в помещение один за другим стали входить командиры звеньев и инструкторы. Быстрым шагом они проходили за спиной командира и выстраивались за ним в одну линию, лицом к строю курсантов. Вдруг Сережа крепко сжал руку Валентина и глазами показал в сторону двери. Валентин взглянул туда и обомлел: Нина! Да, Нина, только теперь на ней было не белое платье, а френч и темно-синяя юбка. На петлицах — три треугольника… Старший сержант!
Сережка шепнул Валентину:
— Не завидую я Саньке и Борису!
— «Саньке и Борису»! Ты о нас подумай! — так же шепотом ответил Валентин. — Вспомни: «Мы мужчины, мы в авиации разбираемся лучше женщин…», «Элерон», «лонжерон»…
При этом воспоминании у Сергея на лбу выступил пот.
Командир стал зачитывать боевой расчет. При упоминании фамилии инструктора названный отходил в сторону, и к нему тотчас пристраивались курсанты, фамилии которых назывались вслед за фамилией данного инструктора. Борис, Санька и Кузьмич попали в экипаж старшины Лагутина и, облегченно вздохнув, спрятались за его широкой спиной.
Санька, подтолкнув Бориса, сказал ему на ухо:
— Боря, а бог-то, наверное, есть… Я сейчас всем святым молился, чтобы не попасть к белобрысой. Пропали бы мы с тобой под ее руководством ни за понюх табаку!
— …летчик-инструктор старший сержант Соколова, — читал между тем командир, — старшина экипажа — младший сержант Берелидзе…
— Отсутствует, — доложил старшина команды.
— Знаю, — хмуро сказал командир и посмотрел при этом на Соколову. Взгляд его усталых глаз сказал ей: веселенькое для тебя начало работы! Сам старшина экипажа на гауптвахте, — Нина ответила командиру сердитым взглядом, но тот читал уже дальше, и взгляда ее заметить не мог.
— Курсант Зубров!
— Я!
— К инструктору старшему сержанту Соколовой. Курсант Высоков, курсант Козлов… О, так-так… К Соколовой попали, кажется, все вчера провинившиеся. Ну смотрите, старший сержант, я на вас надеюсь…
Зачитав до конца боевой расчет, командир объявил:
— Товарищи инструкторы! Курсанты в вашем распоряжении, приказываю развести экипажи и провести беседы о предстоящем обучении. Ну и… поближе познакомиться друг с другом, Рразойдись!
Нина Соколова провела свою группу через двор и по окраине аэродрома к двум тополям у арыка. Место уединенное, в стороне от шума и движения.
— Пока на улице тепло, будем проводить занятия на этом месте, — объяснила она курсантам. — Садитесь.
Расположились на лужбине в тени тополей. Молча все уставились на инструктора, а она, осмотрев небо и, видимо, оставшись довольной этим осмотром, сказала:
— Ну, что примолкли? Слыхали, как командир о вас говорил? Натворили глупостей с самого начала. Однако носы не вешать. Будем изучать авиационную технику, будем учиться летать и докажем, что мы не хуже других. — Эти слова она сказала громко, бодро, по-командирски. Обвела взглядом сидящих, улыбнулась и заговорила другим голосом — простым, обыкновенным: — А знаете, я в вас уверена. Мне нравятся вот такие грубовато-дерзкие… И командир сегодня удивлялся перед строем только для вида; я с его ведома копалась в личных делах вновь прибывших и нашла вас по фотографиям: фамилий-то ваших я ведь не знала.
Помолчав немного, она пояснила:
— За нарушение воинской дисциплины вас хотели отчислить в пехоту, а я поручилась за вас… Старшина Лагутин взял себе остальных. Надеюсь, мы с Лагутиным не ошиблись…
Потом Нина Соколова рассказала о себе. Родилась она в 1923 году; сибирячка; семи лет пошла в школу, в семнадцать окончила десятилетку; к тому же времени кончила летную школу аэроклуба и стала инструктором. За вторую половину 1940 года и первую половину 1941 года выпустила две группы курсантов. Началась война, и она добровольно пошла в ряды Красной Армии и на днях получила назначение в эту школу… В комсомоле с 1939 года.
— Станете летчиками, пойдете на фронт, может, и меня вспомните добрым словом. А теперь расскажите коротко каждый о себе. Так как вас много, а я одна, то на всякий случай я запишу… — и она достала из кармана френча записную книжку и карандаш.
Понемногу курсанты оправились от смущения. Вчерашняя белобрысая девчонка в белом платье отодвинулась куда-то в сторону, и ее место прочно заняла другая — девушка в военном костюме со знаками различия старшего сержанта. Перед той курсанты чувствовали себя независимыми, нахальными парнями, перед этой — робкими, неопытными мальчишками. Но лицо этой все время напоминало ту, вчерашнюю. И когда каждый рассказал свою биографию, Сережка не выдержал:
— Простите за нескромность… — он замялся, но, овладев собой, продолжал: — Мы вчера еще заметили — зуба у вас нет и, над этим местом на губе шрам… Это что, на работе лишились?
Нина не уклонилась от ответа.
— Да, это был такой печальный случай. Это еще когда я училась летать. Есть тут старший сержант Дремов (потом вы его узнаете), он был первым моим инструктором… Полетели мы с ним однажды по маршруту, вдруг забарахлил и заглох мотор. Кругом каменистые сопки, крутые, поросшие лесом склоны гор. Верная смерть. Но Дремов не растерялся. Он выключил зажигание, перекрыл бензин и стал планировать. Высота была небольшая, и он так ловко ухитрился посадить самолет, что я, как говорится, отделалась легким испугом да одним зубом…
— А зачем выключать зажигание и перекрывать бензин? — спросил Зубров. — Ведь мотор все равно не работает?
— А чтобы пожара не было. Винт ведь все равно крутится от встречного потока воздуха, магнето, соединенное через привод с коленвалом, продолжает искрить; при вынужденной посадке бензопроводка могла порваться, бензин брызнул бы на искру — вот и пожар, взрыв. Из кабины выскочить не успеешь! А в нашем случае наверняка была бы такая неприятность. Ну, что задумались? Страшный случай вам рассказала? Не бойтесь! Исправность самолета зависит от человека. Будете все своевременно проверять и грамотно эксплуатировать свою машину, любить ее, ухаживать за ней, ничего страшного никогда не случится. Всю жизнь будете летчиками и умрете от старости на печке у внуков.
Все засмеялись. Старость с внуками и печкой представлялась бесконечно далекой, скучной и невозможной.
2
Ранним утром на окраине колхоза «Кызыл-Аскер», взвизгнув тормозами, остановилась автомашина. Из кузова выпорхнула юная узбечка. Ей подали небольшой саквояж, и она, подойдя к кабине, стала благодарить водителя. Тот обнажил в улыбке ряд белых зубов, сказал:
— На здоровье, дорогая! Ты первая из всех бабочек, какие садятся на мой кузов, поблагодарила меня. Беги быстрее к своему деду, заждался небось.
Машина, взревев, запылила вниз по дороге, а девушка с саквояжем пошла по тропинке вверх — к усадьбе Ляйляк-бая.
В костюме незнакомки была смесь Европы и Азии. Поверх шелкового платья, сшитого по московским модам, расшитый парчой восточный жилет из бордового бархата. Черные, как крыло ворона, волосы заплетены в две тяжелые, тугие косы, спускавшиеся ниже пояса. Косы, видимо, были так тяжелы, что оттягивали голову назад, и это придавало гордость осанке. На голове расшитая парчой тюбетейка. Девушка была совсем юной, на вид ей не больше шестнадцати лет.
После того как она поблагодарила шофера и простилась с ним, выражение веселости исчезло с ее лица, сменившись озабоченностью и грустью. Джамиле Султанова (так звали девушку) вчера проводила на фронт своего отца Джафара. У Джамиле не было матери, не было ни сестер, ни братьев. Отец был самым близким человеком. И вот он уехал на фронт… Многочисленная родня, жившая в доме деда Ляйляк-бая, была непонятна девушке, жила какими-то своими интересами. Дедушка, отец матери Джамиле, религиозный, умный, молчаливый и деспотичный старик, не терпевший в семье ничьих возражений, внушал страх. О его прошлом поговаривали нехорошо.
Джафар Султанов, отец Джамиле, в гражданскую войну был комиссаром при отдельной кавалерийской группе. Однажды он попал в плен. Его ждали пытки и истязания, но нашлась девушка, которая помогла ему бежать. Девушка эта неизвестно почему пользовалась большим доверием у басмачей. Спасая Джафара, она и сама бежала вместе с ним. Вскоре они поженились. Молодая жена первое время часто писала своему отцу. Джафар, видя в ней свою спасительницу, вполне доверял ей и не интересовался ее перепиской. Но то, что его жена, узбечка, была грамотной (для тех лет это было большой редкостью) подсказывало Джафару, что она не из простой семьи. Он все собирался расспросить ее о прошлом, да не решался.
