Радий Погодин - Я догоню вас на небесах (сборник)
— Над чем ты трудишься на работе? — спросила Лидия Павловна.
— Над фильтрами. Фильтрация сейчас важна. Не меньше, чем дробление. А ты над чем?
— Над ретрансляторами. Чтобы без помех. Время такое.
Леонтий положил вилку и настороженно посмотрел на Лидию Павловну. Она так же настороженно глядела на него. Потом они оба разом опустили глаза.
— В Эстонии бардак, — вздохнул Леонтий.
Тут зазвонил телефон. Подруга, та, что выгнала любовника за громкий смех, сказала ей в трубку: «Терпи. Все терпи — одной худо. Папаша нам не нужен — это правда. Но и без дурака в доме одиноко. Какую бы чушь ни городил — терпи. Лишь бы не ржал, как лошадь. А насчет политики — как заведет — вали».
— Куда валить?
— В постель.
Больше всего Лидия Павловна боялась разговора о работе. «Тогда конец надеждам, — думала она. — Если он начнет мне объяснять, что по фильтрам мы на тридцатом месте в мире, — выгоню. — Она всхлипнула. — По ретрансляторам мы на семнадцатом».
— Твоя мать заблуждается, — сказал Леонтий.
— В чем? — Лидия Павловна вытерла глаза. Понюхала платочек — запах «Клима». Ее потянуло вдруг на соленые огурцы. «Рано еще. А впрочем, мне к сорока. К тому же перестройка. Нервы. Сейчас все странно…»
— Во всем не права, — сказал Леонтий. — Я вычислил, кто такие твои любезные братцы Кий, Щек, Хорив и их сестрица Лыбедь.
Лидия Павловна не была украинкой. Отец ее родился в костромской деревне. Мать в Ленинграде. Но три года она прожила в Киеве, девочкой-пионеркой. Ей там нравилось.
— Ну кто же? — спросила она. Ее океан померк на мгновение и вытолкнул из своих колыбельно-прозрачных пучин птицу Лебедь. Прекрасную Лебедь Белую.
Леонтий засмеялся.
— Кий — это молот. Многие северные воины начала первого тысячелетия были вооружены боевым молотом. Например, Тор. Молотом мог владеть только могучий человек. Значит, Кий — это не имя, а метафора — могучий грозный человек. Князь-молот. Значит, фольклор. Посмотрим на Щека. Что такое Щек? Щека. Щеколда. Щит. Отгораживать, запирать, защищать. На венедском Поморье есть город Щецин — крепость. Щек тоже не имя. Персонификация, метафора — малая личная дружина князя, его охрана. Тоже фольклор. Кто же такой Хорив, в свете нашего метода? Вернее, что такое хорив? Хор, у древних греков «хорос», — коллективный герой. Что мы можем назвать коллективным героем, применительно к древним векам? Военный отряд. Смотри: хоругвь — воинский стяг. Хоругвь — подразделение в рыцарском войске Литвы и Польши. Хорунжий — офицерское звание. Слушай дальше: хорома — большая изба, обязательно большая, можно сказать, громадная. Хорома — дружинная изба. Смотри: Хортица, уже совсем близко к Киеву, — остров воинов. Отсюда ты можешь со стопроцентной уверенностью заключить, что братец Хорив — это большая дружина. И еще одно доказательство, тоже стопроцентное. С древних времен в солдатах сохранилось выражение — иметь женщину всем хором. Есть, конечно, и косвенное доказательство: хоробр — так назывался древний русский воин. Хоробрый — смелый. Что мы имеем? Щек — дружина малая. Хорив — дружина великая. Ну, а как же красавица-сестрица Лыбедь? Это, друг мой прелестный, опоэтизированная народным гением лодья. Лодья ведь действительно похожа на лебедь… Есть и другое толкование. Щек — крепость. Хорив — народный сход. Именно в этом смысле слово «хорив» употреблено в Библии. Стало быть на горе Щековице стояла крепость, жила дружина. А на Хоривице собирался сход.
«Пора валить» подумала Лидия Павловна почему-то с тоской. Но тут зазвонил телефон. Она побежала в комнату. Звонила мать.
«Он не появлялся?» — спросила она. Узнав, что он появился, посоветовала дочке выслушивать его с предельным вниманием и восторженной улыбкой. «Помни, после сорока рожать опасно. Можно сказать — последний шанс. Будь умницей. Белье у тебя красивое?» Лидия Павловна повесила трубку, не ответив. Первый раз она таким образом прервала мать. Вспомнилась ей Инка Прохорова. Ноги тонкие после аборта и как будто грязные.
Лидия Павловна лежа оглядывала свою квартирку. Не отдавая себе в том отчета, она искала в комнате место для детской кроватки. «Если бы можно было назвать дочку Радость, — подумала она. — Просто Радость, без отчества. Но мы в плену у дурацких традиций. Нашим дедам и бабкам было легче и праздничней, они называли своих первенцев Трактор, Электрина и чихали на традиционалистов. Спрашивается, чем эти имена хуже непонятного Павла или Михаила? Даже прекрасней, поскольку понятнее их пафос. Но почему-то серость и обывательская амбициозность всегда побеждают». Тут же она успокоилась, решив, что Светлана, а также Владимир — имена все же красивые: Светлана Леонтьевна и Владимир Леонтьевич.
Леонтий подсунул ей руку под голову.
— Теперь по поводу Кий-перевозчик, — сказал он, хмыкнув. — Интересный аспект. Во-первых, положи на ум: поляне молотом как оружием не пользовались. Они вообще старались не воевать. А если случались у них стычки со степняками хазарами, то и оружие они имели адекватное. Дальше: представь себе волок на великом пути из варяг в греки. Кстати, ты поняла, почему из варяг в греки? Это же был их путь — путь спасения, путь поиска новой родины, новых морей. Но и в теплое Средиземное море обратно их, конечно, тянуло. Там, на теплом море, была их прародина. Они там помнили все. И они хотели не порывать со своим теплым морем. Это был не только торговый путь — это был путь предков. Для торговли они могли ходить по морю вдоль Европы. И ближе, и легче.
— Почему легче?
— В море ты плывешь себе и плывешь. А на волоке? Часть грузов, а то и весь груз перегружается на волокуши, лодьи ставят на валки и тянут до другой реки. На следующем волоке то же самое. А разбойники так и лезут. Зевать некогда. Идут под звон мечей. Подходит караван к днепровским порогам. Как ты себе это представляешь? Один кандидат наук мне сказал: «Да, конечно, на порогах должна была быть лоцманская служба». Представляешь — лоцманская! Невозможно пройти пороги на больших груженых лодьях. Да и не надо. И как на любом волоке, лодьи разгружались и под защитой вооруженного отряда медленно на волах двигались по берегу. Грабить на пороги приходили даже Рыжие Даны. Содержать перевоз-волок способен был только князь или крупный воевода… А вот другой перевоз — соляной. Соль везли из Таврии. Соль тоже сопровождали вооруженные отряды. На реках соль перегружали в лодки. В лодках же перевозили и телеги, и волов. Каждая переправа представляла опасное военное предприятие. Соль — золото. И третий перевоз — рабы.
— Ты хочешь сказать, полянский князь… — Лидия Павловна поперхнулась от возмущения, — был работорговцем?
— Я же тебе объяснил — у полян князей не было. Иначе зачем мы так судорожно пытаемся ославянить варяжских воевод Аскольда и Дира? Были они варягами, варягами и останутся. Такие заросшие бородами. Хари. И Кий был харя…
Лидия Павловна заплакала. Она даже села.
— Почему ты так много говоришь?..
Леонтий отодвинулся от нее, вытянулся, руки по швам вытянул, как бы обезличиваясь, как бы уходя.
— Кто я без моих разговоров? Никто. Рядовой инженер без права на собственное мнение. Делатель фильтров, которые занимают тридцатое место в мире. Без моих разговоров я даже меньше, чем никто, — я нечто стыдное…
— А ты меня люби, — прошептала вдруг Лидия Павловна. — Ты меня люби — так и спасемся…
Салат с кальмарами
Жена Скачкова уехала в санаторий на Черное море. Скачков тут же подтвердил ее тезис: мужик — дурак, а если постарается — идиот. Он купил книгу за двести десять.
Спрашивается: нужна ему книга за двести десять, если зарплата у него двести пять?
Скачков взглядом очистил кухню, как очищают луковку: эмаль, никель, стекло. Снял с полки старинную супницу. При царизме в ней подавали фруктовые супы — сейчас в ее сиренево-фаянсовой утробе лежала сушка. Одна. В холодильнике, зарывшись в снег, ржавела банка кальмаров. И банка майонеза. И все.
Скачков съел сушку с майонезом.
Мысли в его голове возникали, как образы, как формы, — цельно: окорока, батоны, осетры, бутылки. И уходили за желтый горизонт на синих парусах.
— О-о-о… — застонал Скачков.
Проще всего было позвонить теще, напроситься к ней на ужин и заодно стрельнуть у нее денег. Но покойная Скачкова мама ребенком пережила в Ленинграде блокаду; ее рассказы о ленинградцах потрясали — ленинградцы были мужественным, гордым народом. Мысль пойти к теще Скачков отринул как антипатриотическую.
Позвонил своему институтскому другу Алоису.
— А не сводил бы ты меня в кабак, Алоис? — сказал он. — Что-то я тебя очень давно не видел.
— Жрать хочешь. А надо было ехать в отпуск вместе со своей женой. Витамины! Море! — орал Алоис. — Поджаристые ляжки. Шашлык-башлык!
