Юрий Бородкин - Кологривский волок
— Выходит, все парни оптом подались из Шумилина, — сказал Морошкин, поправляя галстук.
— Я думал, Колька Сизов придет из армии — и тот остался в Москве.
— Да, брат, вот такая перспектива вырисовывается: скоро приедешь в отпуск, не с кем будет и словом перемолвиться. Как там мама?
— Жива-здорова, привет тебе шлет.
— Плохо ей одной-то зимы коротать… Ладно, давай о главном, а то сейчас кто-нибудь явится или позвонят. Я думаю поставить тебя в плотницкую бригаду к Павлову. Согласен?
— Конечно, на машине хотелось бы, но я работы не боюсь.
— Ну и отлично! Давай сюда какие есть документы, сейчас зайдем к начальнику, и поедешь устраиваться в общежитие…
В комнате, куда привел Сергея комендант, стояли две кровати, между ними — тумбочка с книгами. В углу — стол с электроплиткой и кое-какой посудой. Комендант подал постельное белье, показал освободившуюся кровать. Сосед по комнате находился на работе.
Сергей поставил на батарею валенки, прилег на мягкую панцирную сетку и тотчас уснул, почувствовав наплывы расслабляющего тепла. Разбудили его простудный свистящий кашель и голоса:
— Кого-то Кузьма поселил ко мне?
— Спит?
Сергей приоткрыл глаза: над ним согнулся длинный очкастый парень в черной ушанке и ватнике. Парень скованно улыбнулся озябшими губами и, сняв очки, подал руку:
— Артемов Лева.
Не спеша раздевшись, подошел и второй, назвавшийся Федором Арсеньевичем. Это был горбоносый, широкий в кости мужик, сердитый с виду. Положив на колени мосластые, поросшие жестким волосом руки, он присел на кровать.
— Из деревни? Хорошо. Деревенский человек всякому делу научен, особенно нашему плотницкому. Мы вот с Левкой тоже из деревни, да считай, все общежитие — родня нашему брату. Куда тебя направляют?
— Вообще-то я шофером в лесу работал, а здесь в бригаду к какому-то Павлову зачислили.
— Павлов — это я! — повеселел мужик. — А ну гони в гастроном!
— Я сбегаю, он еще здесь не освоился, — вызвался Лева.
Пока он отсутствовал, Павлов, насупив белесые кисточки бровей, доверительно поведал:
— Головастый малый. Видал, сколько книг у него? Стихотворения в газете «Сталинская смена» печатает. А то про одну нашу девчонку-комсомолку написал, очерк называется.
— Здорово! — оценил Сергей. — Но какого черта он пропадает здесь со своим талантом?
— В институт хотел поступить — сорвалось, ну и остался в городе. Здесь парень все же на виду, а кто бы заметил его в деревне?
Лева уже колотил валенками о порог. К принесенной селедке поджарили картошки на сале. Дружно звякнули стаканами, навалившись на стол.
— Ну вот, Левка, тепереча тебе будет поинтересней, а то я — не пара. Ты ведь мою койку-то занял, — пояснил Павлов Сергею. — Я комнату получил, три дня как перебрался отсюда. Ваше дело молодое, вам проще, а я едва вырвался из деревни — не дают паспорта, и шабаш! Дак я без паспорта умотал, спасибо, тут земляк в милиции.
— Мне тоже помог земляк, ваш главный инженер.
— Морошкин?
— Мы с ним из одной деревни.
— Ну-у, тебе нечего беспокоиться. В армии отслужил? Значит, приглядишь здесь невесту, женишься, жилье получишь, — обнадежил Павлов. — На машину наплевать. Моя бригада завсегда первая и завсегда при заработке, Левка не даст соврать. Верно я говорю? — Он еще долго гудел на ухо Сергею и ушел домой в одиннадцатом часу.
Лева выпил мало, но порядком опьянел и просил Сергея:
— Ты расскажи что-нибудь про Дальний Восток, где служил.
— Потом, Лева, в другой раз. Давай ложиться.
— Ну ладно, свет я выключу. Хочешь, стихи почитаю?
Сергею никто в жизни не читал своих стихов, а тут рядом лежал поэт, долговязый, очкастый Лева, и его хрипловатый приглушенный голос выдыхал простые и удивительно красивые слова о зимнем лесе, о весне, о застенчивой любви, нежной, как подснежник. Сергей понимал и чувствовал все, о чем говорилось в стихах, но не мог представить, как можно написать хоть строчку.
— Спишь? — спрашивал Лева.
— Нет-нет! Прочти еще.
Уснул Сергей поздно, когда погасли почти все окна в доме напротив и народившиеся звезды прилипли к оттаявшему окну.
14
Умерла бабка Аграфена. Телеграмму подала вахтерша, когда Сергей пришел с работы. Не включая свет и не раздеваясь, он стоял у окна, скованный нежданной вестью. Беспокойно качался на ветру уличный фонарь, вскрикивали на станции поезда. Вспомнилось, как хоронили деда, как бабка, провожая Сергея в армию, с покорной осознанностью говорила: «Прощай, Сережа. Храни тя господь! Не дождаться мне. Ведомо, када воротишься, буду в Ильинском на кладбище вместе с дедушкой. Ты приди туда к нам». Со службы она его дождалась, а вот теперь — телеграмма.
«Поехать домой, но отпустят ли? И станут ли дожидаться меня? Могу опоздать. А все же попытка — не пытка, надо поговорить с начальством». С такими мыслями Сергей поспешил в управление. Морошкина встретил уже у подъезда, с папкой, в сером бобриковом пальто он направлялся домой.
— Привет! Чего такой кислый? — спросил он.
— Вот телеграмму получил.
Подслеповатое лицо Морошкина выразило озабоченность, он даже вздохнул, повертев в руках телеграмму.
— Жаль бабку Аграфену, добрая была старуха.
— Не знаю, как быть? Съездить бы на похороны.
— Вряд ли начальник разрешит. Если бы мать или отец — другой разговор. Да ты не тужи, есть там кому похоронить, ведь не будут же гадать, приедешь ты или нет. М-да, — задумчиво произнес он. — Можно бы пойти сейчас ко мне, помянуть бабку Аграфену, только, видишь, завтра совещание, надо подготовиться. — Перекинул под другую руку папку. — Вообще-то на часок заскочим, ты ведь ни разу не бывал у меня.
Чувствуя, что между ними нет равных отношений, Сергей отказался от приглашения:
— В другой раз как-нибудь. С Ленькой хочу повидаться.
— Как хочешь. — Морошкин приподнял воротник, сворачивая на другую улицу. Сергею представилось, что его односельчанин в этом солидном пальто будто бы застрахован от всяких бед.
Училище находилось на бывшей Сенной площади, это было старинное, казарменное помещение с надстроенным третьим этажом и башней, увенчанной шпилем со звездой. На контрольно-пропускном пункте Сергей попросил дежурного вызвать брата. Мимо стучали каблуками бравые офицеры, с песней прошагали строем курсанты, подкатила и требовательно посигналила зеленая «Победа». Дежурный метнулся к воротам, замер по стойке «смирно» перед легковушкой, из которой глянуло одутловатое лицо генерала.
Леньки что-то долго не было, наконец появился, оправляя на ходу гимнастерку. Стройный, подтянутый парень стал, на плечах — погоны с желтыми полосками.
— Здорово, братуха! — обрадованно улыбаясь, потряс руку. — Понимаешь, самоподготовка у нас, а взводный сидит в классе, пришлось ждать перерыва.
— Ты телеграмму получил?
— Какую?
Сергей подал ему телеграмму — радость погасла на Ленькином лице.
— Наверно, решили, что достаточно одной: скажем друг другу.
Они не знали, что телеграмму подавала Татьяна, предполагавшая, что приедет Сергей.
— Так что будем делать? Ты поедешь? — спросил Ленька.
— Нет, не получается. Может, тебя отпустят? Причина уважительная, покажи телеграмму.
— Плохо, что она не на мое имя.
— Это неважно. Объяснишь начальству.
Два брата Карпухиных, два внука бабки Аграфены, с которой им не суждено больше увидеться, некоторое время сидели молча в гулком казенном помещении, недоумевая про себя, почему они не вольны побывать дома в такой момент. У одного — обязанности по работе, у другого воинский долг: разлучила судьба с родимой стороной.
— Ладно, я пойду отпрашиваться, — заторопился Ленька.
— Если отпустят, загляни ко мне.
С наивной надеждой на успех Ленька тотчас нашел командира роты, но тот ответил, что не решает такие вопросы, и посоветовал обратиться к комбату. Это был отменный строевик и служака, получивший чин не столько по способностям, сколько по усердию. Первый заход к нему оказался неудачным — отчитал Леньку:
— Как вы заходите, курсант Карпухин? Можно подумать, что еще не прошли курс молодого бойца. Перед вами комбат, а не председатель колхоза. Пуговица не застегнута. Выйдите — и снова по-уставному, четко!
За дверьми Ленька еще раз для порядка ширкнул пальцами по ремню, набрал грудью воздух, словно должен был предстать перед судом. Ударил строевым шагом, щелкнул каблуками:
— Разрешите обратиться, товарищ подполковник?
— Слушаю.
— Бабушка у меня умерла. Прошу разрешить съездить на похороны.
