Артем Веселый - Россия, кровью умытая
Строевые части, передохнув и закусив, уходили за станицу, в просторы степей. В полдень выступил обоз. Максим сидел на возу на горячих хлебах, во всю глотку орал на лошадей и нещадно нахлестывал их кнутом.
Через два дня, улучив удобный момент, он перебежал к красным, угнав пару коней и повозку с патронами.
Дикое сердце
Радость гудит в Илько.
Ноги веселы.
С Фенькой шаг в шаг. Тук-тук.
Внизу море — в реве, в фырке.
Молнья рвет ночь.
Ветер рвет грудь.
Кровь мчит в Илько, мчит кровь.
— Где ж? — спросила Фенька.
— Сюда. Живо.
Торопится тропа.
Галькой закипела тропа.
Собака гагавкнула.
Мигнул огонек.
Дымком пахнуло.
Пинком в калитку. Под ноги — из темноты — подкатился гремучий пес: грр-ррр-гау-гау-га.
С козла через порог:
— Здорово, дядя Степан. Хлеб да соль.
— Милости просим.
Блюдо, рыбьи кости, ложка в сторону отодвинуты. На столе — вытертая веслом лапа Степанова, с лапоть лапа.
— Садитесь, — пригласил он, — стоя только ругаются.
Оба:
— Плыть надо. Перебрось нас в плавни, на Тамань.
— Помни уговор, Степан.
Огонь качнулся.
Степан качнулся ветер раскачивает хату, дует в пазы: по стенам сети переливаются. Скула у Степана сизая, литая, а глаз с рябью, зыбкие глаза, как сети.
— Чамра…
— Не поплывешь? — усмехнулся Илько, и губы его дернулись.
— Нет.
Тугая минута молчания.
— Дай ялик нам, — положила Фенька руку на плечо рыбака. — Ялик и паруса.
— Ялик? — нехотя переспросил Степан. — На моем ялике далеко не уплывете: корыто, по тихой воде на нем боязно.
Ветер толкает хату. Позвякивают стекла. Под самыми окнами гремит и хлещет разъяренное море, вспененная волна подкатывается к самому порогу хаты.
Дробен, смутен Степан, задавлен был думкой… Слова вязал в тугие узлы:
— Чамра, товарищи. Переждать ночь. Коли поутихнет к утру — переброшу вас в плавни.
— Ты, дядя, канитель не разводи, — уже сердясь и супя бровь, сказала Фенька. — Время не ждет, до рассвета нам надо быть на том берегу.
Широко вздохнул рыбак.
— Где ж ваш товар?
— Вот товар.
Степан посунул ногой ящики.
— Легковато, упору нет.
— Долго будем с тобой рядиться? — ударила Фенька жаркими глазами. — Дашь лодку или нет?
— Не бойся, лодку вернем, — подсказал Илько.
— Я не боюсь. Кого мне в своей хате бояться? — Рыбак крякнул и наотмашь сшиб со стола котенка, вылавливавшего из блюда недоеденную рыбу. Сорвал с гвоздя шапку. — Пойдемте.
Старший сын Степана с красными отступил. Меньшака Деникин мобилизовал. Не за что Степану любить ни тех, ни этих. Однако комитета подпольного побаивался. Комитетчики все крюшники да рыбаки своего курмыша, в случае чего житья не дадут.
В дверь в ночь крутень-вертень.
Буря топила море, как азартная девка в смоляных потоках кос своих топит любовника.
Рыбак отговаривал:
— Зря.
— Ставь мачту. — Фенька накатывала в лодку камней для упора. Лодка металась на якоре, гремела цепью. Лодка металась под ногами. Волна вышибала лодку из-под ног.
— К берегу не жмись, — напутствовал Степан. — Забирай на полдень круче, круче. У маяка, на перевале, в бортовую качку не ложись, боже сохрани… Царапай в лоб, в лоб… К берегу не жмись… Ну, с богом. Вира помалу…
— Вира.
Илько ударил веслом, и, подхваченный волною, ялик оторвался от берега.
Взвился парус.
В темноте утонул берег, хаты огонек утонул, утонул Крым, пропал и Степан, сгинул и его предостерегающий окрик…
В вольном разбеге раскачивался ялик, дрожал и стонал ялик под ударами волн, топтал ялик кольчатую волну.
Чамра со свистом метала арканы пенистых гребней.
Буй сердце вертел.
Парус был налит пылающим ветром.
Море билось, словно рыбина в сетке.
Железная рука Илько захрясла на руле. В темноте поблескивали его горячие, цыганские глаза. Фенька кожаной кепкой — черпак упустила — отплескивала воду.
Оба на корме, нос высок, весела мчаль.
— Плывем?
— Плывем.
— Камни за борт.
— Есть камни за борт… Перехвати фал, занемела рука.
На перевале брали килевую качку. Волна крыла подветренный борт. Далеко в стороне мигал огонь маяка.
Забрезжил рассвет. В тумане — берег таманский, чайки, хриплый надорванный крик заблудившегося сторожевого катера.
— Лево руля.
В жарком разбеге кувыркалось взбаламученное зеленое море.
Бу-ря-ру-била-удалых.
Кони — легкие как снежная пурга — уносили троих.
Звонки горные тропы.
Под ветром бежали кусты, прихрамывая.
Копыто искры высекало. Глаз легче птицы голодной. Глаз хватал и тряс каждый куст. Ухо на взводе.
Стороной миновали Уланову будку, последний пост стражи кордонной. Дальше — свои земли. Попридержали коней на шаг.
Илько — керченский рыбачок. Фенька — совсем еще девчонка, залетевшая в Крым с полком волжских партизан. Отступление, плен, бегство из плена, и вот она в горах, в отряде зеленых, где судьба и свела их с Илько. Отряд почти целиком погиб в каменоломнях. Лишь немногим зеленцам удалось уйти под Чатыр-даг, Бахчисарай, Байдары. Илько с Фенькой, по поручению партийного комитета, пробирались на Черноморье для связи с черноморскими партизанами.
Провожал их зеленец Гришка Тяптя — парень оторви да брось. Английская шинель небрежно накинута на одно плечо и надета в один левый рукав, а правая — свободная рука — всегда готова потянуть из ножен клинок, вскинуть маузер или метнуть гранату. Крытая синим бархатом кубанка была небрежно сдвинута на облупившийся нос. Плетью сшибал Тяптя сухие сучки, соколиным глазом зорко зырил по сторонам, слова накалывал редко и нехотя — разговаривали за Гришку руки, ноги, чмок, фык, сап, марг, плевки:
— Бра зна?.. Ууу, цццц… Черно… Пуп-пух. Та-та-та-та-та-та… Ммм… Карамара… Ку-гу? В станицу. Ку-гу? Пакеты везу… Як зарикотили, зарикотили… Ээээ, чертяки. Кыш. Фу. Шо тамочко було… ыыы, цццц, ху-ху-ху… Хиба ж ты не зна Хведьку Горобця?
Последнюю весть о Горобце Тяптя подал так: кулак с выкинутым пальцем (револьвер) сунул себе под нос, понимай — Горобца застопали; перед глазами пальцы крест-накрест — Горобец за решеткой; оскаленные зубы — Горобец в контрразведке; плачущего Горобца две руки хлещут со щеки на щеку и — пальцем вокруг шеи, багровая страшная рожа с высунутым языком — Горобец повешен.
Ехали дружки рядом, лука к луке, разговаривали.
Фенька раскачивалась в седле, на дружков веселая поглядывала. Портянка выбилась из ее сапога, трепалась портянка озорным собачьим ухом. В ветре играла ее рыжая вихрастая голова, смеялось широкое, захватанное солнечными пятнами лицо.
— Илько, — позвала она.
Поотстал Илько от Гришки, пересказал.
— Зелеными забиты все горы — от Тамани до Грузии, через Обшад и Красную поляну до Кабарды. Кругом бои, налеты на станицы и города, развеселое житье.
Тропа потекла в лощину.
— Стой! — окрик. Мшелый камень по-над дорогой скалился дулами.
В кустах мелькнула шапка, другая.
Гришка переливчато засвистал и проехал вперед.
Из-за камня вышли трое. Ободранные винтовки приняли на ремень. В обветренных лицах прыгали белки, скалились зубы.
— Грицко, тютюну немае?
— Е.
Косятся на Феньку.
— С городу?
— Ни.
— Чи с камышей?
— Ыыыыыы, бра, ха, ууу…
Кони не стояли.
— Чч.
Взяли последний перевал и на рысях стали спускаться в широкую балку.
Лагерь зеленых. В пролете гор — далеко море. Шалаши, землянка. Дымила походная кухня. Одеты по-зимнему, но легко. Оборваны. Трофим Кулик собирает пулемет:
— …замок — боевая личинка, замочный и подъемный рычаги, верхний спуск, ударник, ладыжка, нижний спуск и боевая пружина… Перекос патрона — лента продергивается влево, рукоятка осаживается до места. А главное для пулеметчика в боевой обстановке — вот тут закрутить гайку потуже. — И он шлепнул Петьку по заду.
Петька неуверенно трогал части пулемета…
— А как такое, дяденька, стрелять по невидимой цели?
— Сперва научись попадать в стенку, а там дело покажет. При стрельбе пальцем дула не затыкай и в дуло не заглядывай.
В землянке начальник отряда Александр с завхозом играли в шашки.
— Здорово, братва, — приветствовала Фенька партизан и спрыгнула с седла.
Пока Фенька угощала людей крымским табаком, пока Илько привязывал лошадей, Тяптя уже докладывал начальнику:
— Честь имею явиться.
— Кто приехал? — спросил Александр.
— Да Илько Валет… Ммм… С ним такая девочка подпольная, губы бантиком, нос комфоркой… Чччч… Ячеку хотит организовать, щоб було у нас, як в Москве, а сама в штанах… Уууу… ффффф… — и, сплюнув, уселся Гришка на зарядный ящик.
