Виктор Московкин - Потомок седьмой тысячи
— Помнишь, как папаню из Коровников ждали? Маленький ты был, заснул прямо на траве. А я все боялась: иззеленишь рубаху — попадет обоим. Родя меня тогда все от ворот прогонял, пугал ружьем: уйди да уйди. Все вижу, как вчера было… Зачем он вас с Егоркой зовет?
Артем пожал плечами. Ковырял пол носком валенка и молчал.
— Да уж не говори, раз нельзя, — ворчливо сказала Марфуша. — Все вы заговорщики… Пойдем, обедать соберу.
— Нет, — отказался Артем. — Егора найти надо.
Егор, Васька Работнов и Лелька Соловьева на пустыре за корпусом играли в шары. Было темно. Игра не клеилась, но и прекращать ее не хотели.
— Вот, давай сюда, — обрадовался Егор, завидя Артема. — Бери Васькин шар, а то с ним помрешь со скуки.
Васька обиженно возразил:
— А ты не подыгрывай ей. Больно интересно…
Лелька шмыгнула носом и азартно чикнула ногой свой шар. Он не то чтобы попасть в Васькин — не долетел даже. Егору удобнее было бить в Лелькин шар — и ближе, и на бугорке — но он приметился и точно запустил по Васькиному.
— Видал! — с отчаянием обратился Васька к Артему. — Играй с ним… — И покорно подставил нос для щелчка.
Носы у обоих распухли. У Васьки оттого, что много проигрывал, Егор мужественно принимал щелчки за себя и за Лельку — выходило не меньше.
— Ты нужен, — объявил Артем Егору. — К отцу надо.
— Подожди, — попросил тот. Не хотелось ему уходить от Лельки. — Может, ее возьмем? Не смотри, что такая, язык за зубами держать умеет.
Лелька, услышав, что говорят о ней, бесстыже уставилась на Артема.
— И я с тобой, — требовательно объявила Егору. — Мамка дома, я могу допоздна гулять.
Егор взглянул на хмурого Артема, вздохнул и заискивающе сказал девчонке:
— Приду, в коридоре посидим. Выйдешь?
Лелька заносчиво тряхнула головой, обвязанной по-старушечьи платком, и, даже не подняв своего шара, горделиво зашагала прочь. В душе Егора боролись два желания: догнать, сказать что-нибудь ласковое и другое — остаться с Артемом, проявить характер.
— Подумаешь! — крикнул он Лельке. Тут же накинулся на Ваську. — Чего смотришь? Подбери ее шар и отнеси.
— А сам-то не можешь? — разумно заметил Васька.
— Слышишь! — кивнул Егор Артему. — «А сам-то…» Он еще рассуждает. Не догадается, что человеку некогда, ждут его.
Егор взял свой шар, послушно направился за Артемом. Долго молчали, пока шли мимо корпусов. Потом Егор не выдержал:
— Ты не злись на нее. Она хорошая.
Пытаясь быть безразличным, Артем сказал:
— Мне какое дело.
На самом-то деле он был обижен на Егора, ревновал его к Лельке. «Связался с рыжей, все забыл».
— Посмотри-ка, — похвастался Егор шаром. — Под цвет бомбы сделал. В случае чего, пригодится…
Шар был новенький, искусно выкрашен в стальной цвет и тяжелый — Егор проковырял в разных местах дырки и влил туда свинец. Все еще дуясь, Артем принял шар, повертел.
— Хоть бы мне сделал.
— Сделаю, — пообещал Егор.
В маленькой комнатке Крутовых, кроме Федора, были Варя Грязнова и Родион Журавлев. Федор стоял у печки, засунув руки в карманы, был серьезен. Варя, не раздевшись, сидела у стола. Родион по-деревенски присел на пороге.
Увидев фельдшерицу, Егор почему-то смутился.
— Как твое здоровье? — спросила Варя. — Не болит ничего?
Егор вместо ответа оттянул рукав пальто, сжал кулак. На руке вздулись жилы.
— О, молодец! — похвалила она. — Подковы гнуть можешь.
— До подков мне еще далеко, — поскромничал Егор.
Варя ушла. Федор велел ребятам присаживаться.
— Завтра поедете в Ростов с утренним почтовым поездом. Во всем слушаться Родиона. Он солдат, ему и командовать. Давайте обговорим, как будем действовать.
«Дело-то нешуточное», — догадался Егор.
— Алексей, могу я завтра воспользоваться фабричной лошадью? Всего на несколько часов?
— Тебе, кажется, ни в чем не было отказу. Правда, Антипа я отпустил в деревню. Возьмешь другого кучера.
— Спасибо. Кучера мне не надо.
Выпрямляясь, Алексей Флегонтович зло скрипнул стулом. Спросил с гневом:
— С ним хочешь поехать?
Варя подняла голову, удивилась резкости его тона. Брат водил ложкой в тарелке. Лицо становилось жестким и непроницаемым. Видимо, острого разговора сегодня не избежать. Что ж, она давно готовилась. Хорошо, что нет рядом его жены Лизы. При ней Варя не смогла бы говорить начистоту.
— Вот еще что, — как можно беззаботнее сказала она. — Я ухожу из дома… У тебя теперь своя семья, свои хлопоты… Буду жить отдельно.
— Где? — поинтересовался он.
Ей показалось, что брат принял это известие с облегчением. Нынешней зимой Грязное женился на Чистяковой. Молодые женщины не ладили, в доме создалась тягостная обстановка.
— Где-нибудь поблизости от фабрики.
— На что жить будешь? — опять внешне спокойно спросил он.
— Я думаю, ты не выгонишь меня с работы?
— Нет, зачем же. — Он болезненно скривил рот. Что-бы она не заметила его подавленности, склонился над тарелкой. — Жалованье фельдшерицы… Не представляю.
— Теперь ты мог и забыть, сколько имел сам, когда приехал на фабрику.
Да, тогда он был в подчинении и имел всего тысячу в год. Хотя чувствовал себя и спокойнее, и увереннее. Может, оттого, что в ту пору не было ему и тридцати лет, будущее казалось заманчивым.
— Это верно, забыл. — Вспоминая то время, он подобрел. — Но и ты забываешь: с первых дней у нас была бесплатная казенная квартира.
— Буду жить скромнее.
— А он?
— Обвенчаемся и решим, как быть.
Алексея Флегонтовича неприятно поразило, что сказала она об этом уверенно, как о чем-то давно решенном. Спросил хмуро:
— Ты все обдумала?
— Да.
Грязнов потер лоб, долго сидел, закрыв глаза. Неотвязно всплывало лицо Крутова.
Не сам ли Алексей Флегонтович виноват, что возбудил у Вари интерес к нему?
Вспомнил, с чего началось.
В тот день Крутов вышел из тюрьмы, куда попал за чтение запрещенных книжек. В тот день Алексей Флегонтович приехал на фабрику. Разница была в том, что управляющий Федоров принял молодого инженера с распростертыми объятиями, а мастерового не допустил до работы. Знай, что последует дальше, Алексей Флегонтович не стал бы вмешиваться в судьбу Крутова. Но Федор был ему симпатичен, и он помог мастеровому устроиться на фабрику.
После стачки девяносто пятого года Крутов снова попал в тюрьму и, когда вернулся, Алексей Флегонтович, ставший к тому времени директором, уже не смог отказать ему в приеме на фабрику.
Солдаты стреляли в толпу рабочих. Фабричные не зря ждали суда над виновниками расстрела. С точки зрения гуманности это было бы справедливо. Но следствие провели так, что виновниками были объявлены наиболее заметные на фабрике рабочие, в том числе Крутов. Варя До сих пор при каждом случае напоминает, что с Крутовым и его товарищами поступили жестоко: осудили неповинных. Доказывать это Алексею Флегонтовичу излишне, сам прекрасно понимал, что так оно и есть. За вернувшимися из тюрьмы рабочими был установлен полицейский надзор.
Алексей Флегонтович имел возможность не принимать поднадзорных на фабрику. Однако Варя настаивала, в те дни она просто выходила из себя. И он согласился, тем более, что появилось желание сломить Крутова, подчинить своей воле. Пожелай он, и Крутов завтра же вылетит за ворота. Но это значило бы, что он расписывается в полном бессилии в своей борьбе за влияние на него. А Алексей Флегонтович еще надеялся…
— Ты въедешь в казенную квартиру при больнице. Но пока Крутов не будет назначен мастером, станете жить отдельно. Это мое условие. На днях я переведу его в механический завод.
— Может быть, твоя забота лишняя? — Щеки у Вари запунцовели, глаза наполнились обидными слезами. — В твоем понимании я несчастное создание, и ты спокойно оскорбляешь меня своим попечительством.
Алексей Флегонтович вышел из-за стола, ласково коснулся ее волос.
— Брось, Варя, — сказал проникновенно, как и раньше, когда были дружны. — Я говорю с младшей сестренкой, которую люблю, и ты это знаешь. Мне хочется, чтобы тебе жилось лучше, и больше ничего.
— Это правда, Алексей? — Варя смотрела на него с доверчивой улыбкой.
— Правда, Варюха… Только потому и противлюсь твоему сближению с этим человеком. Не будет у вас счастья. — Опять посуровел: «Как все-таки неприятно говорить об этом». Вдруг спросил с надеждой: —А может, не столь привязана, а? Разве мало вокруг достойных? Чем для тебя плох Лихачев, например? Подумай, Варя, хорошенько, не спеши.
— Странно в тебе все уживается, — с грустью проговорила Варя. — Ты добр и в то же время жесток, ты честен и можешь пойти против своей совести.
