Валентин Овечкин - Собрание сочинений в 3 томах. Том 1
— А куда его выдвинули, Родионыч? — голос из задних рядов. — Я что-то уж запамятовал.
— Да опять же директором какой-то конторы «Заготкождерсырье», что ли… «Прощайте, говорит. Покидаю вас». — «А как же мы тут без тебя, Василий Гаврилыч?» — спрашивают его колхозники. «Да проживете, — говорит. — Пришлют какого-нибудь дурака». Я не вытерпел, говорю: «Опять дурака?..»
Хохот в зале на несколько минут прервал речь Никиты Родионыча.
Вот, значит, распрощались мы подобру-поздорову с Василием Гаврилычем. С неделю было у нас безвластие, уполномоченный сидел тут, наряды бригадирам выписывал. Потом привезли нам Павла Федорыча. Хотя про него неправильно будет сказать, что привезли. Он сам сюда напросился. Работал он в райкоме партии инструктором — так, Павел Федорыч? И, значит, изъявил желание пойти сюда председателем. Это уже нас заинтересовало. В самый отстающий колхоз — добровольно пошел человек. Стало быть, есть у него приверженность к колхозному делу, к хлеборобству? И ничего не слышно было про него такого, чтоб где-то там чего-то натворил, чтоб снимали его. Так… Выбрали мы его, принял он дела. Ходит по селу в офицерской шинелишке фронтовой, потрепанной. Худенький такой, моложавый. Это уж он после раздобрел, у нас, когда по три да по четыре килограмма стали давать… А начал ты, Павел Федорыч, если уж все в точности говорить, с того, за что тебя в первые же дни райком чуть из партии не исключил. Помнишь?
— Да, не забыл.
— Видите? Все помнит, только рассказывать стесняется… Или, может, про это нельзя говорить тут, при беспартийных?..
— Давай, давай! — махнул рукой Стародубов. — Я не слышал этой истории.
— Так было дело, — продолжал Никита Родионыч. — Тогда у нас еще молотьба шла. В декабре месяце. Не молотьба, а загробное рыдание. По пять человек из бригады выходило на работу. Окончательно отпала энергия у людей. Видят — урожай плохой, поставки выполнили, еле хватит на семена и фураж, а по трудодням получать нечего. Но все же домолотить то, что в скирдах осталось, нужно, хоть его и мыши уже наполовину съели. Ковырялись помаленьку… Конечно, сами виноваты, что такой урожай вырастили, но опять же рассудить — при чем мы, что не было у нас хорошего руководителя? Мы от этого Васьки Сторчака слова человеческого не слышали, только: «Судить буду!..» Походил Павел Федорыч по бригадам, полюбовался на нашу работу, — центнер в день намолачиваем, до следующей зимы хватит такими темпами молотить, — пошел по селу, заглянул и к тем, кто дома сидят, не выходят на работу. А у тех — тоже положение незавидное. Сидит вдова с детишками, топлива нет, корму для коровы нет, хата раскрыта, ветер свищет. Сидит и сама не знает, зачем сидит, что высидит?.. Созывает он вечером в правление всех бригадиров и дает такое указание: молотьбу приостановить на три дня, все мужики, что выходили на работу, пусть возьмутся и покроют вдовам хаты. Выдать им лошадей, сколько нужно для подвоза соломы, и только этим пусть и занимаются — кроют хаты. И пусть подвезут торфу на топливо особо нуждающимся.
Как налетел уполномоченный! «Вы что — очумели? Молотьбу остановили! Товарищ Назаров! Тебя зачем сюда посылали! Укреплять дисциплину или разлагать?» На машину его, раба божьего, и поволок к Тихомирову… А какой у них там был разговор с товарищем Тихомировым — пусть он сам об этом расскажет, я там не присутствовал.
— История об этом умалчивает? — рассмеялся Стародубов.
— Да нет, она-то не умалчивает…
— Читай, как у тебя записано, — ответил Назаров. — Я после скажу — так ли было.
В райкоме, по слухам, хотели сразу собирать членов бюро и снимать ему голову. А потом все же сообразили, что как-то оно получится политически неверно — человек только что принял колхоз и сразу исключать его из партии… И он, конечно, стал проситься: «Дайте, говорит, еще неделю сроку, а потом присылайте комиссию, пусть проверят — прав я был или нет». Так?
— Ну — так…
— А через неделю у нас уже во всех бригадах не по пять, а по тридцать человек выходило на работу!..
— А почему? — перебила Королева, одна из колхозниц «Красного знамени». — Про это и ты, Родионыч, не расскажешь. Ты в нашей вдовьей шкуре не был. Как у нас бабы частушки поют: «Вот и кончилась война, и осталась я одна…» Пришел Павел Федорыч к нам в бригаду. Зерно чистили мы на семена и в амбары возили. Мужики все — на ответственной работе: тот кладовщик, тот весовщик, тот завтоком, тот учетчик. Сидят, покуривают, анекдоты рассказывают. А бабы — веялки крутят, зерно грузят на машину. Да еще сделали нам ящик-меру — центнер целый пшеницы влазит. Ну-ка, подними, перекинь его через борт! Животы надрывали. Поглядел Павел Федорыч на такие порядки, видим — аж поболел с лица, рассердился. Как тряхнет тот ящик оземь! Разбил в щепки. «На чью силу вы, говорит, такие короба делали? Калечить женщин? Этим хотите поспешить?» Дал чертеж, какие ящики поделать, на двадцать килограммов, не больше. И разогнал потом всех мужиков на рядовые работы. А женщин — кладовщицами, учетчицами… Эх, думаем, есть, значит, люди, которые об нашей бабьей доле болеют!.. Ну и как же нам не возрадоваться, не сделать хорошее для такого человека, для колхоза? У кого совесть не заговорит?..
— Короче сказать, — продолжал Никита Родионыч, — поставили мы две молотилки, да как ахнули в две смены — дней за двенадцать перемолотили все, что оставалось. До снегу управились. Приезжает комиссия из района, видят — ошиблись, зря нашумели на человека. Дело в колхозе, похоже, пойдет на лад…
Назаров вначале, когда заговорили о нем колхозники, несколько смущался. Он сел в первом ряду на стул, с которого поднялся Никита Родионыч, и, заметно было, не знал, куда себя девать. То ли сидеть спиною к залу, — неудобно, когда о тебе говорят, то ли повернуться лицом к людям, — тоже нехорошо, как на выставке: смотрите, мол, все на меня, какой я есть. Сейчас смущение его прошло, он поднял голову и вполоборота, через плечо, широко раскрытыми глазами смотрел в зал. Половина людей в зале были колхозники «Красного знамени». Взгляды всех были обращены к нему. На всех лицах он видел хорошие, теплые улыбки… Взволновало Назарова сегодняшнее собрание… Нет, не все делал он с расчетом. Многое — от сердца, и сам уж позабыл. А народ помнит. Пять лет проработал он здесь. Большой кусок жизни. Каждый шаг его помнят…
— Так вот с чего начинал у нас Павел Федорыч, — заключил Никита Родионыч Королев. — Понятно вам, товарищи?.. Сельское хозяйство — это такая штука: поднять дух человека — он тебе втрое больше сработает. А больше поработаем — вовремя посеем, уберем, хороший урожай получим. А от хорошего урожая еще больше дух у человека поднимается!.. И еще скажу вам про сельское хозяйство. Когда председатель в четыре часа утра на ногах — и бригадирам уже как-то неловко на мягких перинах нежиться. А от бригадиров и другим передается. Так оно и идет, беспокойство, по всему колхозу…
…Расходились из клуба все в каком-то приподнятом, взволнованном настроении. У женщин, как всегда, не обошлось без слез. Христина Соловьева, одной рукой вытирая слезы, другой влепила крепкого тумака в спину своему председателю.
— Эх!..
И в это одно слово вложила все, что пережила, перечувствовала за день.
Стародубов живо обернулся на возглас женщины.
— Так, так, Христина Семеновна! Не давай ему покоя, толстошкурому! Где ни встретишь его, на улице ли, в правлении, спрашивай: «А почему у нас хуже, чем в «Красном знамени»?»
— Да мы теперь, Дмитрий Сергеич, такие злые стали! — сразу заговорило несколько женщин. — На свою голову привезли нас сюда!..
— И к вам в райком придем, спросим: почему же вы так неровно руководите, что наши колхозы отстали?
— Что мы — у бога теленка съели?
— Руки до нас не дошли, что ли?
Стародубов, с довольным видом, смеялся:
— Так, девчата, так! Как по-морскому говорят: «Так держать!»
Но хотелось, чтобы он на прощанье сказал и Назарову что-то дружески-подхлестывающее, вроде:
— А не привыкаешь ли ты, Павел Федорыч, к тому, что все к тебе да к тебе ездят на экскурсию учиться? А тебе с твоими колхозниками некуда поехать поучиться? Разве твой колхоз — самый лучший в Советском Союзе?..
Но этого Стародубов не сказал Назарову. Вокруг Назарова собралось человек десять — председатели ближайших соседних колхозов, бригадиры, директор МТС, Христина Соловьева. Он успел сказать им: «Обедать — ко мне». Остальные — кто побежал перекусить в сельпо, кто пошел к своей машине. Стародубов взял за рукав Назарова.
— А то поле, что под Городенским, все же поздновато вспахали вы под пар. Не все, может быть, это заметили, обратили только внимание, что чистый пар, ни соринки. А чистый потому, что неделю назад только вспахано. — Засмеялся. — Верно? Меня не проведешь!
— Под выпас оставляли, Дмитрий Сергеич. Ничего не хуже будет на том поле пшеничка, посмотрите будущим летом. По толоке — пар. Верите, некуда скот выгонять. По нашему животноводству нам бы еще земли гектаров пятьсот. Где ее взять?
