Вера Кетлинская - Иначе жить не стоит
Все только отшучиваются, если человеку двенадцать лет. И все свои мысли и разговоры берегут промеж себя: «Ты чего тут крутишься?», «Спать пора!», «Зачем ты взял мою книгу, это еще что за новости — книги таскать!» А Кузьке нравятся те книги, что читают взрослые. Не совсем понятно, но тем интересней думать над ними, добираться до смысла. И Кузьке нравится слушать, как отец с Липатовым говорят о Гитлере и об итальянских «молодчиках», о том, кто и почему просчитается; это у них получалось очень убедительно; даже странно, почему отец и Липатов так здорово все понимают, а те, кто «просчитается», не понимают…
Пойти домой, что ли?
Не доходя до своей калитки, Кузька увидел девчонку в розовом платье на заборе панфиловского дома. Она преспокойно пригнула к себе ветку вишни и что-то на ней рассматривала. Что она там рассматривает? И что это за девчонка такая — с большим бантом в рыжеватых растрепанных волосах, в платье с оборками и белых носочках?
— Эй ты, пигалица! — крикнул Кузька.
Девчонка не вздрогнула и не смутилась, а весело повернула к нему скуластое, выпачканное вишневым соком лицо.
— А тебе жалко?
— А ну слазь!
Девчонка не слезла, она запустила в рот несколько вишен и выплюнула на Кузьку вишневые косточки. В ту же минуту она слетела с забора от сильного удара по ногам. Видимо, Кузька не рассчитал — девчонка так грохнулась об землю, что осталась лежать и заскулила. Испугавшись, Кузька сказал для храбрости:
— Ну вот, теперь реветь будешь.
Но она вскочила, как на пружинке, размазала по лицу пыль и сказала, презрительно поблескивая сухими глазами:
— Вот еще! Из-за всякого сопляка буду я реветь!
Если бы это была своя, поселковая девчонка, он бы знал, как с нею поступить. Но в этой нарядной городской девочке, неожиданно находчивой, было что-то непонятное и сдерживающее. Вместо того чтобы дать ей затрещину, Кузька засмеялся и сказал примирительно:
— Ишь ты какая отчаянная!
Девочка подмигнула и тоже примирительно спросила:
— А вишни чьи? Ваши?
Тогда он подпрыгнул, пригнул ветку и щедро предложил:
— Бери.
Но она, видно, уже наелась или разрешение лишило вишни всякой приманчивости. Кокетливо улыбаясь распухшими губами, она сорвала две сережки и нацепила их на уши. Глаза у нее были темные и блестящие, как эти вишни. Вишневый сок лиловыми разводами застыл на ее щеках и крепких скулах.
— Ты откуда взялась?
Девчонка мотнула головой в сторону города.
— Приезжая?
— Ага.
— Откуда?
— Из Москвы. — Она подумала и важно добавила: — Кончим дела и поедем в Сухум.
— А чего вы тут делаете?
Девчонка оглядела Кузьку и гордо проронила:
— На консультации приехали. — Но тут же, устыдившись, добавила: — Это папа. Мы с ним…
— Он кто?
— Профессор.
— Про-фес-сор? А по чужим садам вишни воруешь. Профессорша!
Девчонка хмыкнула и доверительно сказала:
— А мой папа тоже вишни воровал. И яблоки.
Кузька ответил доверием на доверие:
— Я тоже. — И вернулся к тому, что его интересовало: — Он по какой науке профессор?
— По химии. — Помолчала и прибавила: — Гео.
Он не понял, но спросить постеснялся.
— Химия сейчас самое важное. В этой пятилетке.
Девчонка кивнула не очень уверенно и в свою очередь спросила:
— А вы кто?
— А мы шахтеры. И отец, и брат.
— У тебя один брат?
Кузька помолчал и неохотно ответил.
— Два.
— Вот счастливый! У меня — никого… А второй — кто?
— Какая любопытная! Кто да кто. Зачем тебе?
Где-то за домами, то ближе, то дальше, женский голос звучно выкликал какую-то Галинку-Галю-у… Уж не ее ли? Но девчонка и ухом не повела.
— А ты в каком классе?
— В шестом… перешел.
— А я в третьем… перешла.
Кузька только успел подумать, что девчонка еще мелкота, как она придвинулась поближе и чистосердечно предложила:
— Давай дружить, а?
Он подумал, что она все-таки молодец, не заревела и вообще ведет себя что надо; не отвечая, спросил:
— Как тебя звать-то?
— Галина. А тебя?
— Кузь… Константин.
— А Кузь это что?
— Это меня ребята зовут так. Кузька. Кузьменко моя фамилия.
— И я тебя буду звать Кузька, хорошо?
— Зови, мне-то что!
— В гостинице такая скучища! Ребят ни одного, внизу рояль стоит, а играть запрещают. Ты ко мне приходи, у папы такие альбомы есть! В красках. Придешь?
— С чего я вдруг пойду?
— А просто… Ты в этом доме живешь?
— Не. Вон в том, где дуб, видишь? А эти альбом о чем?
— Научные, — туманно ответила Галинка: должно быть, не читала в них ничего, только картинки смотрела.
— А я тут два дня вредителя выслеживал.
У девчонки округлились глаза, округлился рот — вот это да!
— А ты думала, о бдительности просто так пишут?
Галинка растерянно молчала: она совсем об этом не думала и не читала.
— А он чего делал?
— Ничего не делал. Ходил, смотрел. С фотоаппаратом. Я ему два снимка засветил. Обломком зеркала.
Он не торопился рассказывать, наслаждаясь ее потрясенным видом.
— А он… чего снимал?
— Землянки, — с презрением бросил Кузька. — Делал вид, что снимает старорежимные землянки. А поверх них завод видно, чуешь?
— Чую… А потом? Арестовали его?
— Исчез он куда-то. Сел на трамвай и уехал в город. Я и туда ездил. Не нашел.
Конец рассказа получился слабее начала, Кузька и сам почувствовал это, и по лицу девчонки видно было. Она оглянулась, запоминая место.
— Так ты в том, где дуб? Я завтра приду после обеда, ладно? И свистну.
— Свистнешь?
Она сунула два пальца в рот и пронзительно свистнула — не хуже мальчишки. И сразу из-за домов донеслось:
— Галин-ка! Галю-у!
Галинка пригладила без особого успеха волосы, придержала одной рукой бант, а другой рукой сильно дернула за прядку, на которой он держался, чтобы бант встал на место.
— У тебя все лицо вишней перемазано.
— Ну и пусть.
— А ты скуластая.
— Это я в папу. Папа тоже скуластый.
— Тебя кличут?
— Кого ж еще?
Она звонко отозвалась: «Иду-у-у!» — и, не прощаясь, побежала на зов, вздымая тучи пыли.
3Перейдя по камням черное болотце в отроге Дурной балки, друзья поднялись к крохотной мазанке, притулившейся на скате.
— Ты жива еще, моя старушка! — пропел Липатов.
Саша на минуту остановился, оглядел и землянку, и кособокий очаг с высокой кривой трубой, стоявший в пяти шагах от нее, и разросшиеся, пышно цветущие кусты шиповника.
— Цветут, — посуровев, отметил Саша и прошел, склонив голову как перед могилой.
Когда-то, несмышленышем, он ненавидел эту убогую землянку и чудного старика, жившего в ней. Старик был до жути худ, жилист, остронос. Его руки с длинными пальцами всегда шевелились, будто хватали, мяли что-то невидимое. В Нахаловке старик слыл «тронутым», мальчишки смеялись над ним, и для Саши было страшным открытием, что этот «тронутый» — его дядя. После похорон матери дядя цепкой рукой взял Сашу за плечо и повел к себе.
Что это был за диковинный человек! Один из старейших шахтеров в поселке, он в молодости много пил и случайно пережил памятную в Донецке катастрофу, когда от взрыва газа погибла в шахте вся смена, пятьсот тринадцать человек. Было это в понедельник. Запив в субботу и закатившись «гулять» на соседнюю шахту, Дядя явился домой во вторник, когда его жена уже сутки считала себя вдовой. С тех пор он стал пить еще больше, оглаживая бутылку и приговаривая:
— Спасла, родимая! Выручила, милая!
Как и почему покинула его жена, никто толком не знал. Когда Саша поселился у дяди, тот жил один, почти не пил и в шахте не работал: болел силикозом. Целыми Днями старик читал, философствовал и что-либо придумывал. Одно время он решил культивировать шиповник, для чего пересадил к мазанке несколько кустов, подрезал их ветви, удобрял землю, поливал кусты каким-то раствором, оставлял только самые крупные бутоны и рано утром, как ребенок, бежал посмотреть, не произошло ли чудо, не распустилась ли роза… Где-то прочитал он о лечебных травах, увлекся, бродил по степи в поисках каких-то особых трав, неизвестных медицине, варил их и настаивал на водке, устраивал причудливый смеси — и уверял Сашу, что вылечится сам и будет лечить других лучше всяких докторов. Однажды он заявил, что берется за ум и обеспечит верный заработок, чтобы Саша мог учиться. Два дня он малевал огромную вывеску:
ПРИНИМАЮ ПОЧИНКУ РАЗНУЮ ОБУВ
ЗАЛИВКА ГАЛОШ ЛУДИТЬ ПАЯТЬ
Сперва в Нахаловке только смеялись над затеей «тронутого», потом круглолицая девчушка с косой принесла в узелке четыре пары сношенной детской обуви — из семьи Кузьменко — и сказала:
