Андрей Платонов - Том 1. Усомнившийся Макар
Вполоборота повернулась вокруг себя земля — и стало утро, а был вечер. Проснулся инженер и начал говорить дальше.
— Если взять атом. Его нельзя приметить. И только великие миллиарды их, сплотившись, образуют вещь. Если же пыль трущихся и разрушающихся атомов взять, то ее не обнаружишь никакими приборами — будет одна пустота. Межзвездное пространство до сих пор не изучено. Про него говорят — эта пустота, эфир.
Это неправда — там неимоверно тонкий газ, легче в миллионы раз водорода, легчайшего из известных газов. И невообразимо деятельнее всех газов. Это — электромагнитная энергия, электросфера. Это — дым разрушающегося вещества.
Но пыль пылинке рознь. Они не все одинаковы. Как и атомы тоже неравны: есть больше, есть меньше.
Эти пылинки, налетая на вещество, могут дробиться пополам, натрое и на много долей. Эта раскрошенная пыль от столкновения с материей дает газ еще более тонкий, невесомый, не ощутимый ничем, чем электричество — первичная, так сказать, пыль самих атомов. Эта же вторичная пыль пыли есть магнитная энергия. Электрическая энергия и магнитная всегда вместе, потому что вихрь атомной первичной пыли и новые волны этого газа из недр вещества вызывает столкновение пылинок между собой и раскрошение их. Поэтому магнитная энергия оказывает тормозящее, задерживающее действие на электричество, ибо пылинка атома, дробясь, отнимает часть силы от всей волны…
Сегодня покидаю землю. Ни к чему я тут. Аппарат почти готов.
— Как же ты полетишь в пустоте? — спросил Иван. — Державы там нет никакой.
— Я поплыву, не полечу по электричеству. Электричество — газ легкий, но есть легчайший — магнитная энергия. Ею, пылью пылинок, я наполнил снаряд. Он легче и пустее, чем голубое межзвездное море. Там электромагнитные волны, у меня же в снаряде одна магнитная энергия. Я сделал как бы воздушный шар для полета с звезды на звезду. Его еле сдерживают сейчас стальные канаты, так он легок и стремителен. Пойдем — поглядишь…
Они вышли во двор, прошли садом на другой дворик, весь обнесенный кирпичной стеной с торцовой кладкой.
Стоял над землей и колебался в воздухе пузырь неправильной формы, вроде тыквы. Его держали десятка два стальных канатов из тонко свитых нитей.
— А куда ты залезешь? — спросил Иван.
— Там внутри есть малое место. Там и помещусь. Все едино, где ни быть. Счастье не в пространстве мира… Хочешь поплывем со мной. Хотя мне никто не нужен. Делай сам для себя это. А твою подругу оставь здесь — пусть она не загораживает твоих очей от мира и не режет душу надвое. Она не пропадет. Такие, как газ, неуловимы и непобедимы.
— Ладно, — сказал Иван — залезь в пузырь. Харчи там есть?
— Харчи есть. Либо мастерские пойти запереть? Иль не вернемся, как думаешь?
— Не воротимся. Пускай отперты. Более не потребуется.
— Ну, полезем.
Они влезли через верх в темную колдыбаженку, скорчились там и завинтили вход на болты со многими прокладками между фланцами. Концы стальных канатов входили внутрь каютки, чтобы их можно было перепилить, не вылезая. И Иван принялся перепиливать их.
А Каспийская невеста еще спала в мастерских инженера; одна теперь останется на белом свете. Так и сгинет теперь без вести. Все на свете так — ничему не ведется учета. Кто родился, кто пропал. Человек не дорог еще и не нужен человеку.
Прощай, Невеста! Пусть сократятся твои дороги по земле и душа наполнится легчайшим газом радости. Не во время ты родилась. Для тебя время рождения никогда не придет. Ты из членов того человечества, которое не рождается, а остается за краями материнской утробы. Ты — тощее семя, которое не оплодотворяется и не разбухает человеком. Нечаянно твое гиблое начальное семечко слепилось с другим таким же обреченным семечком, и вылепился человек, который не бывает, а если бывает, то слепит глаза людям чудом — и погибает без вести, как ветер, уткнувшись в гору.
И Иван с инженером оторвались от земли и выплыли в вышние звездные страны.
В черноте и великой немости стояли звезды вокруг, как большие неморгающие очи, и плакали светом.
Иван оглядел все небо и нашел, что на нем все обыкновенно и особых чудес никаких нету.
Звездные руны плыли за магнитным пузырем. И качала электромагнитная пучина магнитный небесный корабль, а в нем два человека стремились найти новую обитель в пространстве, чтобы найти там неведомые мощные силы и ими изменить родину — землю.
— Мы плывем прямо на солнце, — сказал инженер. — Так и должно быть по моим расчетам. Ибо солнце есть магнитный полюс Вселенной, который и тянет наш снаряд. На солнце мы и обоснуемся с тобой.
Внизу, в глубине, на земле под ними ехал мужик Макар из Мармышей в Белые Горы.
— Н-но, ошметок, тяни, не удручай! Потягивай, не скучай! Ехал Макар пустыми ветряными полями и разговаривал:
— Мне нужен хлеб. А кто его даст? Намолотил, вон, три копны. Душа также надобна. Как ее изготовить, когда неведомо творение…
А люди живут, что?
Нет тебе никакого направления, либо што чего!.. Нет тебе нигде ни дьявола…
Глава двадцать пятая, полная всяческих неожиданностей— Скушно мне, товарищ инженер, — сказал Иван Копчиков, — тошно без делав болтаться на воздусях!.. Сколько ж мы еще лететь будем, а? И может, мы не летим вовсе?
Инженер посмотрел на какую-то машинку и побледнел:
— Лететь-то мы летим, да только не туда, куда хотели.
— Как же это так, товарищ инженер, а? С рельсов сошла, что ли, ваша машина? Куда же мы теперь летим?
— Не знаю. Только не к солнцу. Посмотри туда.
Иван заглянул в окошечко. Сияющим подсолнечником осталось в боку солнце.
— Гляди туда!
Иван поглядел в другое оконце: красный шарик, как мячик, висел в воздухе:
— Это что?
— Наша земля. Мы летим прочь и от солнца, и от земли.
— Та-ак. Значит: совсем мы заблудились в небесах, товарищ инженер? Ловко. Этак мы до самой смерти никуда не долетим, а!
— Может быть.
— Вот это весело!
— Н-да-а…
А земля и солнце — совсем пропали: не видать их в окошечке. Стало совсем темно, по временам, будто светляки в лесу, вспыхивали по сторонам какие-то точечки…
— Это что же вспыхивает, а!
— Планеты. Земли разные.
— Здорово. Вот бы их рожью, пшеницей засеять, товарищ инженер, а? Большие они будут — эти самые земли? Поболе нашей-то?
— В несколько тысяч раз больше.
— Ого-то. Надо бы одну такую себе забрать, а?
— Придет время, когда сделаем и это.
— Придет?
— Обязательно.
— А сейчас мы где? Инженер зажег свет.
— Нас захватила какая-то планета и волокет за собой.
— Видел ли ты как за поездом летят соринки разные, легкие?
— Видел. Ну вот, такой соринкой, только в тысячи тысяч раз меньшей, летим и мы за планетой, как за поездом. Только наш поезд летит со скоростью в несколько тысяч верст в какие-нибудь миги.
— Вот-таки поезд, как гонит, а? Зацепить бы за него нашу землю, а и отволочь поближе к солнцу, чтоб везде зима перестала быть, а? Можно это?
— Можно. Но нескоро.
— Так. Ну, я пока закушу.
Но Иван не успел закусить. Прямо против него, в окошечке, вдруг засветилась голубым светом какая-то кругляшка.
— Товарищ инженер, голубая земля — в окне. Поглядите. А кругляшка уже с картуз величиной стала и с каждой секундой все росла и росла. Инженер аж зашатался:
— Ну, Иван, мы прилетели. Еще немного — и мы на голубой земле будем. Только я не знаю, что это за земля и есть ли там жизнь. Это — неизвестная совсем в науке звезда.
— А разве наука все звезды знает?
— Все.
— А эту не знает?
— Нет.
— Плохая ваша наука.
— Да, она еще не все знает.
А голубая звезда вдруг стала краснеть, краснеть и совсем, вот, покраснела. Бордовой стала и закрыла все окно.
— Есть. Сейчас на земле будем. Слышишь?
— Слышу, товарищ инженер. Будто птицы поют где-то.
— Это — не птицы. Это — что-то другое.
— А что?
— Не знаю. Увидим. Ну, теперь давай вылазить.
— Как вылазить? Да, разве ж мы прилетели?
— Уже!
Инженер начал отвинчивать дверцу.
Глава двадцать шестая. Стал быть мракГрунт был тверд на этой звезде. Воздух жидок и ветра не примечалось. Народа было не видно — скуден был, должно, и худосочен.
Все было не по-людски и не по-мужицки. Земля стоит испаханная, почва — бордовая, как барская попона, жидкостей нету, тварей тоже незаметно.
— Ну и свет! Какой делал его светодавче! — сказал Иван. — Не похвалю. Тут и вша не плодится!
— Оглядим, — проговорил осовевший, задумавшийся инженер, — у всякой поверхности должен быть смысл.
— Оно так! Одначе, скорбь тут и жуть. Никто не шарахнется и не пробрюзжит. Надо отсюдова подаваться. Тут нам не жительствовать.
