Николай Струздюмов - Дело в руках
Собеседница тети Лизы молчит некоторое время, вздыхает. Потом спрашивает:
— А может быть, у вас есть все-таки поменьше — рублей на семьдесят.
— Да что вы! Я как свяжу, так сразу и выношу.
И тут вступает в разговор улыбчивая знакомая тети Лизы:
— А вот вам небольшая паутиночка. Как раз на семьдесят, как раз подойдет, — и она достает из сумки сразу два платка.
Вот оно что. Она, оказывается, из числа тех самых ласково-вкрадчивых перекупщиц, и подошла сюда, почуяв запах жареного.
— Нет, не подойдет, — отвечает женщина в каракулевой шубке, мельком взглянув не на платок, а на его владелицу.
— Да вы лучше посмотрите, лучше!
И она подносит свою паутинку близко к глазам покупательницы.
Та смотрит, отрицательно покачивает головой и снова говорит «нет».
Тетя Лиза за время этого торга не проронила ни слова. Только время от времени искоса поглядывает на свою улыбчивую знакомую, замкнулась в себе и молчит.
— Да чем же этот платок плохой? — обиженно-ласково говорит знакомая тети Лизы.
— Я не говорю, что он плохой. Он мне просто не нужен.
— А вот этот?
— И этот не нужен.
Знакомая тети Лизы не сдается и делает еще одну попытку.
— Есть, есть у меня паутиночка как раз такая, какая вам нужна, — и она извлекает из своей вместительной сумки еще два платка.
Но тут уж женщина на них даже не смотрит и поворачивается спиной к ласковой, улыбчивой особе. Та обходит ее сбоку, становится так, что опять образовался кружок, и выставляет напоказ все свое добро.
Когда женщина в шубке отходит к другим платкам, тетя Лиза все-таки не выдерживает и в полголоса говорит:
— Дарья, ты чего человека дурачишь: просишь семьдесят рублей за платок, а ему красна цена — тридцать пять. Совсем уж совесть потеряла.
— А тебе какое дело, — сразу перестав улыбаться, со злостью говорит Дарья. — Ишь жалостливая нашлась до чужих денег.
Не найдя ничего по душе, женщина снова подходит к ним. И опять Дарья обхаживает ее, улещивает и уговаривает на покупку.
И вдруг среди торгующих происходит чуть заметное движение, вроде беспокойная волна набежала. Дарья тут же схватывается, чуть слышно ругается, торопливо сует все свои платки в сумку и наглухо застегивает ее, вжигнув молнией. «Вот они, з-заразы!» — зло говорит она, и тут же появляется мужик средних лет и следом еще один, помоложе.
— Это они как раз ловят, — шепчет Дарья.
Женщина в шубке смотрит на нее теперь изучающе, а тетя Лиза — с нескрываемой насмешкой.
И вдруг один из этих двоих заворачивает к ним и кричит другому:
— Дмитрий Иванович, посмотрите какой красивый платок!
Он останавливается возле тети Лизы, пристально рассматривает ее паутинку.
— И не жалко тебе, бабушка, такую красоту продавать?
— Дак ведь как же, — с чуть виноватой улыбкой, несколько робея перед представителями власти, говорит тетя Лиза, — без денег же нельзя. Пенсия-то всего пятьдесят рублей. На них не проживешь. А мне их, паутинки-то, солить, что ли.
— Ну и платок, — он даже языком прицокивает. — Его не носить, а в самый аккурат на стены вешать бы — как украшение.
— Это вот как раз старая мастерица, — осмелев, вступает в разговор Дарья.
— Ясно, — говорит мужик, переводит взгляд на Дарью и вдруг спрашивает: — А вы что здесь делаете?
Та вся съеживается, даже чуть приседает под его въедливым взглядом, потом начинает торопливо лопотать:
— Да вот зашла кой че купить, туда прошла, сюда, а тут подругу встретила, — и кивает на тетю Лизу.
— Она — ваша подруга? — зачем-то спрашивает он у тети Лизы.
Та, слегка запнувшись, отвечает:
— Подруга.
Они и в самом деле когда-то были подругами, ходили друг к другу в гости. Дарья немного вязала, перенимала у тети Лизы узоры, но после того, как взялась спекулировать и раза два попыталась околпачить тетю Лизу, их дружба треснула.
Он еще что-то хочет сказать, но его торопит напарник, и он говорит напоследок: «Хороший платок», — еще раз бросает внимательный взгляд на Дарью и уходит. Та облегченно вздыхает и поспешно смывается с этого места.
В последующий час торговые дела тети Лизы стремительно идут к завершению. Покупатели подходят все чаще, торгуются настойчивей и все ревнивее посматривают друг на друга. Больше всех кружит возле платка степенного вида старуха, за которой ходит девчушка лет шестнадцати и клянчит: «Бабушка, ну купи».
— Наташа, да ты понимаешь, что у меня нет таких денег!
— Бабушка, ну есть. Я же видела, когда ты считала…
— Наташа!
Она отводит внучку в сторону и сердито ей что-то выговаривает.
Денег у нее, ясное деле, хватает. Но она хочет выгадать лишнюю десятку или пятерку.
Завершает все дело одна очень энергичная особа, по всей видимости, выполняющая чей-то заказ. (С хорошей выручкой для себя, конечно.) Сначала она со стороны наблюдает за тем, что делается возле тети Лизы. Потом стремительно подходит откуда-то сбоку и спрашивает цену. А выслушав, говорит: «Беру за сто», — и в самом деле берет паутинку. Тетя Лиза ее отнимает.
— За сто у меня десять человек просили, — говорит она, сильно привирая.
— Сто пять.
— Поищи в другом месте.
— Ну, хорошо. Сколько окончательно?
— Сто двадцать пять.
— Сто десять.
— Нет.
Можно бы, конечно, сбавить еще десятку, но тетю Лизу уж охватил торговый азарт. Деньги, как известно, кружат голову хоть кому, особенно в таких местах, как здесь, и в подобных ситуациях. Кружат они и тете Лизе. Видя, что сегодня ее платок пользуется особенным успехом, она чует, что может отыграться за все свое терпеливое месячное сидение, за каждый усложненный узор. И она отыгрывается. Когда торг доходит до высшей точки, у нее уж нетерпеливый, даже несколько затравленный взгляд. Она теряет всегдашнюю свою уравновешенность, становится взвинченной и сварливой.
— Ну, так как, бабуля? Сто десять?
— Да чего ты пристала? Вон вокруг сколько платков, бери хоть за сто десять, хоть за десять.
В таких поединках дело порой заходит в тупик из-за пятерки. А потом, когда разойдутся и через некоторое время опомнятся, каждая будет жалеть, что из-за этой несчастной пятерки в следующее воскресенье надо опять тащиться на базар и тратить целый день. Причем, одну будет грызть сомнение, даст ли еще кто такую же цену, которую только что давали, а то, может, и нет. А другая будет мучиться, найдет ли она еще такой хороший платок, какой только что могла купить.
Но сейчас, в ажиотаже, им ничего подобного и в голову не придет, и каждая упорно стоит на своем. Тем более, что сейчас-то они разошлись не из-за пятерки, а из-за целых пятнадцати рублей. К тому же нахраписто наседающая покупательница очень не нравится тете Лизе, и это усиливает ее противодействие.
— Сто десять, бабуля?
— Да поди ты…
— За сто пятнадцать возьму, девушка! — вдруг слышится голос из-за чьей-то спины. Тетя Лиза смотрит туда и видит суховатого старика, аккуратно одетого, с клинообразной бородкой. Она сворачивает платок и делает движение в ту сторону. Но энергичная особа оттирает своего соперника и возбужденно кричит:
— Я беру за сто пятнадцать!
— Нет, он берет, — упрямится тетя Лиза.
— Это почему?
— Он первый дал цену.
Особа свирепеет, отталкивает старика.
— Я возьму платок, — напирает она.
— Нет, ты его не возьмешь.
— А я говорю, возьму.
— А я говорю, не возьмешь. Если хочешь знать, тебе я его и за сто тридцать не отдам.
Особа мгновенно закипает, сверлит супротивницу белыми от бешенства глазами, называет мерзавкой, старой ведьмой и, громко ругаясь, уходит.
После ее ухода страсти мгновенно утихают. Аккуратно одетый старик, оказавшийся без особых с его стороны усилий победителем в только что закончившейся схватке, аккуратно отсчитывает деньги. Он доволен. Тетя Лиза передает ему платок. Она тоже довольна. Во-первых, что цену взяла подходящую, больше уж не выстоишь. Во-вторых, платок у нее куплен по хорошему делу — в подарок дочери либо внучке и перешел в хорошие руки.
Последним актом, точнее эпилогом, во всей этой истории с платком оказывается появление степенной старухи, за которой неотступно следует все та же девчушка. Старуха подходит и спрашивает:
— Где та мастерица, что с красивым платком стояла?
— Мастерица — вот она, — отвечают ей, — а платка уж нет.
— А где же он? — огорченно восклицает она.
— Как где? Продан!
— Это же базар, милая моя.
И вокруг без всякой жалости смеются над неуместными вопросами старухи.
Тетя Лиза тем временем окончательно остывает от возбуждения, вызванного «золотой лихорадкой», договаривает о чем-то, дослушивает последние новости перед тем, как уйти.
