Виктор Московкин - Золотые яблоки
— Хо Ши Мин, — говорит тот, что похрабрее.
— Тебя как зовут? — тычу себе в грудь пальцем, называюсь, потом ему. — Имя твое?
— Иммя?
Берет у меня блокнот и старательно пишет: Ви Бинг Бьем.
— Ну, здравствуй, Бьем! — Узкая ладошка его крепкая, с шершавой кожей мастерового.
Товарищ его тоже пишет свое имя — Фам Нгай. Такая же шершавая ладонь у него.
Познакомились, но чувствую, что-то они не уяснили для себя. Бьем вдруг начинает ощупывать мое плечо. О чем-то оживленно переговариваются.
Ага! Тебе кажется странным, что я сижу раздетым и не зябну. Но, дружок, на улице теплынь, солнышко.
— У вас зима! — кричу им, как будто от крика они поймут лучше. — А у нас летом не всегда такие дни бывают!
Они напряженно вслушиваются и не понимают. Размахиваю руками, стараюсь объяснить — ничего не выходит.
— Ладно, — отчаявшись, говорю им, — я сейчас еще и купаться пойду.
Из всех сказанных слов Бьема почему-то заинтересовало слово «купаться». Видимо, с сильным ударением произносил я его.
Он старательно записывает понравившееся слово в своей тетради, пишет через «д». Я поправляю ошибку и вхожу в воду. Оглядываюсь, глаза у него округлившиеся.
— Купадся, — с трудом говорит он.
Наверно, решил: если какой-то чудак лезет зимой в воду, этому есть объяснение — слово «купаться».
Так вот и происходит взаимное обогащение языков.
У кого есть винтовка…
Из земли бьет родничок. Промытый песок на дне его пузырится, живет. Вода такая свежая, чистая. Сейчас прильну — и застонут зубы от холода. Сразу вспомнились родные места, лесные тропинки…
— Э! — трогает меня за плечо Хинь. — Дома! Есть вода дома!
Он прав, этот все подмечающий молодой Хинь. Нам разрешено пить только кипяченую воду. Тропический климат! У хозяев есть какой-то рыбный соус с резким запахом, им они спасаются, потому что соус этот способен убивать бактерии. У нас нет привычки к климату, не употребляем мы и соус, но так хочется испить родниковой водицы. К тому же полдень, солнце печет до невозможности, а мы еще не захватили с собой шляп, конусообразных, соломенных шляп, которыми благоразумно запаслись в Ханое. Нам сказали, что прогулка займет несколько минут. Утешаюсь тем, что продираюсь от дороги на несколько шагов сквозь колючий, цепляющийся кустарник и срываю лист бананового дерева. Он глянцевитый, прохладный, и им можно повязаться, как головным платком.
Идем по крутой каменистой тропке. Сзади, у подножия горы, весь в зелени, виден уютный домик научно-исследовательской станции лекарственных растений. Лечебные травы здесь выращивают на горных террасах, собирают также дикие. Правее — развалины зданий, когда-то строенных надолго, добротно и красиво. Сохранились перила каменных лестниц, мосты через овражки и ручьи, кое-где через завалы даже можно пробраться в дом и там гадать, кто был его хозяином, что делал, о чем думал. Возле развалин растут мясистые, неправдоподобно огромные кактусы…
Обращаемся к переводчице:
— Лан! Спроси у товарища Хоа, что это? Результат бомбардировок?
Самый старший из сопровождающих нас вьетнамцев, сорокасемилетний товарищ Хоа, всегда озабоченный и несколько мрачноватый — особенно таким был в первые дни — прислушивается к вопросу. Со всеми вопросами, касающимися жизни страны, народа, обращаемся к нему.
Товарищ Хоа показывает рукой вперед.
— Смотри! — говорит он по-русски.
Он всегда внимательно слушает наши разговоры, старается понять их смысл и уже начинает преуспевать в русском языке. Умеет составлять целые фразы. Поспешное изучение иногда подводит его. Как-то запоздавшего к ужину Бороду встретил словами:
— Спокойной ночи!
Тот оторопел, решив, что за какие-то провинности его лишают ужина.
— Смотри! — показывает рукой товарищ Хоа.
Мы в горах, что-то на уровне тысячи шестисот метров. Внизу на многие километры тянется долина. Видны разбросанные деревни с зеленью пальм и бамбука. Ослепительными зеркалами сверкают на солнце водоемы. В долине выращивают рис, воды требуется много, и в сухой сезон крестьяне бережно хранят ее.
— Очень важная высота, — передает нам его слова переводчица. — Во время войны с французскими колонизаторами пришлось взорвать… Они здесь закрепились. Тут стояли загородные дома богатых колонизаторов.
Это было то время, когда французы, нарушив соглашение, захватили столицу Демократической Республики — Ханой. Президент Хо Ши Мин призвал: «У кого есть винтовка, пусть вооружится винтовкой, у кого есть меч, пусть вооружится мечом, если нет даже мечей, вооружайтесь мотыгами, лопатами или палками. Все, как один, должны подняться на борьбу с колонизаторами во имя спасения Родины». И горела земля под ногами оккупантов.
В Музее революции в Ханое мы видели партизанское оружие тех лет — старые ружья и хитроумные капканы; крестьяне горных районов использовали длинные бамбуковые копья. В джунглях, когда в двух шагах от дороги трудно обнаружить притаившегося человека, и копье было страшным оружием.
— Теперь строим новые, — рассказывает товарищ Хоа.
Новых домов всего пока два, в одном из них поселили нас. Построены они со вкусом, удобные. Но пока всего два… У государства еще нет средств, чтобы восстановить курорт. А место славится горным лечебным воздухом. Даже в пору тропических ливней, когда липкая духота изнуряет людей, здесь свежо, даже прохладно. Курорт называется Тамдао — Три Горы. Сейчас его больше посещают иностранные гости. Но это временно: Тамдао станет здравницей вьетнамских трудящихся.
Восьмое чудо
Так называют вьетнамцы залив Халонг. Там три тысячи островов. Есть такие, что торчат из воды, как упавшие обломки скалы, есть поросшие лесом, с пещерами. Многие причудливой формы: то напоминают сурового монаха в клобуке, то будто два петуха изготовились к драке. Часами можно любоваться их красотой, особенно хороши они в закатное время.
Старенький катер ловко проходит узкими коридорами, которыми отделяются острова друг от друга. Вот он пристраивается кормой к одному из островов. Матрос спрыгивает на узкую каменистую площадку, захлестывает канат за острый валун и приглашает сходить. Поднимаемся по едва заметной тропке вверх — она стиснута густой вечнозеленой растительностью. Ветви цепляются за одежду, и к тому же круто, прежде чем ступить, высматриваешь упор для ноги. Ну и, как полагается в таких случаях, вперед вырываются молодые…
Поднялись — и увидели перед собой громаднейшую пещеру. Внизу, как кукла-матрешка (такой она кажется издали), — самая молодая из нашей делегации — Таня Коневец. Она уже успела спуститься в пещеру и восторженно кричит, голос ее гулко раздается под каменными сводами. Таня — слесарь из Краснодара, депутат Верховного Совета республики. Она — наша общая любимица. Когда при встречах приходится говорить ответные слова, просят Таню. И она говорит, и все у нее получается просто, естественно, как надо. У нее яркое, с цветами платье, яркая косынка, потому она и кажется издалека матрешкой.
— Скорей сюда! — кричит она. — Увидите чудо!
Чудо заключается в том, что из пещеры есть выход, ведущий в другую пещеру, менее освещенную и потому мрачную. На сероватой стене надписи. Где только не побывает любознательный русский! Моряки оставили названия своих кораблей: «Н. Чернышевский», «А. Невский», «Волоколамск». Но особенно гордо звучит: «Дима. Аэрофлот».
Потом катер проходит мимо скалистого острова с небольшой песчаной площадкой. Остров носит имя Германа Титова. Он бывал здесь, выходил на этот уютный песчаный пятачок. Вьетнамские друзья в знак уважения к Советскому Союзу, его выдающимся людям, назвали остров именем космонавта.
Неподалеку от острова порадовали нас озорной игрой серые дельфины. Остромордые, с маленькими смешливыми глазками, они выскакивали из воды свечкой, как будто дразнились. Наверно, им было смешно видеть наше удивление, слышать восторженные: «Ах! Ах!» Потом им прискучило играть, и они стремительно понеслись по прямой, то зарываясь в воду, то выскакивая из нее. Вот они обогнули торчащий из воды шест с распорками.
— Лан? Спроси у Хоа, что это такое? Флагшток затонувшего корабля?
— Японский корабль, — подтверждает товарищ Хоа.
Товарищ Хоа знает историю своей страны. Его рассказ — гневный, с болью. Кто только не зарился на благодатную землю Вьетнама! Тринадцатый век — татаро-монголы. В Музее революции в Ханое хранятся тронутые временем заостренные столбы, выточенные из железного дерева. Эти столбы вбивались в дно в удобных для высадки вражеских войск бухтах. Суда татаро-монголов напарывались на них…
Два века спустя простой вьетнамский рыбак Лe Лой возглавил восстание против китайских феодалов, захвативших к тому времени страну. Восстание завершилось успехом. Расцветали наука, искусство (об этом опять-таки говорят экспонаты в музеях, скульптуры в храмах).
