Сергей Сартаков - Гольцы
Инженеры могут не поддержать ваш проект, — с ударением сказал Маннберг.
О! — еще счастливее улыбаясь, сказал Лонк де Лоббель. — Мсье Маннберг, в Америке тоже есть бизнесмены.
Америка все купит? — напомнил Маннберг.
Да, мсье, — с легким вздохом подтвердил Лонк де Лоббель. — Америка все купит. Вас это удовлетворяет?
С открытой вершины горы хорошо видна была серая, углом выставившаяся из земли скала, которую предстояло взорвать. Если бы не сигнальные флажки, расставленные вокруг скалы полукружием, трудно было бы догадаться, что здесь идут работы, — такая дикая и первозданная вокруг лежала тайга.
Только, Густав Евгеньевич, говорите не длинно и понятнее, — предупредила Елена Александровна Маннберга, когда тот начал свои объяснения.
— Делается все очень просто, дорогая Елена Александровна, — поклонился ей Маннберг. — В подножии скалы, углубляясь, насколько это возможно, сверлится в камне… э-э… мм… такая нора, которая заполняется взрывчатым веществом, затем вставляется запальный шнур, отверстие норы забивается натуго, так что из него, простите, только, как хвостик мышонка, торчит конец запального шнура, — и все. Шнур поджигают обыкновенной спичкой, запальщик отбегает на безопасное расстояние, и затем происходит взрыв. Взрыв — это есть внезапное расширение газов, образовавшихся…
. — Понятно, понятно, Густав Евгеньевич. Больше не надо. Вы лучше все это нам покажите на деле.
Маннберг дал знак сигнальщику. Тот замахал флажком. Близ скалы появился, как из земли поднявшийся, человек, минуту повозился и бегом бросился прочь.
Как жаль, что мы не взяли биноклей! — с сожалением заметил Иван Максимович.
А если он не успеет убежать? — схватила за руку Лонк де Лоббеля Елена Александровна.
О мадам, — успокоил ее француз, — шнуры оставляются достаточной длины.
А вдруг он сгорит быстрее?
Так не бывает, — вмешался в разговор Маннберг. — Ну-с, внимание! Ждите.
Скала вдруг беззвучно приподнялась, потом раскололась надвое, из щели вырвался, широкий сноп багрового пламени в клубах пыли и черного дыма, и вверх полетели крупные глыбы камней. Одновременно с этим дрогнула земля под ногами у зрителей и глухой, раскатистый удар прокатился над лесом.
Как страшно! — сказала Елена Александровна, закрывая лицо руками. — Я не могу. Уйдемте скорее отсюда!
Маннберг с удовлетворением посмотрел на бесформенный провал, образовавшийся на месте скалы, и стал помогать Елене Александровне спускаться с горы.
Грохот взрыва докатился и до выемки, где работали грабари и землекопы. На минуту они прервали работу и подняли головы.
Рванула, матушка!
Эх-ма!
Вот это силища!
А ну, давай перекурим, — предложил кто-то.
Десятник было забранился — рано, дескать, еще садиться на перекур, — а потом махнул рукой и сам вытащил из кармана кисет.
Рабочие расселись группами по три-четыре человека. В одной из них оказался тот, что перевязывал себе ногу. Он уже снова наравне со всеми работал в выемке.
Верно вам говорю, — объяснял он своим собеседникам, массируя ногу выше повязки и морщась от боли, — опять контролер какой-то приехал. Наш-то перед ним так и юлит. А этот, приезжий-то, даже зашумел на него спервоначалу: почему, мол, густо поставлены люди… Не смейся, Кондрат, своими ушами я слышал. Я вот так сидел, а они вот этак от меня стояли, — показал он рукой.
Смотри, может, и вправду прижмут хвост нашему, — заметил толстогубый, подслеповатый грабарь. Он стоял, облокотись о свою грабарку, уже до половины нагруженную песком.
Никто ему не прижмет, — вполголоса сказал Кондрат, рабочий в годах, с суровым, серьезным лицом, — никто не прижмет, коли мы сами ему не прижмем.
Прижми попробуй! Он те прижмет, — зло проговорил четвертый, совсем старик, но еще крепкий и могутный.
А прижимают, — словно мимоходом бросил Кондрат.
Где это? — недоверчиво спросил старик.
Поговори с теми, кто сюда из России приехал. Там теперь такие дела идут… — тихо сказал Кондрат и сам оглянулся: не услышал бы кто посторонний.
Чем же их прижимают? — наклонился к нему рабочий с повязкой на ноге.
Перво-наперво — забастовками. Да, да, Никифор, забастовками.
Ну-у, — разочарованно протянул толстогубый грабарь и даже цыркнул слюной через зубы, — забастовнами… Один в лес, другой по дрова, вот те п забастовали. Себе только хуже наделаешь. Тут, брат, вся надежда на большое начальство. Жалобы, кто грамотный, надо писать.
А, жалобы! — с досадой сказал старик. — До бога высоко, до царя далеко…
Кондрат выждал, пока все затихли.
А вот в России бастуют, — сказал он и укоризненно посмотрел на грабаря. — Целые заводы бастуют. И не так, чтобы одним в лес, другим по дрова.
Сговариваться хорошо надо заранее, — сказал старик. — Да ведь надо, чтобы первый кто-то за это взялся.
А ты бы и взялся, — словно шутя, проговорил Кондрат.
Куда мне в такие дела первому лезть! — махнул рукой старик. — Коли другие начнут, я не отстану.
Ну, а поговорить-то ты с надежными людьми мог бы? — спросил Кондрат. — Рассказать, как в России на заводах бастуют?
Чего же не поговорить, — согласился старик, — это можно. Только самому сперва об этом послушать надо.
А ты что задумался? — подмигнул Кондрат грабарю.
Слыхал я, вроде где-то средь нас собираются мужики, толкуют про лучшую жизнь… может, там умней чего скажут?
Ты что же, послушать хочешь?
Полюбопытствовал бы.
А потом хозяину рассказать? Да? — Кондрат так и впился в него глазами. — Большому начальству?
Этим, мужик, ты меня не попрекай, — хрипло сказал грабарь, — этого за мной никогда не водилось.
Так хочешь послушать? — торжественно спросил Кондрат.
Сказал уже.
— Знаешь Еремея Фесенкова… — начал Кондрат. И все теснее придвинулись к нему.
Не успел Кондрат договорить, как подошел десятник.
Айда, айда, вставай! — заторопил он мужиков. — Довольно рассусоливать! О чем это вы?
Да, вишь ты, — сказал Никифор, вставая и припадая на больную ногу, — все толкуем, какой тут начальник вместе с нашим ходил.
Ох-хо-ха! — засмеялся десятник. — Да это ж сам господин Василев из Шиверска сюда с супругой пожаловал. Полюбоваться воздухом.
Эт-та который же? — недоверчиво переспросил грабарь. — Что все здешние лавки держит?
Он, — подтвердил десятник, — собственной персоной.
Тьфу ты! Вот обмишулилсяя, за начальника. принял… — Никифор выругался. — Ну, знал бы я, не то еще ему загнул бы.
И снова заблестели на солнце инструменты, и заструился с лопат горячий песок.
10
Окна были завешены густыми тюлевыми шторами, и оттого в комнате стоял легкий полумрак, хотя время быдо еще и не позднее.
Они говорили и говорили.
Миша, но ты мне расскажешь что-нибудь еще об Анюте?
Да нет, Алеша, кажется, все. Больше нечего.
За последнее время Анюта стала писать такие осторожные письма, что трудно и понять, как она живет и что делает.
Значит, она хорошо научилась писать письма, — заметил Лебедев, — а ты их не научился читать.
Алексей Антонович обиженно пожал плечами.
Конечно, ничего этого я делать не умею. Могу только завидовать тебе.
Чему завидовать?
Лебедев сидел на диване, закинув ногу на ногу. Его худощавое лицо загорело, губы обветрили. Черные глаза> живо блестели. Одет он был в просторную ситцевую рубаху-косоворотку и широченные китайчатые шаровары, что носят грузчики и землекопы. Сапоги бутылочкой, в гармошку собранные у щиколоток, были изрядно потрепаны, хотя еще и не требовали немедленной починки. На полу, у ног Лебедева, лежал узел, с каким обычно рабочие ходят в баню.
Да всему. Твоим талантам, — объяснил Алексей Антонович. — Ну, хотя бы взять теперь и внешность твою. Вот, пожалуйста, он и бороду и усы начисто сбрил и подстрижен в кружок, или в горшок, или как это называется? Ведь это же не парик?
Нет, конечно, не парик, — улыбнулся Лебедев. — Я не на сцене. — Он расчесал пятерней свои густые, слегка вьющиеся волосы.
Завидую, завидую! Талант. Мне этого никогда не достигнуть. Скажи, Миша…
Вася, Вася, — перебил Лебедев. — Не Миша, а Вася. Василий Иванович Плотников. Я же тебе, как вошел, назвался. Как ты не можешь привыкнуть к таким простым вещам!
Выходит, для меня они по-прежнему еще не совсем простые, — с огорчением сказал Алексей Антонович. — Я хотел вот о чем спросить: у тебя сейчас документы в порядке или ты вовсе без документов? Почему ты так оделся?
Ты это ради моей или ради своей безопасности спрашиваешь?
Ну к чему это ты? — укоризненно сказал Алексей Антонович.
Извини, я пошутил. Но что означает твой вопрос?
Я хотел узнать, как обстоит дело у тебя с документами, только для того, чтобы… Ну, короче, прятать тебя нужно или не нужно? У нас здесь тоже есть и полиция, и охранное отделение, и, как мне кажется, я у них не в большом фаворе.
