Карпов Васильевич - Маршальский жезл
После сигнала трубы, известившего об окончании занятий, подполковник сказал:
– Сейчас вы познакомитесь с техникой и вооружением, которые вручают вам Родина и партия. Все это создано на средства народа и произведено вашими отцами, матерями, братьями и сестрами, поэтому относитесь бережливо.
Полковой городок превращен в огромную выставку. На строевом плацу, вдоль казарм, в спортивных городках, на всех дорогах и площадках стоят ровными рядами специальные автомобили, пушки, пулеметы…
Нас разбили на группы и развели в разные концы двора. Стали показывать технику и вооружение. Пояснения давали не офицеры, а солдаты и сержанты. Это показалось удивительным. Начищенные, в отутюженном обмундировании, свежевыбритые экскурсоводы походили на специальных инструкторов, но позже мы узнали и еще больше поразились: это были самые обыкновенные солдаты!
Обычно мы видим солдат, шагающих в строю, слышим команду и поэтому думаем, вся служба в этом и заключается: шагай, пой песни, ну, постреляй и сходи в караул, вот и все.
И я тоже так представлял военную службу, да тем более в пехоте! Но то, что я увидел, меня обескуражило: неужели все это можно изучить за два года?
Нам показали сложнейшую технику, причем образцов было так много, что, когда я обошел лишь половину, ноги подламывались от усталости! Самодвижущиеся пушки, ночные прицелы с инфракрасными приборами; радиостанции; приборы для обнаружения радиоактивного и химического заражения; всевозможные дозиметры, рентгенометры, дегазационные индивидуальные средства; минные тралы и бульдозеры; заграждения; плавающие бронетранспортеры; средства защиты от отравляющих веществ: противогазы, чулки, накидки, резиновые костюмы, похожие на скафандры космонавтов, оберегающие от невидимой и неслышимой смерти; мощные танки приплюснутой формы с броней такой толщины, что от них отлетает снаряд; противотанковые ракетные установки, которые в момент полета ракеты направляют ее в танк; автомобили и бронетранспортеры различных моделей: те, что идут в бой, и те, что ремонтируют их в считанные минуты на поле боя; кухни и водовозки, бензовозы и продуктовозы, клубы и лавки на колесах.
Все это состоит на вооружении полка.
Во второй половине дня нас вывезли в поле, и те же солдаты показали технику в действии. Они стреляли из автоматов, пулеметов и гранатометов, причем мишени не успевали подняться, как тут же падали пораженными.
Особенно потрясло единоборство солдата с танком. Солдат вышел против танка один на один. Он притаился за кустиком в небольшом окопчике. Бронированное чудовище с ревом помчалось в его сторону, он решительно поднялся навстречу. Мне хотелось крикнуть: «Не надо, остановите! Мы верим в его смелость!» Когда до рычащей стальной махины осталось несколько метров, солдат вскинулся и влепил в лоб танку гранату! На поле боя танк, возможно, встал бы от взрыва. Но здесь граната была учебной, и танк с хода налетел на солдата. Я закрыл глаза… Задавил! Но, разжав веки, увидел: солдат поднялся из окопа после того, как танк проехал над ним гусеницами, снова взмахнул рукой и влепил еще одну гранату, теперь уже в корму танка.
Командир, заметив наш испуг, успокоил:
– Ничего, хлопцы, скоро и вы так же будете щелкать танки.
Да, день знакомства с техникой был необычным. После сомнения - как же все это можно изучить? - меня вдруг охватила какая-то веселая удаль: вот это да! Силища! Любой враг не сможет противостоять этой мощи!
…Месяц мы пробыли в карантине. Такого слова нет в уставах, не упоминают его и в официальных бумагах. Но оно существует: все, от самых старших начальников до солдат, пользуются им, когда речь заходит о новобранцах, изучающих азы воинской службы.
В подразделении с медицинским названием карантин не осуществляется никаких лечебных мероприятий. Все мы прошли обследование медкомиссии еще в военкомате, признаны годными к службе. Врачей в карантине нет. Командуют здесь строевые офицеры и политработники: они должны за короткое время ввести нас в русло воинской жизни.
Мы проходим специальную программу молодого солдата. Изучаем азы. И нас изучают. В карантин ходят офицеры всех подразделений полка. Из обрывков разговоров ясно: в эти дни решается, кому из нас быть минометчиком, кому - разведчиком, кому работать в ремонтных мастерских. Наши ребята тоже не дремлют, стараются выбрать место по вкусу. Вадим спрашивал о клубе, об ансамбле, сказал, что хорошо играет на пианино.
Степану предложили идти в автомобильную роту слесарем-ремонтником. Он отказался:
– Я железками на гражданке постучу. Хочу быть настоящим солдатом.
Дыхнилкина никуда не сватали. Он сам лез с расспросами к каждому новому офицеру, заглянувшему в карантин:
– Вы не со склада? Может быть, из столовой? Я хорошо продукты развешиваю. А возможно, вы из лазарета? Так я любого раненого один могу поднять. В речном порту грузчиком работал.
Странно: гордый, красивый Соболевский и этот тип оказались чем-то похожими друг на друга. Правда, они «нанимаются» по-разному. Вадим веско, будто делает одолжение; Дыхнилкин юлит, заискивает.
Ловко его осадил однажды каптенармус Панченко. Дыхнилкин пытался уговорить майора, прибывшего из штаба полка:
– Я любое донесение за миг доставить могу. Одна нога здесь, другая там.
– В этом нет надобности, - пояснил майор, - не те времена. Сейчас донесения по радио передают, на вертолетах или на мотоциклах доставляют.
– Так я же прирожденный мотоциклист! - воскликнул Семен, сияя от счастья. - Мое сердце на три метра впереди мотоцикла летит…
– У вас есть права? - спросил майор.
– Прав нет. Но мотоцикл - это моя стихия. Я его за два часа выучу.
Майор улыбнулся - понял, с кем имеет дело. Вот тут каптенармус Панченко, у которого Дыхнилкин пытался однажды «закосить» лишнее одеяло, сказал:
– И чего ты зря беспокоишься? Половина службы у тебя пройдет в отдельной комнате со всеми удобствами.
– Это где же? - поинтересовался Семен.
– На гауптвахте, - ответил Панченко и, смешливо блеснув глазами, удалился в каптерку.
* * *
Гляжу на бескрайнее море песка. Так непривычно видеть волны неподвижными! Они должны колыхаться, бить в берег. А тут настоящее море, огромное, только мертвое. Будто в сказке Змей Горыныч взмахнул костлявой рукой и повелел: «Замри, море!» И остановились волны вскинутыми вверх.
А иногда мне кажется, что я стал персонажем научно-фантастического романа, залетел на потухшую, безжизненную планету. Вокруг настоящие космические пейзажи. Как на Луне! Такие мысли приходят, когда я остаюсь один лицом к лицу с пустыней. А когда слушаешь рассказы об этих местах, оказывается очень удивительной эта заплатка на земном шаре величиной в несколько европейских государств.
Читают нам лекции «Край, в котором ты служишь». Страна чудес - эти Каракумы. Оказывается, у нас под ногами бесчисленные запасы нефти и газа, а над головой столько солнечной энергии, что она могла бы соперничать со всеми электростанциями страны.
Здесь все, о чем бы ни говорили, сопровождается эпитетом «самое». Самая большая в стране пустыня, самый длинный в мире Каракумский канал, самый лучший каракуль, самый жаркий район, самое богатое месторождение солей - Кара-Богаз, самая богатая кладовая газа, самые сладкие в мире дыни, самые быстрые ахалтекинские скакуны, самые страшные в мире пауки - каракурты и самые ядовитые змеи - кобры, эфы.
А климат? В декабре в течение дня можно увидеть все времена года. Ночью выпал снег - зима. Утром начало таять, побежали настоящие весенние ручьи, они слепят солнцем. Днем - лето: жара сильнее, чем в наших краях в августе. А вечером подул холодный, пронизывающий ветер, тяжелое серое небо повисло над землей, мелкий скучный дождь поглотил все - настала осень.
Интересный край. Но почему-то, когда я смотрю на бесконечные барханы, тоска гложет сердце. Не хочется разгадывать никакие тайны. Хочется в обычные, хорошо знакомые российские просторы, где колышутся поля пшеницы, шумят леса, текут тихие речки…
* * *
Вышел я из библиотеки. Слышу, где-то рядом звучит пианино. Отправляюсь на поиски. В пустом летнем клубе на сцене одинокий музыкант. Ни души рядом. Играет для себя. Играет печальное танго. Мне знакома мелодия еще по школе. Знаком и исполнитель. Это Вадим Соболевский.
Я вспоминаю обрывки фраз. Всю песню не знаю, импровизирую:
Будет ветер, туман,
Непогода и слякоть…
Вид усталых людей,
Вид угрюмой земли…
Ах, как хочется мне
Вместе с вами заплакать,
Перестаньте рыдать
Вы, мои журавли…
Гляжу на окружающую городок пустыню, казенные, похожие на бараки казармы, утоптанный до блеска солдатскими сапогами полковой двор… Тоска вкрадчивой рукой начинает сжимать мое сердце.
Да, угодили мы, хуже некуда! Действительно, хочется плакать вместе с журавлями.
