Алексей Мусатов - Клава Назарова
На обледеневшем спуске к Базарной площади Евдокия Фёдоровна поскользнулась и грузно осела в снег.
Ей помогла подняться коренастая незнакомая женщина, одетая в засаленный дублёный полушубок и мужскую шапку-треух.
— Куда тебя несёт, старая? — ворчливо заметила она. — Теперь дороги через базар нет. Добрые люди это место стороной обходят.
— А с чего бы обходить? — возразила Евдокия Фёдоровна. — Я этой дорогой с малых лет хожу.
— И все ходили… А с сего дня заклятое там место, страшное.
— Да чего ж страшного-то?
— Ты что, мать моя, знать ничего не знаешь? — удивилась женщина в треухе. — Болела, что ли, или в отлучке была? — Она посмотрела в сторону Базарной площади и, вздрогнув, перекрестилась. — Да здесь утром такое видеть привелось… Век не забудешь! Трёх людей повесили… Они и посейчас висят. И приказано их ещё трое суток в петле держать. К ним и часовой приставлен, чтобы никто из родных их снять не посмел.
— Людей повесили? — чуя недоброе, сдавленным голосом переспросила Евдокия Фёдоровна. — А люди-то какие… люди-то? Чьи они?
— Да наши люди, свои, островские… Одна, говорят, Клава Назарова, другая…
Женщина в треухе не договорила.
Евдокия Фёдоровна, вскрикнув, вдруг грузно осела на неё и стала сползать вниз.
Женщина растерянно оглянулась: кого бы позвать на помощь? Кругом было пустынно. Но вот со стороны площади мелькнуло несколько фигур.
— Люди добрые, помогите! — негромко окликнула их женщина в треухе.
Фигуры приблизились: это были Федя, Дима и Ваня Архипов.
— Замёрз кто-нибудь? — спросил Дима.
— Да нет. Старуху вот встретила. Боюсь, не кондрашка ли её хватила? — Женщина в полушубке рассказала, что произошло.
Ребята наклонились и узнали Евдокию Фёдоровну.
— Тётя Дуня, — принялся тормошить её Дима. — Что с тобой? Очнись! Это мы, ребята, свои…
— Эх, гады! — скрипнул зубами Федя. — Зараз обеих доконали… и мать и дочь.
— Ты погоди, не лютуй зря, — остановил его Дима. — Она ещё живая, тётя Дуня. Плохо только с ней. Давайте так: вы санки достаньте и везите её домой, а я за матерью сбегаю…
Отпустив женщину в треухе, Федя с Ваней раздобыли санки и минут через двадцать привезли Евдокию Фёдоровну домой.
Вскоре пришёл Дима, а вместе с ним его мать и Варя Филатова. Елена Александровна оказала Евдокии Фёдоровне первую помощь, привела её в чувство.
— Сердце у неё ещё крепкое, но с головой что-то случилось, — сказала она. — Заговариваться стала. Надо около неё подежурить.
— Я останусь, — согласилась Варя и, сняв пальто, принялась наводить в запущенной комнате порядок.
Елена Александровна ушла, а ребята всё ещё продолжали сидеть около печки.
Ваня, втиснувшись в угол, обхватил голову руками, Дима задумчиво рассматривал подвернувшийся ему пионерский горн, Федя, не моргая, смотрел на огонь и, словно не чуя боли, голой рукой хватал выскакивающие из печки пунцовые угли и бросал их обратно в топку.
Варя с грустью посмотрела на ребят. Сегодняшнее утро на площади, казалось, пригнуло их к земле, состарило на много лет.
— Шли бы вы по домам, уже поздно, — посоветовала Варя. После ареста Клавы она как-то само собой стала у ребят за старшую. С ней советовались, делились мыслями, планами, высказывали свои сомнения и тревоги.
— Скоро уйдём, — отозвался Ваня. — Только сначала поговорить надо. — И он кинул сердитый взгляд на Федю. — О нём вот.
— Верно, надо поговорить! — подхватил Дима. — Ты, Варя, только подумай. Этот герой совсем голову потерял. Подговорил мальчишек и решил с ними пробраться ночью на площадь и снять Клаву с виселицы. Сегодня он даже в разведку отправился. Мы с Ваней еле утащили его с площади.
— А что ж, по-вашему, Клава трое суток на площади будет висеть, а мы терпи? — Федя судорожно вскинул голову, лицо его перекосилось от боли. — Какого человека потеряли! Какого человека! Нет, нам не простят этого! Никогда не простят!
Дима и Ваня опустили головы. О чём теперь говорить? Разве же они все эти недели не бредили планами, как бы только вырвать Клаву из тюрьмы? Тут было и вооружённое нападение, и подкуп часовых, и подкоп под тюремные стены. Но Клава же сама запретила им даже думать об этом. Варя опустилась рядом с Сушковым, тронула его за руку.
— Не надо, Федя, возьми себя в руки. Нам всем тяжко. Второй Клавы мы больше не найдём. Но война есть война. Когда гибнет один, десять других не лезут очертя голову под пули. Помни, что требовала от нас Клава: «Не будьте мальчишками, не лезьте на рожон. Затаитесь пока, притихните, сохраните себя. Вы ещё будете нужны». И мы, Федя, будем нужны! Вот увидишь!
Варя выглянула в сени, прислушалась и кивнула ребятам.
— Теперь идите!
Юноши поднялись. Федя сунул руку за пазуху и достал три бязевых лоскута. На каждом из них чёрной тушью было написано:
«Так будет с каждым, кто помогает бандитам!»
Варя покачала головой: она сама видела, как немцы после казни прикрепляли эти лоскуты к груди каждого повешенного.
— Уже успели снять? Когда? С кем?
— С Петькой работали… Сегодня вечером, — признался Федя. — Можете сжечь. Вместо них мы другие лоскутки повесили.
— А что написали? — спросил Дима.
— Да так, коротенько… Клашины слова: «Красная Армия придёт! Победа будет за нами!»
Дима и Ваня Архипов, не скрывая восхищения, посмотрели на приятеля и, подержав в руках бязевые лоскуты, бросили их в печку.
— Но к виселице больше не ходи, запрещаю! — строго сказала Варя Сушкову.
На следующий день она повидалась с Самариной и попросила её сходить в канцелярию тюрьмы, чтобы получить разрешение похоронить Клаву.
Мария Степановна согласилась.
«Сумели повесить, сумеем и похоронить», — цинично ответили ей в канцелярии, и она вернулась ни с чем.
Но когда тюремное начальство узнало, что ночью неизвестно кем на трупах казнённых были повешены новые лоскуты с новыми надписями, оно разрешило родственникам снять трупы и похоронить по собственному усмотрению.
На третьи сутки Шошина доставили в покойницкую, а Аню Костину родственники увезли в деревню.
Снять Клаву с виселицы и привезти на санках домой вызвались Федя, Дима и другие ребята.
— Ни в коем случае, — решительно запротестовала Варя. — Вы видели, что на площади всё время дежурят полицаи? А сегодня утром у дома Назаровых тоже поставили полицейского. Возможно, что за домом уже следят переодетые шпики. Думаете, это случайно? Немцы, как видно, и похороны решили использовать для того, чтобы выследить подпольщиков.
— Так что же нам теперь? — возмутился Федя. — И в похоронах не участвовать?
— Нет, Клаву хоронить мы будем. Но надо делать это незаметно, не бросаться немцам в глаза. Главное, чтобы собрать на похороны побольше народу — молодёжи, женщин, ребятишек. Пусть будет массовое шествие по городу.
В этот же день Варя сходила к своему дальнему родственнику, старику возчику, и тот привёз Клаву на дровнях домой.
Комсомольцы, подчиняясь приказу Вари, в квартире Назаровых не показывались. Но дел у них хватало. Они обошли почти весь город и оповестили жителей о похоронах Клавы. Сколотили гроб, из брусничника и еловых веток сплели десятки венков и всё это переправили в дом Назаровых. На кладбище вырыли могилу.
Наступил день похорон. Сотни людей вышли проводить Клаву Назарову в последний путь.
Соседки вели под руки Евдокию Фёдоровну. Ребятишки, с недетской печалью на лицах, несли перед гробом зелёные венки. Петька Свищёв почему-то держал в руке помятый пионерский горн.
А люди всё прибывали. Они шли из-за моста, с верхних улиц и, суровые, сосредоточенные, вливались в общий поток.
Замешавшись в толпе, шагали вместе со всеми и комсомольцы.
На углах стояли какие-то люди в штатском и фотографировали идущих за гробом.
Похоронная процессия прошла по Набережной улице, пересекла Базарную площадь, потом миновала тихую Школьную улицу и приблизилась к городскому кладбищу.
Скупо светило зимнее солнце. Деревья стояли седые и пушистые от инея. Под ногами сотен людей жёстко скрипел сухой снег.
Могила была вырыта под старым развесистым клёном.
Евдокия Фёдоровна в последний раз припала к груди дочери.
— Спи спокойно, хорошая ты душа… живой огонёк наш, — громким шёпотом произнесла пожилая незнакомая женщина, склонясь перед гробом в низком поясном поклоне.
И в ту же минуту откуда-то из середины толпы вырвался яростный, громкий девичий голос:
— Прощай, Клаша! Наши за тебя отомстят!..
Комсомольцы, отыскав друг друга глазами, переглянулись.
Федя осторожно пробрался к Варе Филатовой, по самые глаза завязанной старушечьим платком.
— Ну, разреши! Хотя бы несколько слов! — умоляюще шепнул он. — Какого человека-то хороним…
