Алексей Кирносов - Перед вахтой
— Нет, что за глупости, — густо покраснел Слава Трибратов. — Помню, я даже обрадовался, когда Нина сошлась с вами и в доме перестало появляться это необъяснимое, этот дубина Дамир. Но я возненавидел вас, — он вскинул на Антона глаза, и краска сошла с лица, — когда вы подло плюнули в эту прекрасную душу. Последний раз спрашиваю: есть ли у вас уважительная причина?
— Есть.
— Какая?
— Не скажу.
— Это не убеждает.
— Тогда исполняйте свой долг.
— Подумайте, — теперь уже настаивал Слава Трибратов, раздираемый конфликтом между чувством и долгом.
— Слава… — Антон присел на лавку.
— Да?
— Да так… Ничего… Вы знаете, где сейчас Нина? — как бы невзначай спросил он.
— Наверное, дома, — пожал плечами начальник музыкантской команды. — Впрочем, я не видел ее с мая. Она уезжала в деревню. Но не вздумайте приходить к ней. Нина презирает вас.
— Ну пойдем, Слава, — устал уже от разговоров Антон. — Исполняйте свой долг.
Старший лейтенант оттягивал момент, предназначенный судьбой для свершения непоправимого.
— Вы сами мне так советуете? — заглянул он Антону в глаза.
Смерть как не хотелось ему обрекать пусть даже повинного человека на жестокую кару.
— А что делать? — Антон поднялся с лавки. — Где я был, я вам не открою. Врать не желаю. Ведите. Хоть и гложет меня предчувствие, что в некую внезапную минуту вы о том горько
пожалеете.
— Да?.. — Слава Трибратов снял руку с пистолета. — Я уловил в вашем голосе искренние ноты… Антон, бросьте выдуриваться, подумайте о будущем, вы же знаете, чем это все грозит, скажите правду, должен же я иметь внутреннее основание, чтобы отпустить вас вопреки своему долгу!
Антон развел руками:
— Слава, я вас очень уважаю и расскажу вам все, что угодно о себе. Но э т о невозможно.
— Ну почему, Антон? — воскликнул измученный гуманист.
— Наверное, потому, что однажды один неумный человек сказал: «для смеха»… Здесь замешана женщина. Может быть, она не желает, чтобы я рассказывал…
— Ах, опять женщина! — не дал ему договорить старший лейтенант. — Тогда что мы тут разговариваем. Ступайте, низкий человек.
— У меня есть военное звание.
— Идите, идите, старшина второй статьи!
Через полторы минуты старший лейтенант Трибратов сдал курсанта Охотина дежурному по курсу.
И странно, что тогда — именно тогда — Антон успокоился и почувствовал под собой твердый грунт.
18Он сказал, что совершил не одну эту самовольную отлучку, а три подряд. Всех безумно интересовало: куда, зачем и что, собственно, произошло в жизни такого уравновешенного прежде курсанта? Антон молчал, пользуясь естественным правом человека, правом на самозащиту. За десять дней допросов он только укрепился в своем решении молчать. Огоньки любопытства, вспыхивающие в глазах допросчиков, — куда? зачем? к кому? — были гадки ему.
«Нет уж, удовольствия покатать на языке ее имя я вам не доставлю», — думал Антон.
Вскоре был зачитан приказ: «… списать для продолжения службы на действующий флот в звании старшины второй статьи…»
— Хоть звание тебе оставили, — сказал Костя Будилов. — С ним на флоте легче будет.
Антон спорол курсантские погоны и пришил общефлотские, без якорей и без белого канта.
Его нашел старший лейтенант Трибратов, сказал, подрагивая нижней челюстью:
— Ничего страшного, Антон. Послужите год, будет у вас положительная характеристика, и вернетесь в училище.
— Давайте уж как условились, — незлобиво отстранил Антон старшего лейтенанта. — Не по имени, а по званию.
— Но ведь я офицер, я был на службе, я обязан! — вознегодовал на судьбу истерзанный самоанализом начальник музыкантской команды.
— Мне пора, — сказал Антон. — Всего хорошего.
— Искренне желаю вам…
Антон не дослушал, подхватил чемодан и поехал к новому месту службы.
Там его приняли общим порядком, учли в нескольких документах и сразу использовали — поставили в наряд дежурным по переходящей роте. Он строил роту на читку приказов и объявлений, поддерживал порядок в помещении и водил на камбуз есть солдатский паек.
Последним, без строя, пришел питаться худенький, очень умного облика писарь распорядительно-строевого отдела с одной лычкой на погоне. Ему полагалась пища флотская, с компотом.
— А ты Лейбница читал? — спросил писарь, изучив черты лица списанного из училища курсанта. — Нет? Лейбниц учит, что материя состоит из частиц души, называемых монадами, которые суть субстанция бога. Что ты думаешь на этот счет?
— А откуда он узнал, что они называются монадами? — спросил Антон.
— Об этом он, кажется, не пишет… — задумался сбитый с толку канцелярист. — Да не в названии дело, дело в смысле. А?
— Очень уж туманно, — сказал Антон.
— А Спиноза утверждает, что материя — одна сторона проявления божественной субстанции, дух — другая сторона. В любой частице материи заключен бог. Что ты на это скажешь?
— Пусть будет заключен, если ему так хочется.
— Я не верю в христианского бога, — убежденно заявил писарь, — но что-то такое есть на свете. Даже наука теперь признает, что был акт творения, когда взорвался сгусток материи, из обломков которого образовалась вселенная. А кто его взорвал?
— Я в этом еще не разобрался, — сказал Антон. — Подумаю после сдачи дежурства.
— Вот и я тоже еще не разобрался, — вздохнул не помышляющий об иронии писарь. — Читаю книжки по философии, и все больше в голове туману. Ну скажи мне, кто создал все это, кто наладил механику?
Он отодвинул в сторону мясное блюдо бигус, упер в стол локти и обхватил лоб тонкими пальцами.
— Знаешь, — сказал Антон, проникаясь теплой симпатией К взвалившему на щуплые плечи непосильное бремя писарю, — Я тоже порой задумываюсь, кто все это устроил. Только я мыслю не абстрактно, а образами, такой уж у меня склад ума.
— И что ты воображаешь? — подал голос писарь.
— Можно представить себе, например, такую картину. Окажем, однажды один очень одаренный Микробиолог налил в свою Пробирку Питательного раствора и развел Вирусов. Допустим, Питательный раствор оказался настолько питательным, что на протяжении жизни трехсот поколений Вирусов — это около трех суток на наше время — у них развилась достаточно высокая культура. Сперва Вирусы только поедали Питательный раствор, затем научились делать его все более для себя питательным. По этой причине у Вирусов появилось время, свободное от забот о питании. В поисках, куда бы это время девать, ведь свободное от забот о питании время непременно надо куда-то девать, а то свихнешься от скуки, Вирусы приспособили переднюю часть тела для того, чтобы мыслить.
— Давай, давай, это интересно, — встрепенулся писарь.
— Скажем, на первых порах они мыслили умеренно и скромно, отдавая себе отчет в том, что Вирус есть не что иное, как примитивное белковое тело и не слишком много дано ему природою. Воспитывая маленьких Вирусят, они рассказывали им, что проживают среди Питательного раствора, который налит в Пробирку, и создано это преполезнейшее устройство неким Микробиологом, который вывел их, Вирусов, по своему усмотрению и для цели им, Вирусам, неведомой. Заинтересованные Вирусята любопытствовали: «А где он живет, этот Микробиолог, и как его повидать?» Старшие отвечали: «Где-то за пределами той клетки Питательного раствора, в которой мы обитаем. А повидать его немыслимо. Возможно, он даже крупнее клетки. Можно предположить, что Микробиолог живет сразу на двух или на пяти».
Ты ж понимаешь, писарь, что Вирусы были весьма далеки от представления об истинных размерах Микробиолога.
— Да, да, — закивал писарь, — это ведь тоже проблема…
— Время шло, — продолжал Антон, — и поколение сменялось поколением, еще более развитым. Все легче становилось Вирусам добывать питание, и наконец дело дошло до такого безобразия, что некоторым Вирусам другие Вирусы, развитые послабее, стали приносить питание прямо на дом. Те только разевали пасть когда надо, а в остальное время мыслили и становились от этого все более развитыми и внутренне независимыми…
Дневальные по камбузу с грохотом собирали грязные миски, стаскивали их в мойку. Писарь внимал Антону серьезно, приоткрыв тонкий интеллигентный рот.
— И вот один Вирус, — продолжал Антон фантазировать, испытывая творческое наслаждение, — изобрел оптический аппарат, рассмотрел многие соседние клетки и сообщил населению, что никакого на них Микробиолога нету. Это впервые родило сомнение умов. Стенок Пробирки гениальный Вирус тоже не увидел. Такое обстоятельство, сопоставленное с первым, упрочило сомнение. С течением времени Вирусы усовершенствовали оптический аппарат, разглядели дальние клетки Питательного раствора, не обнаружили там никого и сказали весьма утвердительно: «Баста, ребята. Хватит твердить бредни малоразвитой древности. Никто не наливал Питательный раствор ни в какую пробирку, никто нас не выводил по своему усмотрению. Никаких таких пробирок нету, а Питательный раствор, конечно, есть, никуда от него не денешься, но он не имеет конца во все четыре стороны. А мы, Вирусы, произошли из этого раствора сами по себе, в силу случайного, но в то же время необходимого стечения благоприятных условий». Наиболее осторожные предостерегали: «Позвольте, нельзя же так сразу, стечение обстоятельств настолько маловероятно… Да и вращение клеток свидетельствует о том, что Питательный раствор подогревает и помешивает какой-нибудь служащий… Надо еще изучить, надо проникнуть в дали совершенно иных степенных представлений…
