Никита Павлов - Чужаки
— Берегитесь Мигалкина. Скоро снова будет беда, — и тут же скрылся в темноте.
Ребята долго ломали над этими словами голову, не зная, что делать, но, наконец, решили действовать…
Смастерив себе церковное одеяние, Виктор и Валентин Шапочкин нацепили парики и бороды, взяли крест и кадило и вдвоем отправились вечером в поселок. Первым делом зашли, конечно, к Мигалкину. Ты его, наверное, помнишь? — спросил Маркин.
— Помню, как же! Попом его все называли. За чужаков всегда горой стоял.
— Вот-вот. Этот самый. Зашли к нему, а он пьяный.
Подумал, знать, что поп новый приехал. Сразу же в слезы и говорит: «Я, батюшка, хочу исповедоваться». Ну Шапочкин, недолго думая, накрыл его подолом и говорит: «Кайся, раб божий, в чем грешен». А тот и брякнул: «Я должен во имя Христа и веры нашей больше ста человек богоотступников смертной каре предать».
— Благое, — говорит Шапочкин; — ты дело, раб божий, задумал. Христос тебя за это вознаградит. Поведай мне, отцу твоему, как ты хочешь сотворить сие, чтобы я мог молиться и просить у господа-бога укрепить тебя в эту трудную минуту.
— Сам, — говорит, — еще не знаю. Скорее всего пожар и взрыв сделаем. Надежно чтобы.
Тут Шапочкин и не вытерпел. Откинул подол и давай крестом его ухаживать. Даже не спросил, кто ему поручение давал.
Вернувшись домой, Шапочкин рассказал товарищам по казарме о замыслах Мигалкина. Может быть, поднявшаяся среди рабочих буря и улеглась бы, но Мигалкин сдуру, как с дубу, утром сам в казарму явился и с кулаками набросился на Валентина, чтобы отомстить ему за вчерашние побои. Видно, он потом догадался, кому исповедался. Говорят, Валентин пытался успокоить Мигалкина, но тот, продолжая буйствовать, ударил нескольких рабочих и тут же был ими так избит, что через месяц на тот свет отправился. Ну, а Шапочкина, принявшего всю вину на себя, в кандалы заковали. Власти обвинили его в преднамеренном убийстве, а о подготовке шахты к взрыву и слышать не захотели. Рабочие забастовку опять объявили. Потребовали, чтобы шахтеров Смирновской разместили на всех шахтах. Петчер, поняв, что план его провалился, упираться не стал. Говорил только, что это какое-то недоразумение, что Мигалкин, дескать, спьяну наболтал.
— Значит, Шапочкин тоже кандалами гремит теперь? — спросил Алеша. — А чужаки живут да поживают?..
— Не все. Кое-кому и из них досталось.
— Где же досталось?
— Ты слушай дальше. Когда эта штука им не удалась, они решили активистов наших прихлопнуть.
— Значит, не мытьем, так катаньем?
— Точно. Крепко им большевики в горле застряли. Один сатанинский план за другим строили. На этот раз им удалось.
Маркин замолчал и долго смотрел затуманенным взглядом в угол. — В утреннюю смену это было, с самого верха оборвалась клеть. Коваленко, Еремей и еще десять-человек погибли. Канат подрезанным оказался. В тот же день исчез с завода Рихтер. Сразу было видно, что это его рук дело. Потом узнали, что Рихтер в правлении общества в Петербурге окопался. Виновников порчи каната, конечно, не нашли. Следствие прекратилось. Вот тут-то, еж тя заешь, наши ребята и надумали счеты свести. Миша Маихин и Федя Зуев. Ты их знаешь, конечно?
— Соседи мы, товарищи. Как же не знать, — торопливо ответил Алеша, уставившись на Маркина загоревшимся от любопытства взглядом.
— Собрались. Никому ничего не сказали, и ходу. И куда, ты думаешь? В Петербург. К самим главарям решили наведаться. Ясное дело, если бы мы знали, то, возможно, и не допустили бы этого. Ну, а тут все было сделано втихомолку. Упрекал потом нас товарищ Мартынов. Говорил, что мы не анархисты, что наша задача не убийства, а политическое завоевание масс. Мы тоже понимаем. Да ведь ребята-. то нас не спрашивали. Прикатили в Петербург и прямо к дворецкому или еще как он у них там называется. Вот так и так, говорят, пустите нас к самому председателю. Мы от самого заместителя посланы. Почему они так говорили и кого имели в виду — я до сих пор понять не могу. Потом, месяца через три, на одном из допросов этот же дворецкий сказал, что они ему говорили, будто бы они от заместителя председателя комитета; и фамилию мою назвали. Но это уж не иначе, как его кто-то научил.
Маркин умолк, закрыл глаза и глубоко вздохнул, потом тряхнул головой, видимо, стараясь припомнить, на чем оборвалась его мысль.
Затаив дыхание слушал Алеша рассказ Данилы Ивановича.
Вспомнив, на — чем он остановился, Маркин продолжал:
— Следователю только это и было нужно. Сам, может, и научил дворецкого, что показывать надо было. Пришли ко мне жандармы, связали руки и на допрос. Долго допытывался следователь, как я учил Мишу с Федей убить Грея и еще двух англичан. Он меня пытает, а я, еж тя заешь, стараюсь у него узнать, как это было? Потихоньку, помаленьку выяснилось, что дворецкий ребят к председателю не пустил. Ему в ту пору истопники нужны были, ну, он и предложил им: раз безработные и с нашего завода, беритесь за работу.
Как удалось ребятам через две недели за одну ночь трех чужаков ухайдакать, это мне установить не пришлось. Улизнули они и, видно, запрятались так далеко, что их и сейчас все ищут.
— А Рихтер как же? Его тоже убили?
— Нет. Он, оказывается, в тот же день обратно на завод уехал.
— Жа-аль, — процедил сквозь зубы Алеша. — Выкрутился, гадина. — И, всматриваясь в усталое лицо Данилы Ивановича, участливо спросил:
— В чем же тут дело? Ведь вы Мишу с, Федей не учили чужаков убивать! За это же вас-то в ссылку гонят?
— Как за что? Надо же было козла отпущения найти. Вот и нашли.
Склонив голову, Алеша напряженно думал. Данила Иванович не мешал ему.
Два противоречивых чувства боролись в Алеше. С одной стороны, он готов был прыгать и смеяться, радуясь за Мишу с Федей, поступок которых он полностью одобрял. Но в то же время ему было жалко Данилу Ивановича, Шапочкина и погибших в шахте Еремея и Коваленко. Голос надзирателя вывел Алешу из раздумья, он приказывал ссыльным выходить во двор.
Алеша схватил Маркина за руку и спросил шепотом:
— Данило Иванович, вас отправлять хотят. Жалко, что мне только шестнадцать, а то бы в армию.
Маркин снял с нар небольшую котомку, перекинул ее через плечо и, подавая Алеше руку, ответил: — Ничего. Возьмут… В разведчики пригодишься. А нам надо с солдатами сейчас быть. Готовить их к революции.
Глава сорок пятая
Наступил август 1914 года.
Подстрекаемый русскими, французскими и английскими империалистами, не считаясь с отсталостью русской армии в вооружении, Николай бросил Россию- в пучину новой, небывало опустошительной войны.
Стремясь к участию в переделе мира, царь хотел заодно разгромить и надвигавшуюся в стране революцию. Он надеялся, что Победы русского оружия укрепят Шатающийся трон и международный престиж русского самодержавия. Мог ли предполагать Николай, что, подписывая акт об объявлении войны, он подписывал смертный приговор самому себе?
В первые дни войны, после подлого предательства социалистов, из мрака вылезло страшное чудовище — шовинизм.
На вокзалах рекой лились прощальные слезы, а на улицах пели победные гимны и ошалело кричали «ура». Немецкие социалисты угрожали социалистам русским и французским, а русские и французские поднимали свой народ на войну против Германии и Австрии. Миллионы людей со звериным неистовством уничтожали друг друга. Одинокие трезвые голоса, протестовавшие против этой чудовищной бойни, терялись. Этих людей, говоривших народу правду, называли изменниками, сажали в тюрьмы, гнали на каторгу.
Алеша написал на имя начальника тюрьмы заявление с просьбой послать его в армию. Через два дня его вызвал следователь. Он был в новеньких погонах, как видно, только что получил повышение. Разговаривая с Алешей, следователь так заливался смехом, что его маленькие глазки совершенно исчезали.
— Правильно! Верно! — с хохотом выкрикивал следователь. — Искупить свою вину — для преступников сейчас самый подходящий момент. Из арестантов — прямо в за щитники государя-императора. Ха-ха-ха… Дурашка, давно бы так! Садись и пиши сразу два заявления. Одно — в армию, другое в «Союз русского народа», вот где теперь твое настоящее место! Чем смелее будешь громить царских врагов, тем лучше будет для тебя.
Освободившись из-под ареста, Алеша зашел к повару. Спросил, не знает ли он, что такое «Союз русского народа». Повар сердито задвигал длинными усами:
— Хулиганье, сброд, подонки.
Потом посмотрел на Алешу настороженно:
— А тебе какое до них дело? Зачем спрашиваешь?
Алеша рассказал о предложении следователя.
— Ах, вот как! — удивился повар и, подумав, добавил: — Переговорить надо с членами комитета. Возможно, что вступить не мешает.
— Нет, мне к хулиганам незачем, я и без них обойдусь, — возразил Алеша.
