Александр Доронин - Перепелка — птица полевая
Вышла в круг и Казань Зина. Растянула платок — тот закачался петушиным хвостом. Голос у нее звонкий, раздавался по всему селу:
Высоко летит пилот,
Внизу — самокатка.
Молодых парней села
Треплет лихорадка!
Остановилась на минутку, чтоб вздохнуть, и вновь частушки запела…
Здесь откуда-то взялся Цыган Миколь, прежний ее жених. Ноги у него такие кренделя стали выворачивать, какие и в магазине не продают. Начал на карачках изгибаться, сам свистел, кричал, себя ладонями по груди хлопал, чтобы все знали, что у него на душе.
Роза Рузавина не плясала — не любит это дело, да и Зины боялась.
На второй день в дом к невесте зашли ряженые. С ними пришли и кочелаевские гости, во главе которых был главврач Василий Никитич Сараскин.
Полный, низенького роста, он казался катившейся бочкой. У порога снял лохматую лисью шапку — бритая голова весь дом осветила. Не голова, а бедро молодой девушки.
— Где, где наша ярка? — начали расспрашивать гости.
— О какой ярке говорите, вы нам старую овцу продали. Вон, нехорошим голосом ревет…
За столом, который был покрыт красным полотном — что показывало о проведении хорошей ночи, — неустанно пили и ели.
Наташа не смотрела на родню — стеснялась их вульгарной речи. Сильнее всех стыдилась тетки Зины, на которой были с рваными карманами мужские короткие брюки, в руках кнут, под поясом висела большая «морковь». Села около главврача, подняла рюмку и стала о чем-то спрашивать. Тот, улыбаясь, начал рассказывать. Вдруг Зина встала, схватила привязанную на резинке «морковь» и как шлепнет его по носу! Тот сразу покраснел…
Свадебное зло легче весеннего ветра. Смеялись так, что забылось все. Сараскин тоже не удержался, выскочил к пляшущим, закрутился вокруг Зины. Олег Вармаськин сегодня почему-то не пришел, сейчас женщина считала себя вырвавшейся на свободу птицей, думала, что за ней никто не следит. Да разве от глаз матери дочку спрячешь? Лезть не лезла, но и молчать не стала. То и дело бросала единственной баловнице:
— Хватит, дочка, хватит, здесь ты не одна…
Зина ее мораль и не слушала. Да, возможно, так и было: вновь на двух гармошках играли, все были пьяные, кричали кому что на язык попадало. Даже старый Пичинкин, Федор Иванович, неустанно голосил:
— Вармазейка-ош (город),
Поцелую кого хошь!..
Зина слегка нагнулась и крикнула:
— Целуй, дядя Федя! Мы с тобой родственники — прощу…
Олда как держала мешалку для браги, которую прихватила из сеней — клацк! — по спине бойкой на язык дочери: можешь врать, да и думать умей!
Отец невесты только успел сесть за стол, здесь Захар Митряшкин к нему пристал:
— Ты, Федор Иванович, расскажи-ка нам, как Хрущев сырую кукурузу хрумкал.
— Какую кукурузу? — замигали его мутные глаза.
— Помнишь, деду Эмелю об этом рассказывал!
— Тот, кыш бы его побрал, с Молотовым, говорят, обнимался… Побольше его слушайте!
Свадьба шла два дня и две ночи. Вино лилось рекой. Не зря потом Казань Олда по всему селу хвалила себя: «Все начальство пило у нас…» Видать, Сему Куторкина вспомнила. Тот, рассказывают, еле живым остался. А вот о своей дочери — ни слова не сказала — опозорят. Тогда ведь, ночью, во второй день свадьбы, Зину она застала во дворе с главврачом. Вышла по нужде, а там они…
Не зря говорят: где водка, там и с ума сходят.
* * *Мороз ломал деревья, как козлиные рога. Будто не зима измеряла свою силу, а палили из ружей.
Наконец-то село постепенно стало просыпаться. Сначала в середине села посветлело, потом и дома осветлили свои шторы. Через некоторое время вверх потянулись густые белые полосы. Повисли они на оловянном небе толстыми поленьями, и еще больше улицу побелили. Только само небо было каким-то съежившимся, будто у него заболел живот. Скрючилось над селом, взяло в охапку синюю тучу и ни слова не может вымолвить. Откуда вымолвишь — мороз еще сильнее крепчал.
Выцветший головкой подсолнуха спускавшаяся луна в последний раз сверкнула уставшим взглядом и закрыла глаза. Звезды тоже попрятались куда-то, будто их кто-то напугал. Начался новый декабрьский день.
Игорь Буйнов встал, включил на кухне свет и, не тревожа жену Наталью (та спала на койке растянув руки, видела, видимо, седьмой сон), пошел на ферму. У зоотехника в селе полно дел, они, видать, никогда не закончатся. Зимой и летом с него требовали мясо и молоко. С фермы хоть не вылезай. Что, если уйдет оттуда, скот не будет прибавлять в весе, надои уменьшатся? И так бывает. Кормов, по его подсчетам, хватит до следующего лета, да ведь в ясли не будешь их кидать как попало. Солома любит, чтобы ее подсластили, комбикорм — пропарку.
Или взять воду. Холодную дашь — скот заболеет, горячую — жди беды…
Шел Игорь по сельской улице и, размышляя о чем-то своем, и про мороз забыл. Вспомнил вчерашнюю статью в газете. Ее автор жаловался на то, почему село мало внимания уделяет городу. Мы, говорит, городские жители, скоро с голода помрем: в магазинах, кроме гороха, ничего нет. Так-то так, — рассуждал зоотехник, — да и город сильно не ломает свою спину. И он переживает только о себе. Вон на технику в десять раз увеличили цену. Возьмешь с завода сеялку — пять быков вези, за машиной цемента отправишься — вновь десять свиных туш надо. Вот тебе рабочий класс! В Вармазейке не такая война? Из магазина исчезли соль, спички, сахар. Труженикам совсем не в чем работать. На базаре и спецовки не купишь, там каждый подшитый лоскут денег требует. Где столько их взять сельчанину, когда его работа почти ничего не стоит. Видите ли, мяса и молока не хватает… Не будет хватать, если не установят нормальные цены!
В домике фермы горел свет. Буйнов зашел туда и сразу оторопел: перед ним на полу спал в стельку пьяный Захар Митряшкин. Сторожем он здесь недавно, раньше был механиком. Вечканов оттуда прогнал. Все из-за пьянства. Сейчас вот снова рот не может открыть. Не зря говорят: «Свинья везде грязи найдет».
От злости Игорь рассвирепел. Потянул за рукав шубы храпящего, и — его сразу как будто бардой облили.
Захар долго протирал опухшие глаза. Наконец-то открыл их, покрутил лохматой головой и хриплым голосом спросил:
— Сколько времени?
— Петухи поют, сосед!
— Я, утро уже? — никак не верил пьяный.
— Тебе кто в рот наливал, так напился? Забыл, только недавно тебя выгнали?
— Э-э, дружок, сейчас и в Москве министры без дел остались. У меня нет портфеля, руки в кармане таскаю и оттуда мне нечего цапнуть, — оправдывался сторож. Самому, видимо, стыдно было за то, что потерял человеческий облик.
Игорь не успел ответить, как открылась дверь и зашла Роза Рузавина, доярка. Из ее глаз сыпались зеленые искры.
— Ты знаешь, Игорь Николаевич, — начала жаловаться женщина, — кто-то моторы стащил…
— Какие моторы?
— Какие, какие… Какими воду качаем!
Игорь побежал за Розой к домику в конце коровника. Тот был открыт настежь. Двух моторов, которые поставили этой осенью, будто ветром сдуло. Под ногами валялись железки, соляркой забрызган пол. Моторы или стащили, или сторож продал. Одному отсюда их не вынести, видимо, несколько человек приходили.
— Как схватилась, что их нет здесь? — спросил зоотехник.
— Как схватилась… Нужна была вода, а его, Захара, не смогла разбудить.
Когда вернулись к Митряшкину, он уже сидел на голой, непокрытой койке. На его небритом лице было удивление.
— Захар Петрович, как тебе не стыдно? — стал ругать его Игорь.
— Водка, прах бы ее побрал, и коней приводит в бешенство, — оправдывался сторож.
Игорь и об этом слышал. В прошлом году на чьей-то свадьбе мерину с разукрашенной дугой вынесли ведро самогонки, тот выпил, потом полдня на ноги не мог встать.
Захар сказал, что никаких моторов он не продавал, вином его вчера угостили хорошие люди. Провел, мол, в подвал электричество. Игорь не стал расспрашивать, кому он провел — это не его дело. Но по взгляду мужика видел: не врет. Только кто же воры?
С ветврачом Буйнов проверил на вытеле коров, прошли в ту часть коровника, где держались купленные в соседней области племенные телки, и направился в правление. Уже хотел было сесть на молоковоз, который всегда в это время проезжает вдоль села, но неожиданно наткнулся на председателя исполкома райсовета Атякшова.
— Вы, Герасим Яковлевич, хо-хоп! — и сразу всем навстречу. Не с вертолета сошли, и машины Вашей не видно?
— На вертолетах маршалы летают, я только капитан запаса. Что, не ждали? — улыбнулся нежданный гость.
— Приезжающих много, да только пользы от них кот наплакал, — не удержался Игорь.
Атякшов сжал губы, будто откусил горькое яблоко. Потом недовольно посмотрел в левую сторону, откуда белой шапкой виднелась Пор-гора.
