Зоя Богуславская - Посредники
Тихонькин стоит, хмуро глядя мимо судьи. За спиной, на лавке, Саша Кеменов и Кирилл Кабаков.
Кеменов согнулся, теребит рукой лацкан пиджака. Светлая голова аккуратно причесана, пиджак хорошей шерсти. Отвечая, он поднимает голову, устремляя бесстрастный, холодный взгляд в пустоту, на щеке начинает дергаться мускул.
Кабаков то и дело сморкается, подавляя всхлипы. Он в отчаянии. Слезящиеся глаза неотступно следят за Тихонькиным. Когда тот отвечает на вопросы суда, Кабаков ерзает на скамье, чтобы изловчиться и заглянуть в лицо Михаилу.
После допроса Тихонькина поднимается Родион. Наташа знает это упрямое выражение его лица, когда жестко наливаются скулы, настороженно горят глаза, точно гипнотизирующие собеседника. Сегодня лицо Родиона выглядит серым, нездоровым — лицом человека, не спавшего много ночей.
«В свое время, — говорит он, — медэкспертиза установила, что ни одно ранение не могло быть сделано ножами, которые приобщены к делу. Характер раны в легком говорил...»
Сбруев бубнит уже знакомое суду, его едва слышно.
«Вы настаиваете на том, что взяли сапожный нож у отца и им нанесли удар в бок?» — обращается он к Тихонькину. «Настаиваю», — говорит Тихонькин, уже сильно измотанный. «Вы подтверждаете, что этот нож вы затем бросили в прорубь?» — повышает голос Родион. «Подтверждаю», — выдавливает из себя Михаил, готовясь повторять одно и то же до обморока. «Разрешите прервать допрос подсудимого, — обращается Родион к судье, — и пригласить в зал еще одну свидетельницу».
Судья выслушивает согласие Мокроусова, безразлично вялое поддакивание Тихонькина, Кеменова, Кабакова, затем, посовещавшись с заседателями, отдает распоряжение конвоиру. Тот исчезает за дверью.
В зал входит мать Тихонькина.
Она приближается к столу, чуть шаркая, вперив глаза в судью. Ни разу она не позволяет себе взглянуть на сына за перегородкой. Но тот... Наташу мутит при одном воспоминании о реакции Михаила на появление матери, с которой за прошедшие два года, очевидно, произошла разительная перемена.
Подойдя к судье, Васена Николаевна разворачивает темную тряпку, вынимает из нее нож. Заточенный кусок металла весело блестит на темном сукне стола.
«Объясните суду, — властно поднимается голос Родиона, — где находился нож все это время?»
Васена Николаевна монотонно, будто заученно излагает историю обнаружения ножа. В процессе ее рассказа лицо Тихонькина становится пепельно-белым, глаза застывают на фигуре матери. Васена Николаевна замолкает, в полной тишине зала она идет и садится на скамью, держа в руке тряпку.
«Тихонькин, встаньте!» — раздается решительный голос судьи. Опыт подсказывает ему, что этот момент — единственный для признания, через минуту будет поздно.
Михаил встает.
«Вы узнаете этот нож, предъявленный суду вашей матерью?» — «Узнаю», — опускает голову Тихонькин. «Это тот самый нож, о котором вы говорили?» — «Да». — «Значит, вы обманывали суд, когда утверждали, что бросили его в прорубь?»
Тихонькин молчит. Проходит вечность.
«Отвечайте суду», — требует судья. Тихонькин кивает. «Мы не слышим вас, — повышает голос судья. — Обманывали или нет?» — «Обманывал. Я знал, что он пропал у отца раньше». Не давая ему опомниться, судья предлагает: «Расскажите суду, как все было в действительности».
Тихонькин смотрит куда-то мимо судьи, потом опускает глаза, потом снова тоскливо смотрит в ту же точку и, не глядя ни на кого, бормочет: «Когда я вырвался от матери, я хотел догнать ребят, но они были уже далеко... Нож я потом взял у Кеменова...»
Михаил отвечает, голос звучит бесцветно, а на скамье подсудимых растет смятение. Кеменов цепким взглядом впивается в Тихонькина, словно пытаясь остановить поток его признаний, мускул на щеке дергается сильнее. Кирилл Кабаков начинает гримасничать, кривляться, вот-вот разрыдается.
Тихонькин останавливается, словно опомнившись, оборачивается на Кеменова. «То, что я сейчас рассказал, — равнодушно цедит он, — не меняет положения. Уже потом я ударил его... и убил все равно я».
Наташа видит бросившуюся,к выходу сестру Тихонькина, чувствуя, что сейчас все сорвется, но она вспоминает, что главные аргументы у Родиона еще впереди.
...В институте ее уже ждут.
Волосы тощей пациентки выпадали главным образом на висках и темени.
— Вам обязательно уезжать? — спрашивает Наташа.
Пациентка густо краснеет.
— Конечно, — спешит Наташа, — я могу вам предложить особое мыло, втирание и самомассаж по утрам, но лучше было бы...
— Скажите, я совсем потеряю волосы? — спрашивает пациентка.
— С о в с е м — нет. Но лучше было бы вам остаться на месяц — мы бы многое успели. Уколы, дарсонваль.
— Месяц? — говорит пациентка и смотрит на Наташу с отчаянием. — Хорошо, я подумаю.
Пока Наташа выписывает рецепт, пациентка сидит, застыв как изваяние.
Наташа протягивает бумажку, в комнату заглядывает следующая по записи. Уже около трех. А эта все сидит в кресле, сохраняя полную безучастность к окружающему.
Санитарка вносит мокрые компрессы. Наташа начинает мыть руки.
— Он бьет меня, — вдруг говорит пациентка, испуганно озираясь. — Возьмет что-нибудь тяжелое и швырнет. Иногда завоешь от боли.
— То есть как? — Наташа немеет.
— Так. Если я долго не уезжаю в командировку, он впадает в бешенство. И норовит покалечить. Я это все выдумала про кишечное заболевание. Это от нервов у меня волосы лезут. — Она перегибается в кресле, беззвучно плачет.
Наташа теряется.
— Ну вот... Ну как же это... Успокойтесь, пожалуйста, я сейчас положу компресс на лицо, горячий, потом холодный. — Она машет махровой салфеткой в воздухе, от салфетки идет пар. — Посидите минутку. Кожа расправится, посвежеет. Потом сделаем питательную маску. Ну успокойтесь, ну. Нельзя так.
Женщина затихает. Десять минут она сидит в маске, источающей запах земляники. Затем Наташа протирает ей кожу, кладет тон, пудрит.
— Нет, мне придется уехать, — говорит пациентка, застегивая пуговицы на кофточке и изумленно глядя на свое отражение в зеркале, — иначе может быть беда. Он напьется, искалечит меня, свою жизнь. Уеду, все будет легче. — Она тяжко вздыхает.
— Да что ему от того, что вы уедете? — восклицает Наташа. — Ему без вас лучше?
Пациентка как-то странно смотрит на Наташу.
— Милая вы моя, — говорит, качая головой, — ему не б е з м е н я лучше, ему с т о й лучше. Квартира ему нужна. Понятно? Я уеду — он ее притаскивает. Побудет с ней недельку и отойдет, заскучает. Из командировки приедешь — он другой. Виноватый. Вот я все в командировки и прошусь.
— Когда вас нет, она живет в вашей комнате?
— «Живет»! — передразнивает пациентка. — Да она у меня полная хозяйка. Всем пользуется как своим. Халатом, обувью, платьями. Потом месяц отмываюсь от их грязи. — Она встает. — Извините. Вас уже ждут.
— Вот рецепт, не забудьте, — протягивает Наташа бумажку. — Это очень хорошее средство. Сами массаж делайте. Вот так, — она показывает движения по ходу мышц головы.
Пациентка обнимает ее, напяливает парик и выскакивает из кабинета.
В открытую дверь просовывается голова медсестры Раечки.
— Идите скорее, — шепчет она. — К телефону.
Наташа сажает новую пациентку в кресло, протирает ей лицо тампоном.
— Приготовьте парафин, пожалуйста, — говорит Раечке и идет к столику администратора.
— Слушай, — слышит она нетерпеливый голос Родиона, — ты еще долго намерена торчать на работе?
— Я недавно пришла.
— Досадно! Мне совершенно необходимо тебя увидеть. Срочно.
Она улыбается:
— Вечером увидимся.
— Разве? — смеется он. — Но я должен немедленно сказать тебе два слова об эксперименте.
— Ты же не хотел.
— Только сейчас получил согласие.
— У меня, между прочим, рабочий день.
— Господи, что ты — не можешь на полчаса смыться?
— На полчаса не могу.
— А на сколько?
— Минут на десять. И то в пять тридцать, не раньше.
— Нет, сейчас. Я поднимусь, где пьют кофе.
Он бросает трубку.
Через полчаса они сидят на втором этаже «Чародейки» среди женщин в бигуди, мастеров в белых халатах, устроивших перекур, молодых людей, ожидающих своих приятельниц.
Родион набрал пирожных, глазированных сырков, но сам ни до чего не дотрагивается. Он с азартом чертит на салфетке схему эксперимента, объясняя, как все произойдет.
Наташа молча жует пирожное, вслушивается в голос Родиона, ее что-то тревожит, настораживает в нем. «Да, так будет всегда», — думает она. Она сама это выбрала. И другого ей не дано.
В среду Наташа снова работает во вторую смену. Она дома с утра. Родион завтракает, уткнувшись в какую-то бумагу; уходя, целует ее в макушку, тяжело ступая, направляется к двери. Сегодня он возьмет макет, заказанный для эксперимента, согласует ход его в деталях с судьей.
