Вера Кетлинская - Иначе жить не стоит
С подземной газификацией он был как бы накоротке, ему казалось естественным — раз дело великое, значит, должно быть сделано, а поскольку он сам демобилизовался — тут ему и быть, где ж еще!
Он уже успел осмотреть строительство и нашел себе работу по душе — прибился к проходчикам, хотя и сказал о методе проходки:
— Тю-ю! Кустари-одиночки. Девятнадцатый век!
Его уже все знали. Девушки-маляры скалили зубы и задевали его, когда он проходил мимо, а Ваня Сидорчук добродушно отмахивался:
— Но-но, знай малюй!
И улыбался Катенину — что делать, липнут ко мне девчата…
С того дня Катенин искал среди работающих вздернутый нос и голубую футболку Вани Сидорчука.
Через несколько дней приехал Алымов.
Вместе с Алымовым прибыл компрессор — Алымов перегрузил его на станции и сам примчался на подножке грузовика.
— Вырвал с бою! — рассказывал он Катенину, когда сели пить чай. — На железной дороге — саботажники, пустили малой скоростью. Я влез на тормозную площадку, на каждой станции — к начальнику, накричался — аж охрип! Зато компрессор тут.
Катенин глядел на него восхищенно и благодарно.
— Олесова будем снимать, — продолжал рассказывать Алымов, с блюдца жадно потягивая чай. — Не годится он — размазня! Говорил с Бурминым, убедил. Только Бурмин тяжеловат на подъем, недаром «мамонтом» зовут — пока раскачается!
Катенин нередко досадовал на Олесова — не конкретен, мягок, плохой организатор. Но, как все люди, видавшие на своем веку много начальников, он боялся перемен: недостатки Олесова известны, как воздействовать на него — изучено, а человек порядочный, доброжелательный. Поди знай, кого назначат на его место!
— Не прогадать бы.
— Прогадаем, если выжидать станем. Знаете, кто метит на это кресло? Стадник!
Катенин припомнил неудобные вопросы Стадника, его недоверие к методу взрывов. Но это были недостойные, мелкие соображения, и Катенин отогнал их. Стадник — энергичный работник, преданный идее подземной газификации. Как он говорил в тот вечер, на банкете: «Я хочу ее увидеть, понимаешь?..»
— Отпустят его из наркомата?
Алымов бешено сверкнул глазами.
— Отпустят — да только не туда! У него губа не дура! Кто он такой? Десятая спица в колеснице. А тут — сам себе начальник, слава, ордена! Я про него кое-что узнал. Приемный сын дьякона — вот он кто. Хоть и был у него батько бедняком и солдатом империалистической войны, а рос — у дьякона. На шахту пошел, когда дьякона прижали. В партию пробрался, а там и в руководящие кадры! Ну, ничего. Я уже меры принял.
Катенин побледнел. Ему стало страшно и стыдно.
— Что насупились? — усмехнулся Алымов и налил еще чаю себе и Катенину. — Не задуряйте свою голову. Это не ваша забота. Ваша забота — провести опыт и победить.
— Мне кажется, Стадник человек честный, — запинаясь, возразил Катенин. — Он, в общем-то, наш большой доброжелатель. Правда, кое-чего он не понимает… не принимает…
Алымов сжал вздрагивающую руку Катенина своими сильными, цепкими пальцами.
— Всеволод Сергеевич, ну что вы разволновались? Вы — талант, вы — технический ум, ваше дело — изобретать, а внешнюю политику оставьте мне. Такие люди, как вы, на все смотрят идеалистически, попросту говоря — наивно. А жизнь сложнее и грубее, мерзавцев побольше, чем идейных. Каждый рвет себе. Вы вот откровенничаете с профессорами — то не решено, это не получается. А вы знаете, что Граб уже внес в комиссию свое предложение — вариант вашего метода? Что Вадецкий вместе с Колокольниковым тишком разрабатывают свой проект и тянут Олесова в соавторы?
Катенин заволновался. И Граб, и Вадецкий — знающие, опытные люди, у них превосходные помощники, отлично оборудованные лаборатории, широкие возможности… Пока он тут кустарничает с несколькими молодыми инженерами, не имея ни лаборатории, ни свободных денег, пока он наивно доверяется экспертам-консультантам… они мотают на ус недостатки его проекта и полным ходом разрабатывают лучшие варианты?!
— А вы… Константин Павлович, вы видели их предложения?
Алымов встал и покровительственно потрепал Катенина по плечу.
— Доверьтесь мне, Всеволод Сергеевич. Я за вас — и не позволю ущемить ваши интересы. Ни Олесов, ни Стадник не смогут нам пакостить — это уж будьте уверены.
Он налил себе еще чаю и, стоя, жадно выпил. Глаза его лихорадочно сверкали из-под набрякших век.
Катенин сидел ссутулившись. Снаружи доносились оживленные голоса — монтажники с Федей Голь влюбленно ходили вокруг компрессора и обсуждали, как лучше организовать монтаж и наладку. Повизгивал пневматический молот — в шахте дошли до твердых пород и начали дробить их. Жужжал сварочный аппарат — сваривают швы на газоотводящей трубе. Девушка-маляр выкрикивала частушку:
Трехкопеечные парни
Завсегда ломаются!
Шла обычная трудовая, милая сердцу жизнь. Где-то там работает и Ваня Сидорчук, первым спросивший: «А что у нас делается по той статье Ленина?» — Ваня Сидорчук, для которого удача подземной газификации будет огромной, быть может, самой большой в его жизни радостью.
«А для меня? — спросил себя Катенин. — Для меня тоже! Ведь не для почестей, не для денег, не для личного благополучия я все затеял. Я не хочу „рвать себе“. Если Вадецкому или Грабу удастся найти какие-то лучшие решения, я охотно поделюсь с ними всем, что удача может принести. Поделюсь?.. А если они хотят не какой-то доли, а всего? Отстранить меня и добиться самим? „Вам это не нужно? Врете, нужно“. Я верил Олесову, а он связывается с Вадецким против меня? Я поверил Стаднику, а он ловко саботирует?.. Да может ли это быть?!
Рядом стоит и жадно пьет четвертую чашку чая мой главный помощник и руководитель — Алымов. Действительно ли он знает о людях что-то такое, чего не вижу я? Что-то более низменное и глубинное, руководящее их поступками?.. А я — интеллигент-идеалист?.. „Ты старомоден, папунька, этакий наивный чеховский интеллигент…“»
— Ну что, никак не переварите новости? — грубовато-ласково спросил Алымов и закурил. Курил он так же, как пил чай, — жадно.
— Неприятно все это.
А надо ли все это «переваривать»? Зачем вникать во всякую ерунду — кто приемный отец Стадника, и с кем якшается Олесов, и кого там нужно снимать, и кто хочет что-то «рвать себе»?! Алымов говорит — я за вас, доверьтесь мне. Ну и пусть он делает все, что нужно. А я буду работать. Работать! И не буду путаться в побочные дела. Видимо, жизнь действительно сложней и грубей. Это понимает даже моя дочь. Каждый тянет в свою сторону. Добивается своего. А чего добивается Алымов? Он поверил в меня? Добивается моего успеха? Ну и хорошо!
— Константин Павлович, вы сказали — довериться вам. Вот я и хочу… Хочу думать только об опытной станции, готовить проведение опыта, решать технические вопросы…
— И правильно! — поддержал Алымов. — Валяйте жмите!
Чтобы переменить разговор, Катенин рассказал о Ване Сидорчуке. Может ли быть, что Алымов не почувствует того же, что почувствовал и Федя Голь, и сам Катенин?
Алымов почувствовал. Опять засверкали его маленькие глазки под тяжелыми веками.
— Замечательно! Сейчас же позову его!
— В конце концов, это — главное! — с надеждой сказал Катенин. — Есть же и такие — чистые, убежденные люди?..
— Ну конечно! — Алымов наклонился и прикурил от докуренной папиросы новую. — Конечно, милый вы мои интеллигент! Есть народ — чудесный, самоотверженный. А накипь — накипь мы сметем.
Он походил по тесной комнатке — длинная фигура смешно моталась взад и вперед. Похоже было, что энергия распирает его и не находит выхода.
— Вот что мы сделаем! — воскликнул он, останавливаясь напротив Катенина. — Пора выводить наше дело к народу! Я вызову сюда корреспондента газеты, мы ему тут все расскажем и покажем, сведем с этим вашим Сидорчуком… Знаете, какой это материал для газетчика?!
Катенин соглашался. Алымов опытен и деловит — мне и в голову не пришло так использовать появление Сидорчука. И вообще без Алымова я не сумел бы двинуть дело. Как быстро он получил участок, развернул стройку! И вот сегодня — компрессор…
Он снова с восторженной благодарностью смотрел на Алымова, на его горящее неукротимой энергией лицо, на костистые, цепкие пальцы, сминающие мундштук папиросы. Он вверялся Алымову — и только где-то в глубине души осталась царапина. Было жаль чего-то огромного и чистого, почему-то связанного в памяти с концертом Софроницкого; не уточнить было, что именно открылось ему на концерте, чем он был тогда богаче и счастливей, но помнил: было хорошее, и очень жаль, что его — не удержать.
5Липатов привык, что всякому делу нужно прежде всего обеспечить партийную поддержку — без дрожжей тесто не всходит.
