Вадим Кожевников - Знакомьтесь - Балуев!
Ганси выстрелил.
Отец поднял зверька, осмотрел, и на лице его появилось отвращение. Размахнувшись, он выбросил горностая и, вытирая руки, сказал:
— Мне стыдно приносить в поселок такую добычу: дробина моего сына попала в живот, а не в глаз. Испортил зверя. Когда нанаец настигает добычу и целится, он становится спокойным, как кусок льда, и у него не прыгает сердце, как хвост у собаки. Когда нанаец целится, у него можно вырезать кусок мяса со спины, и он не заметит этого, пока не выстрелит. Ты нервничаешь, как старый шаман, которому в колхозе первый раз показали кино.
И Ганси было стыдно.
Так отец учил своего сына мудрости охотника. В двенадцать лет Ганси прослыл хорошим добытчиком и приобрел важность и хладнокровие настоящего нанайца.
Троицкое было большим раскидистым селом. У пологого берега Амура ютилась огромная флотилия судов промыслового нанайского колхоза. На самом видном месте в селе стояли два здания: школа и рыболовецкий техникум. Сначала Ганси учился в школе. Бывая с отцом на промысле, Ганси готовил уроки в шалаше, занесенном снегом, при свете жирового фитиля. А когда Ганси, застрелив первого своего медведя, пришел в школу с каменным лицом настоящего мужчины и плохо отвечал уроки, секретарь комсомольской ячейки на перемене позвал его в пустой класс и сказал:
— Ты хороший охотник, Киля, но ты будешь плохим человеком, если так учишься. А мы верим, что ты большой человек. И поэтому, если ты будешь учиться так, как бьешь зверя, нам бы очень хотелось назвать тебя комсомольцем.
Ганси кивнул головой и за второе полугодие получил «отлично» по всем предметам.
Окончив школу, Ганси хотел уйти в звероловы на дальний промысел. Его вызвали на бюро и сказали:
— Ганси, ты способный человек. Ты должен учиться дальше.
— Мне нечему больше учиться, — гордо сказал Ганси. — Теперь я могу учить других сам.
Ему сказали:
— У нас много рыбы, но ловим мы ее мало, потому что каждый считает себя большим охотником и бьет ее острогой, вместо того чтобы использовать большие снасти. Ты должен научить людей правилам большого лова.
Ганси не хотел ловить рыбу — он был зверолов. Он не хотел учиться в техникуме — он хотел учить других тому, чему научил его отец. Но он был комсомолец, и он обещал чтить все законы комсомола.
Ганси поступил в техникум и окончил его через три года. Он стал мотористом колхозной рыболовецкой флотилии. И колхоз учетверил добычу. Не веслами сгребали теперь нанайцы студеную воду Амура — стальные лопасти винтов мотора гнали вперед их легкие суда. А великим знатоком моторов стал их знатный охотник Ганси Киля.
Ганси изучил все тайные повадки машины и был ее строгим и властным хозяином.
В армии Ганси попросил дать ему не винтовку, а пулемет. Он стрелял из винтовки, как никто. Но Ганси знал, чего можно добиться от машины, сила которой помножена на ловкость ее хозяина.
Ганси стал пулеметчиком–разведчиком. Как никто другой, Ганси умел ходить ночью и днем по лесу свободно, как у себя в чуме. Никто не мог повторить его охотничьей сноровки бесшумно и умело выслеживать врага.
Перед выходом на задание Ганси договаривался с бойцами, кто, как и что будет делать в разведке. Он задавал вопросы, и люди, которые были старше его, послушно отвечали, потому что у этого юноши с суровым лицом и темными вдумчивыми глазами был опыт, которого они не имели.
Но когда кто–нибудь говорил Ганси: «Тебе хорошо, ты охотник», — он гневно щурил свои глаза и отвечал:
— Я не охотник, я воин!
В бою пулемет Кили работал скупо и точно. Он бил только прицельным огнем. С одного выстрела он поражал врага. Длинных, расточительных очередей никто от него не слышал.
Политрук предложил Ганси провести беседу с бойцами об уходе за оружием.
Киля принес свой пулемет, разобрал и показал всем его части, сверкающие чистотой.
Киля сказал:
— Я не видел такого человека, который забивал бы собственный глаз песком и грязью. Но я видел таких бойцов, у которых оружие грязное. А мы все дали клятву беречь свое оружие, как свой глаз. Я иду в бой и не оглядываюсь назад, потому что я знаю: если враг пересилит меня, вы придете на помощь. Но если у вас плохое оружие, оно обманет вас, а враг зарежет меня, и вы будете его пособниками. Так скажите мне теперь: смеет ли боец, у которого оружие не в порядке, честно смотреть в глаза своему товарищу?
Киля мечтал соорудить глушитель для пулемета. Короткие часы отдыха он просиживал в оружейной мастерской и конструировал глушитель. И он добился своего: его глушитель гасил звук выстрела почти наполовину.
Ганси воевал всеми силами своего ума, сердца, рук. Он говорил:
— Фашист не зверь. Он хуже зверя. Я не придумал для него самого поганого слова, но еще придумаю.
Вместе с командиром отделения Давидом Нипаридзе Ганси ходил в разведку глубоко в тыл врага.
Затаившись в овраге возле шоссе, Ганси бил по немецким транспортам точными, короткими очередями.
И никогда не дрогнула рука Кили во время прицела. Это про него теперь могут сказать нанайцы, что, когда нанаец целится, можно вырезать у него из спины кусок мяса — и нанаец не дрогнет.
Так воевал с врагами Родины сын нанайского народа гвардеец Ганси Дмитриевич Киля, комсомолец из села Троицкое, что стоит на берегах студеной реки Амур.
1942
Сережа Измайлов
— Измайлов! Говорят, тебя сегодня чуть было вороны не сшибли.
Измайлов, бережно накрывая мотор самолета стеганым чехлом, благодушно соглашался:
— А вы что думали? Еле выскочил.
— Как это ты без кислородного прибора летаешь? — удивлялся капитан Лютов. Обернувшись к летчикам, Лютов значительно произносит: — Иной раз метрах на двухстах идет. Подумать! Голова кружится.
— А правда, Измайлов, когда ты в Туле сел, тебя милиционер оштрафовать за нарушение правил уличного движения собирался?
— Что милиционер! Пусть лучше расскажет, как он к немецкому штабу подрулил. И знаете, ребята, — с деланным возмущением говорит румяный пилот с девическим лицом и висящими на спине, как косы, проводами от ларингофона, — часовой ему — на караул, а он, грубиян, — гранатой.
— Так ведь туман же был, — оправдывается Измайлов и застенчиво улыбается.
Измайлову приятно, что с ним, рядовым пилотом, летающим на гражданской машине, прозванной «гроб с музыкой», так запросто разговаривают боевые летчики, имеющие почти каждый на своем личном счету по нескольку сбитых вражеских самолетов.
Окружив Измайлова, летчики ведут его к себе завтракать.
Он выглядит немного смешно, этот пилот, среди нарядных, подтянутых рыцарей воздуха.
Измайлов одет в толстую куртку, как–то по–извозчичьи низко подпоясанную. На голове не шлем, а меховая ушанка. На ногах валенки. А из кармана стеганых штанов торчит зеленая ручка гранаты.
Он идет переваливаясь, толстый, неповоротливый. Над ним подшучивают, а он спокоен и рассудителен.
Конечно, правда — когда по нему стеганули из зенитного пулемета, он кое–как дотянул до деревни и там с каким–то плотником чинил пробитые плоскости. И ничего тут обидного нет, если помогал плотник. Не было бы плотника, так он еще кого–нибудь попросил бы помочь. Какая разница!
Когда Измайлов разделся, он оказался худеньким пареньком лет двадцати.
У летчиков за столом всегда шумно.
Во время завтрака досталось капитану Лютову. Утром он таранил М-110. Таран был произведен на большой высоте и не совсем удачно. Лютов вынужден был покинуть свою разбитую машину. Падая затяжным, он увидел внизу также спускающегося на парашюте вражеского летчика. Лютов подобрал стропы, затем, приблизившись к нему, вытащил пистолет и стал стрелять. Гитлеровец, в свою очередь, также начал его обстреливать. Дуэль парашютистов закончилась на земле.
Лютов пришел на аэродром с синим пухлым шрамом на щеке и с планшетом вражеского летчика в руках, сердитый и раздраженный.
Измайлов внимательно прислушивался к шумному розыгрышу Лютова и среди едких насмешек тщательно запоминал то деловитое и неповторимое, что составляет хороший стиль летного мастерства.
Дискуссия, несмотря на свою необычную форму, раскрывала самые изысканные тонкости пилотажного мастерства, непостижимые для постороннего. И когда адъютант командира части принес пакет, Измайлову очень не хотелось уходить, не дослушав спора до конца.
Никто перед полетом не давал Измайлову ни метеосводок, ни прогноза погоды. Он — связной и должен летать всегда: ночью и днем, в туман, в буран, в снегопад. А если на него нападет «мессершмитт», у него нет оружия, чтобы отбиться. Уйти он тоже не может: у него мизерная скорость. Единственное, что может сделать Измайлов, — нырнуть вниз, куда придется, и постараться при этом не очень сильно поломать машину, самому остаться целым, спасти документы и успеть доставить их во что бы то ни стало вовремя.
![Вадим Кожевников - Разведчики [антология]](/uploads/posts/books/24346/24346.jpg)
