Михаил Алексеев - Наследники
— Отличников прославляем, товарищ подполковник! — с радостью доложил Ершов, явно рассчитывавший на похвалу.
— Это ты, Андрюша, придумал? — тихо, чтобы не слышали солдаты, спросил Климов.
— Я, товарищ подполковник! — с готовностью подтвердил Ершов. — Ведь здорово, а? Майор Шелушенков одобрил, когда еще был в нашем полку.
— Сегодня же сорвите эту чепуху! — тихо, но твердо сказал обескураженному офицеру Климов. — У вас, Ершов, с Шелушенковым, в общем-то, хорошая была мысль — поднимать на щит отличников. Хорошая, ничего не скажешь! А вышло что? Глупость вышла, злая насмешка над отличниками, вот что!.. Думать, товарищи дорогие, нужно. Полезное это занятие — думать. Уверяю вас! — Перехватив печальный взгляд неукротимого в своей любви к полку Ершова, Климов сразу же подобрел, простодушно улыбнулся и продолжал уже отечески ласково: — Надеюсь, вы уже прочли отчетный доклад Двадцатому съезду?
— Прочел, — ответил малость повеселевший Ершов.
— Ну что?
— Как бы вам сказать?.. Много еще думать над этим нужно.
Пока Климов и Ершов говорили, к ним подошел, неся в пригоршне сорванные бирки, старшина роты.
— Собирайтесь, товарищ Добудько. Я вас довезу до поселка. А ты тоже марш в общежитие! — Замполит строго посмотрел на Ершова.
— Разве его выпроводишь? — пожаловался Добудько. — Вин день и ночь в казарме пропадает. Точно! Беда с ним, товарищ подполковник. Женить, говорю, Андрюшку треба. А то фельдшерица Оленька все глаза проплакала за ним. Влюбив ее в себя, а жениться не хочет…
— Что же это ты? — еще строже посмотрел на возмужавшего «сына полка» замполит. — Смотри у меня, Ершище, а то я сам на ней женюсь.
— Вы ведь женатый! — засмеялся Ершов.
— Так за Мачильского выдадим Ольгу! Видал, какие у него усики да бакенбарды! Он уже давно возле нее увивается. Так что ты, Ерш Сомович, можешь остаться с носом. Учти это! Ну будь здоров!
Глава седьмая
Поход
Возвращение Селивана Громоздкина в роту совпало с новым учением. На этот раз подразделения совершали сорокакилометровый ночной марш без боевых машин и тяжелого оружия. Проверить физическую выносливость солдат в длительном походе по сильнопересеченной местности в условиях суровой полярной зимы — такова была основная цель марша. Пушки, крупнокалиберные минометы и гранатометы, бронетранспортеры, автомобили и танки стояли в парке, а минометчики, артиллеристы, гранатометчики, шоферы и механики-водители шагали в одном строю со стрелками и пулеметчиками.
Походным порядком шли радисты, телефонисты, санитары, свободные от нарядов повара и другие солдаты хозяйственных служб. Полковник Лелюх приказал, чтобы в казарме оставалось минимальное количество людей.
Командир взвода лейтенант Ершов посоветовал Громоздкину находиться в распоряжении дежурного, учитывая, что солдат после болезни еще недостаточно окреп и едва ли выдержит длительный марш.
Однако Селиван запротестовал:
— Скоро инспекторская, товарищ лейтенант. Должен же я испробовать свои силы. Дойду, кровь из носу, а дойду! — горячо говорил он.
— Ну хорошо, — согласился Ершов. — Только без «крови из носу»…
— Слушаюсь! — гаркнул Громоздкин, становясь в строй.
Солдаты смазали лица тюленьим жиром.
— Снять валенки! — скомандовал старшина Добудько. И когда солдаты исполнили его команду, принялся тщательно проверять, как они навернули портянки.
Результаты проверки, видимо, удовлетворили Добудьку, потому что он тут же подал новую команду:
— Расстегнуть брючные ремни!
Солдаты, смущенно сопя и посмеиваясь, отпустили ремни и расстегнули пуговицы на шароварах. А Добудько шел вдоль строя и невозмутимо, бесстрастно проверял, все ли они заправились так, чтобы не обморозиться. И тут оказалось все в порядке.
— Подтянуть ремни! — скомандовал старшина и пошел доложить командиру роты о готовности солдат к походу.
В час ночи полк оставил казармы.
По колонне передали:
— Можно петь!
И сразу же перекатом, из конца в конец, понеслось — сначала отчетливо, потом все глуше и протяжнее, пока совсем не угасло, как бы замерзнув на лету, подобно птице в лютую стужу:
— Рота, запевай!
— Батарея, запевай!
— Запе-э-э-вай!
— …ва-а-а-ай!
— …а-а-а-а-а…
— …а-а-а-а-а…
В хвосте колонны еще плыло это неопределенное «а-а-а-а», а в голове, там, где были подразделения первого батальона, уже взметнулось в студеную высь:
Стоим на страже всегда, всегда!
И если скажет страна труда…
Сотня сильных молодых голосов грозным рокотом возвестила, что встретит враг, который отважится напасть на страну:
Дальневосточная, даешь отпор!
Краснознаменная, смелее в бой!
Смелее в бой!
А какая-то другая, веселая рота мягко уговаривала:
До свиданья, мама, не горюй,
На прощанье сына поцелуй!
А где-то в середине колонны вспомнили старинную:
Солдатушки, бравы ребятушки,
Где же ваши де-е-е-ды?
Наши деды — славные победы,
Вот где наши де-е-е-ды!
«Давай, давай, Ваня, жми, дружище!» — ощущая странный озноб во всем теле, мысленно поощрял Селиван Сыча, из рта которого тонкой струей вырывался пар. Вот где пригодилось искусство Сыча! Он высвистывал такие коленца, что у третьей роты дух захватывало, и она невольно умолкала, давая простор распалившейся Ванькиной душе.
2Колонна между тем двигалась вперед, все выше и выше в горы. Особенно трудно было тем, кто шагал впереди: они шли по пояс в снегу, часто проваливаясь в какие-то ямы.
Вместе с колонной поднимались и песни, но с каждым километром голоса слабели, песни затухали. Дольше всех держалась одна, та, что уговаривала маму, чтобы она не горевала и не грустила. Но вот и эта песня погасла. Теперь слышались только скрип снега, шумное дыхание солдат, команды, раздававшиеся то тут, то там: «Подтянись!», «Не отставать!», да время от времени прорывались шутки.
— Ну как, Рябов? — спрашивал своего дружка Селиван. — Не служба, а малина! Сиди на машине, отдыхай, пейзажами любуйся, свежим ветерком дыши. Красота, верно?..
— А ты все еще помнишь, — проворчал Петенька, в три погибели согнувшийся под тяжестью своей полной выкладки.
— Как же, помню, — невозмутимо ответил Громоздкин.
— Если б я знал, что ты такой злопамятный, ни за что не пришел бы к тебе в госпиталь! — всерьез обиделся Рябов: он чувствовал, что ему не выдержать до конца похода, и очень тревожился, а тут еще Селиван со своими шуточками.
— Не обижайся, Петенька, это я только так… Хочешь, пожалею? — предложил Громоздкин.
— Тоже мне жалельщик нашелся! — огрызнулся Петенька. — Уж как-нибудь обойдусь! И что ты ко мне привязался?
— А то и привязался, что наперед знаю — пригожусь! Хочешь, понесу немного твой мешок?
— Не хочу. Вон Сычу предложи свои услуги. Видишь, он уже сопит, как паровоз…
— Этот паровоз дотянет! А вот ты… Ну, раз не хочешь, как знаешь. Мое дело телячье.
— Болтун! — Петенька зло сплюнул и не заметил, что плевок упал на его же шинель и мгновенно превратился в сосульку.
Некоторое время шли молча. Вскоре увидели слева чей-то силуэт. Угадали — лейтенант Ершов, вездесущий, неутомимый Ершище… Проверяет, нет ли отставших. А справа, метрах в пятидесяти, какая-то темная масса стремительно переместилась вниз, огласив окрестность хриплым, знобящим душу стоном.
— Что это? — вскрикнул Петенька, невольно схватившись за полушубок старшины, замыкавшего, как и положено ему в походе, строй роты.
— Не бойсь, солдат. Це оленье стадо. Точно.
— Зачем оно тут?
— Пасется.
— На снегу, да? — наивно спросил Петенька.
— Точно. Ягель достает.
— Ну и житуха! Не хотелось бы мне быть оленем, — вздохнул Петенька.
Оленье стадо на какое-то время отвлекло его от ноющей боли, которая чувствовалась во всем теле, особенно в ногах. Теперь усталость обрушилась на него с удвоенной силой. Однако Петенька стоически продолжал шагать и шагать, стараясь ни на метр не отставать от Сыча, спина которого все время маячила перед его глазами.
Иван Сыч слышал дыхание Рябова и по нему определял, надолго ли хватит у Петеньки пороху.
Добудьку зачем-то позвали в голову колонны, и Рябову стало совсем плохо: рядом со старшиной ему было немного легче.
Петенька часто-часто сопел. Противогазная сумка сползла вперед и ударяла по коленкам, но Петеньке надоело поправлять ее. Вещмешок стал таким тяжелым и жестким, будто в него тайно от Петеньки наложили булыжников.
«Ну теперь, кажется, все… крышка! — подумал солдат. — Ну да черт с тобой, так тебе и нужно, мамкин сынок! Мелюзга несчастная!»
