Алексей Мусатов - Собрание сочинений в 3-х томах. Т. I.
— Как это? — опешила Нюшка. — Что ты, дядя Прохор?
— Вот тебе и дядя-тетя! — фыркнул Уклейкин. — Из Москвы такой приказ пришел. От самой партии. Во всех газетах пропечатано. Расходись, мужики, живи, как жилось...
Степа и Нюшка даже подались от Прохора в сторону. Кому ж не известно, что старик Уклейкин, как и его внук Семка, способен наговорить такое, в чем потом и за неделю не разберешься!
— Вот народ и выходит из артели, — кивнул Уклейкин на мужиков, осаждающих Ваню Селиверстова. — А теперь лошадей требуют...
— Выдавай бумагу, Ванька! — орал Осьмухин, напирая грудью на Селиверстова и все выше загоняя его по ступенькам крыльца.
Осьмухина поддержал Никодим Курочкин. Тыча Селиверстову пальцем в грудь, он все пытался втолковать ему, что раз мужики не согласны жить в артели, никто не имеет права задерживать их лошадей на общем дворе. И пусть Ванька сейчас же напишет распоряжение, поставит артельную печать, и они пойдут на конюшню за своими лошадьми.
— Да вы кто — дети малые? Младенцы грудные? — силился образумить мужиков Селиверстов. — Как можно? Я же прав таких не имею... Это правление должно решить.
— Да что с ним болты болтать! — Осьмухин махнул мужикам рукой. — Айда до конюшни!
Широкое лицо Селиверстова покрылось потом.
— Это... это знаете как называется! — задохнулся он, расталкивая мужиков. — По закону отвечать будете... Я вот в сельсовет...
— Нет уж, милок, подожди! — Курочкин крепко схватил его за плечо и подмигнул мужикам. — Посиди пока в чуланчике, не мешай нам...
Ваня ухмыльнулся, потом неожиданно присел, вырвался из рук Курочкина и, спрыгнув с крыльца, метнулся в сторону.
Но мужики быстро нагнали его, сбили с ног и, скрутив за спину руки, потащили в сени.
— Что вы делаете? Не смейте! Отпустите! — в один голос закричали Степа и Нюшка, бросаясь к мужикам.
Услышав знакомые голоса, Ваня обернулся.
— А-а, шекаэм! — обрадовался он. — Бегите в сельсовет! Или нет... лучше к Аграфене... — Ваня не договорил — его втолкнули в сени. — Пусть ворота закроет... ворота! — донесся его голос уже из-за стены.
— Сунуть и этих за компанию, что ли... — услышал Степа голос, и к нему потянулась чья-то рука.
Не раздумывая, он отпрянул в сторону и помчался вдоль деревни. Рядом бежала Нюшка.
Они влетели в ковшовский двор и едва не сбили с ног дядю Илью. Аграфены во дворе не было.
— Мужики идут!.. — хрипло крикнул Степа. — Лошадей забирать!
— Кыш ты, оглашенный! — замахал на него руками Илья Ефимович. — Опять тебе мерещится?
— Да нет же... Вот Нюшку спросите!.. Закрывайте ворота!..
Во двор с полной плетенкой сена за спиной вошла Аграфена. Нюшка бросилась к матери и коротко рассказала о том, что произошло у правления.
— Мужики? Осьмухин, говоришь? Пьяный? — побледнев, переспросила Аграфена.
Она быстро закрыла ворота, заложила их тяжелым засовом и спросила Илью Ефимовича, нет ли поблизости какого-нибудь бревна или доски, чтобы для большей прочности припереть ворота.
— А может, уйти нам подобру-поздорову... — начал было Илья Ефимович, но, заметив злой взгляд Аграфены, замялся: — Есть подпорки, есть... достану сейчас.
Он толкнул дверцу, ведущую со двора в сени, и скрылся.
Аграфена кинула взгляд на Степу и Нюшку и велела им уходить домой.
— Что вы, тетя Груня! — заспорил Степа.
А Нюшка сделала вид, что не расслышала слов матери. Она заглянула под сени и, обнаружив там старые, облепленные паутиной доски, закричала:
— Смотри, да здесь полно подпорок!
Аграфена с ребятами принялась подтаскивать к воротам доски. Не успели они поставить третью подпорку, как снаружи донеслись возбужденные голоса и в ворота забарабанили тяжелые кулаки.
— Илья, выдавай лошадей! Правление приказало! — закричал Осьмухин. — Бумагу на руках имеем.
— Врешь, Тимофей, нет у тебя никакой бумаги! — отозвалась Аграфена. — Самоуправством занимаешься.
— Это ты, Грунька? — узнал ее Осьмухин. — Честью просим— не супротивничай, открывай ворота!
— И я по-хорошему прошу — не ломись, отойди от артельной конюшни.
— Да пойми, дурья твоя голова, весь народ из колхоза выходит...
— Все не уйдут! — засмеялась Аграфена. — А кто и шарахнется, так тоже вроде тебя... Жалеть не будем! Ну, кто там еще с тобой?.. Прохор Уклейкин да Никодим Курочкин. Эти тоже из тех, «куда ветер дует», ни рыба ни мясо.
— Грунька! — вновь закричал Осьмухин. — Последний раз говорю... Не доводи до остервенения... Ворота высадим!
Аграфена сжалась, схватила острые железные вилы, ударила ими по стене. Вилы зазвенели.
— Только посмейте! — хрипло погрозила Аграфена. — Вилы в ход пущу!.. Вот те крест, пропорю!..
— А-а, стращать нас! — взревел Осьмухин. — Навались, мужики!
Ворота затрещали, заходили ходуном на железных петлях. По ним дубасили кулаками, кольями, ногами.
Лошади во дворе насторожились, запрядали ушами, застучали копытами. Красавчик протяжно заржал.
«Как с цепи сорвались! — подумала Аграфена. — Не ровен час, и высадят ворота. И куда это Илья подевался?» И она приказала ребятам принести еще досок...
Степа и Нюшка полезли под сени.
— Ты как думаешь — выстоим? — блестя глазами, шепнула Нюшка.
— Должны вроде... если, конечно, ворота выдержат, — ответил Степа.
Напор на ворота между тем начал ослабевать, крики и брань снаружи утихли.
Нюшка бросилась к воротам и припала к щели.
— Мамка, они уходят! — восторженно завопила она. — Наша взяла!
Но тут в сенях послышался топот, возня, загремело пустое ведро и раздался возмущенный голос Ковшова:
— Разбой, насилие! Я жаловаться буду!
Потом дверца из сеней распахнулась, и с высокого приступка прыгнул во двор Тимофей Осьмухин. Он бросился к воротам и принялся вытаскивать засов. Аграфена вцепилась в Осьмухина, стараясь оттащить его.
Но было уже поздно — двор наполнился мужиками. Они оттеснили Аграфену в сторону, посбивали все подпорки и, распахнув настежь ворота, начали выводить на улицу лошадей. Кое-кто прихватывал даже хомуты, вожжи и седелки.
Аграфена бегала по двору, хватала лошадей за поводья, заворачивала их обратно в стойла, отнимала у мужиков сбрую, уговаривала их не разбойничать.
Вот она вновь столкнулась с Осьмухиным, который, выведя свою лошадь из стойла, начал взбираться ей на спину. Изловчившись, Аграфена с криком ухватила его за ногу. На помощь ей подбежали Степа с Нюшкой и совместными усилиями стащили Осьмухина с лошади.
Обозленный Тимофей бросился на Аграфену и, нехорошо выругавшись, с силой толкнул ее в грудь. Аграфена отлетела в угол, ударилась головой о кормушку.
Глаза у Нюшки загорелись злым огнем.
— Мамку бить! — воинственно завопила она и, схватив метлу, начала яростно охаживать Осьмухина и других мужиков по спинам.
Не отстал от нее и Степа. Зачерпнув из кадки ведро воды, он принялся обливать мужиков, словно тушил пожар. Ребят отталкивали, хлестали поводьями...
ГЛУХАЯ СТЕНА
Наконец все утихло.
Аграфена, держась за голову, прошлась по двору, пересчитала оставшихся лошадей — не хватало одиннадцати. Из сеней выглянул Илья Ефимович.
— Отсиделся? — насмешливо встретила его Аграфена.
— Озверел народ... Под руку не попадайся! — Он покачал головой, оглядел растрепанную Аграфену, поредевший ряд лошадей, разбросанные по двору метлы и ведра. — Чисто Мамаево побоище!
Кинув на Ковшова подозрительный взгляд, Аграфена спросила, зачем он пустил мужиков во двор через сени.
— Что ты, окстись-перекрестись! — Илья Ефимович обиженно замахал руками. — Я-то при чем! Мужики силой ворвались, нахрапом... Слышала, как я кричал? — Он поднял опрокинутые ведра, поставил в угол метлы, вилы, потом сказал Аграфене, что им надо немедля пойти в правление и заявить, как все случилось. А то, не ровен час, еще подумают, что они в чем-то виноваты.
— Иди заявляй! — отвернувшись, бросила Аграфена. — И как в сенях отсиживался — тоже не забудь сказать.
Сделав вид, что не расслышал последних слов, Илья Ефимович поспешно ушел.
Аграфена обернулась к Нюшке и Степе.
Не глядя друг на друга, мрачные, нахохлившиеся, они сидели молча на соломе.
— Идите-ка вы по домам... Чего уж здесь... — устало сказала Аграфена.
Степа медленно поднялся, поправил шапку, посмотрел за ворота...
«По домам!» Легко сказать, а где он, его дом? У дяди, что ли? Или в школе... Да вот и с артелью что-то не ладится. Сколачивали ее долго, трудно, и вдруг все зашаталось, поползло... За что же ему держаться теперь, где жить? Может, и в самом деле послушать Савина да и уехать в колонию? Будет крыша над головой, учение, товарищи, новые дела...
— Да, как у тебя со школой-то? — вспомнила Аграфена, заметив, что Степа чем-то удручен.
