Лев Колесников - Тайна Темир-Тепе (Повесть из жизни авиаторов)
Ночью они вдвоем вышли за ворота и поднялись на небольшой выступ на склоне горы, к одинокому карагачу, мимо которого бурлил неугомонный горный ручей. В небольшой впадине рядом со старым деревом образовался водоем. Из него вода падала звонкой струей на камни и, вновь собравшись в шумный ручей, катилась вниз, в долину, где черными пирамидами стояли мрачные ночью тополя. С другой стороны, загораживая полнеба, возносились зубчатые пики гор.
На их склонах трепетали красные языки пастушьих костров.
Под карагачем, на небольшой искусственно выровненной глинобитной площадке, уже был раскинут ковер, на нем — чайник, чашки и восточные сладости. Ляйляк-бай сел, поджав под себя ноги, кивком головы пригласил на ковер гостя, закурил и выжидающе насторожился. Тлеющий огонек в горелке бросал тусклый розовый отблеск на его неподвижное, словно высеченное из камня лицо, на белую бороду, ровным клином опускающуюся на грудь, на сдвинутые седые брови, из-под которых с равнодушным холодным блеском смотрели умные, спокойные глаза.
Зудин сел рядом, тоже закурил и заговорил по-узбекски. Тон его был при этом таков, как если бы он рассказывал легенду.
— Много лет тому назад, — начал он монотонно, — в песках Аму-Дарьи появился сильный отряд вооруженных джигитов. Их возглавлял храбрый, умудренный военной хитростью и боевым опытом воин, носивший имя Ибрагим-бек. В его отряде был один уже пожилой джигит с бородой, окрашенной в красный цвет.
Был он смел и горд, как сокол. Однажды, не побоявшись гнева своего начальника, он бросил ему в глаза слова упрека. Сподвижники Ибрагим-бека хотели убить дерзкого, но тот, искусно владея шашкой, прорвался сквозь их кольцо и бежал. С тех пор краснобородый стал правой рукой другого смелого начальника — Керим-бая. Керим-бай погиб в бою, и краснобородый возглавил отряд. А когда красные овладели всеми горными тропами и перевалами, краснобородый распустил свой отряд, а сам скрылся.
Прошли годы, и он живет в безвестности, лишенный былого почета и былой славы. Многие его дети и внуки вышли из повиновения законам шариата и ведут легкомысленный образ жизни. Но близится новое время. С Запада идет непобедимая сила. Она принесет свободу народам Востока…
Зудин умолк. Ляйляк-бай, не глядя на него, пыхнул трубкой. Осветилось его лицо, но ничто не отразилось на нем. Несколько минут оба молчали. Потом старик заговорил не спеша, ровным голосом:
— Мой гость рассказал интересную сказку о краснобородом. Я тоже могу рассказать кое-что из жизни этого человека… Судьба забросила его за скалистый Гиндукуш в Читраль. Там он вел деловой разговор с командиром английского отряда. Помощником у англичанина был в то время еще молодой человек, также называвший себя англичанином. У краснобородого отличная память. Хотя он и не имел с ним никакого дела, он запомнил его глаза, резкие брови, горбатый нос, сильно выдающийся вперед подбородок и высокую фигуру. Встретив того человека, краснобородый джигит узнал бы его даже в том случае, если бы он отпустил такую, как у вас, бороду и превратился бы из англичанина в русского, как когда-то превращался в англичанина из немца…
Ляйляк-бай замолчал и снова пыхнул трубкой. При этом в глазах его сверкнула насмешка.
После длительной паузы заговорил Зудин:
— Я вижу, почтенный Ляйляк-бай придерживается пословицы: «долг платежом красен»… Что же он думает теперь обо всем этом?
— Что я думаю? Восток мудр. Я встречал одного чужеземца из очень далекой восточной страны. Он показал мне золотой портсигар, на крышке которого были изображены три обезьяны. Одна из них закрыла себе лапой глаза, другая заткнула уши, третья зажала рот…
— Достойный ответ, — подхватил Зудин. — Но сейчас кое-что надо вспомнить, время требует этого. Те, кто найдет себе место в близкой борьбе, пожнут плоды щедрой благодарности.
— Ляйляк-баю уже поздно чего-либо желать, — возразил старик с усмешкой. — Мое место в моей усадьбе. Забвение и покой — вот лучшая награда…
— Этого-то и может лишиться его дом в ближайшее время. Помочь сохранить покой в твоем доме могу я. Услуга за услугу. Мне нужна встреча с джигитами, которые не хотят идти на войну.
— Я не знаю таких джигитов, — ответил старик.
— Но зато я знаю. Один из них — Уразум-бай, сын старшей дочери почтенного Ляйляк-бая. Он не пришел на призывной пункт и скрылся в горах. Я не знаю, как Ляйляк-бай может встретить Уразум-бая и его друзей, но я хочу, чтобы он их встретил и передал им, что есть человек, желающий им помочь. А в средствах, я думаю, они нуждаются…
— Но как они встретят этого человека? — спросил Ляйляк-бай.
— Через два дня я хочу выехать в степь. Я давно слыхал, что степь хранит остатки древней крепости Темир-Тепе, где мужественные предки Ляйляк-бая сражались насмерть с неверными. Из уважения к их памяти я хочу посетить эти священные руины. Тот, кто захочет меня видеть, придет туда во второй половине дня, чтобы к темноте разговор был уже кончен. Вот и все, о чем я хотел поговорить с тобой, почтенный Ляйляк-бай.
Старик ничего не сказал, и они простились.
Осторожно спустившись с конем в поводу от усадьбы Ляйляк-бая к ровной дороге, Зудин вскочил в седло. Гулко раскатилась в ночной тишине дробь копыт пущенного в галоп коня. Раскатилась и стихла в отдалении. А Ляйляк-бай еще долго стоял у ворот и, глядя, как один за другим гаснут в долине огни, вспоминал давно прошедшее, казалось, навсегда забытое и так неожиданно и некстати вспыхнувшее вновь.
ГЛАВА ВТОРАЯ
1
Прошло меньше суток с того времени, как молодые курсанты надели военную форму, а старшина уже со всей придирчивостью требовал образцовой выправки.
Большого роста, необыкновенно широкий в плечах, должно быть очень сильный, он сразу же вызвал к себе чувство уважения со стороны курсантов. Голос у него был самый «старшинский» — настоящая иерихонская труба. Когда он кричал «смирррно», то это самое «ррр» раскатывалось так грозно, что курсанты замирали в трепете, Санька после первого построения только затылок почесал:
— Ну и послал нам бог воспитателя! С ним год прослужишь и заикой сделаешься.
— А другой тебя и не проймет, — успокоил его Сережка.
Команда старшины «становись без последнего» прервала этот разговор. Все кинулись к месту построения, так как уже знали: кто будет последним, тому обеспечен наряд на сверхурочную работу. Строй замер, и старшина обвел его свирепым взглядом. Придраться, кажется, было не к чему. Сапоги и пуговицы у всех блестели, все побриты… Но опытный глаз старого служаки разве мог что-нибудь пропустить? И он грозно двинулся вдоль строя, бросая на ходу сердитые реплики:
— Для кого сапоги чистите? Для старшины? Носки блестят, а каблуки грязные. Выйдите из строя!
— Кто вас так учил подшивать подворотничок?
— А что это за олицетворение невинности? — старшина воткнул глаза в постную Санькину физиономию. Тот только что двинул кулаком соседа в бок и сразу же изобразил лик святого. — Выйти из строя!
Когда старшина дошел до левого фланга, «из строя» была выведена половина курсантов. Эти две половины стояли теперь друг против друга, и старшина смотрел то на тех, то на других, потом, выдержав томительную паузу, спросил обычным своим громовым голосом:
— Все поняли мои замечания? — Курсанты молчали, и старшина решил: поняли. — Даю пятнадцать минут сроку. Все недостатки устранить, старшим доложить об устранении. Кому непонятно, как должен выглядеть курсант, пусть посмотрит вот на этих двух орлов! — жест в сторону Высокова и Козлова. И сразу раскатистое: — Смиррно! — Два строя колыхнулись и замерли. — За отличный внешний вид Высокову и Козлову от лица службы объявляю благодарность! — И тотчас, как бы спохватившись, погрозил пальцем Высокову и Козлову и добавил уже вполголоса: — Смотрите у меня! Не подумайте, что вы и в самом деле чего-нибудь достигли. Это только по сравнению с остальными. Кто хочет видеть настоящую выправку, пусть смотрит на младшего сержанта Берелидзе. Жаль нет его сейчас, сердяги…
В последних словах старшины послышались нотки нежности, но он опять как будто вспомнил, что подчиненные не должны видеть в нем ничего обыденного, и прорычал:
— Рразойдись!
Санька заново перешивал подворотничок и строил догадки:
— Второй осмотр подряд. Не иначе какое-нибудь начальство нагрянет…
И он не ошибся. Только успели построиться, старшина рявкнул «смирно», дверь открылась, и на пороге появился командир учебного отряда. «А вот поглядим теперь, как ты залебезишь!» — подумал Санька о старшине. Но тот не лебезил. Его доклад командиру прозвучал четко, торжественно и уверенно. Старшина, видимо, вполне надеялся на безупречность своей выправки и не волновался за состояние дел во вверенной ему команде. Перед строем он продолжал держаться хозяином.
