Анатолий Рыбаков - Водители
В конторе привыкли к шуму и тесноте. Люди работали, не обращая внимания на треск арифмометра, телефонные разговоры, поминутное хлопанье двери, на шутки девушек-кондукторов и громкие препирательства грузчиков и шоферов.
От нечего делать Максимов рассматривал висевший на стене график выполнения плана.
Среди автобусов его машина на третьем месте. По грузовым впереди опять Демин. Сто тысяч километров без ремонта отъездил. Передовик, мать честная!
Из кабинета вышел механик Потапов.
Максимов ткнул окурок в пепельницу и открыл дверь:
– Разрешите?
Поляков, стоявший у окна, повернулся и коротко ответил:
– Заходите.
Официальность этого ответа, без обычного «Петр Андреевич» или «товарищ Максимов», насторожила Максимова.
– Почему вы не промыли машину? – спросил Поляков.
Максимов сделал удивленное лицо.
– Это когда же я ее не промыл?
– Сегодня ночью.
Максимов покачал головой:
– Неужели не промыл?.. Вот штука-то! – Он улыбнулся широкой подкупающей улыбкой. – Моя вина, Михаил Григорьевич! Не пойму, как получилось. Приехал поздно, запарился.
– Нет, вы рано приехали.
Максимов развел руками:
– Черт его знает, Михаил Григорьевич! Позабыл, наверно.
– Нет, не забыли. Вы доложили механику, что промыли машину.
Откуда Поляков узнал, что машина не промыта? Не может быть, чтоб сменщик доложил.
Как бы отвечая на его вопрос, Поляков сказал:
– Смазку произвели только утром. Машина опоздала с выходом на сорок минут.
Вот в чем дело! Он забыл, что этой ночью по графику должна быть смазка. Понятно! Смазчик ткнулся к машине, увидел, что не промыта, и отложил смазку до прихода сменщика. Тот погнал машину на мойку, вот она и опоздала. О каждом опоздании докладывают директору. Паршиво получилось. Торопился Валю проводить.
– Это уже третий случай, – сказал Поляков.
Максимов попытался оправдаться: смазку он хотел сделать сам, сегодня ночью, вот вернется с линии.
Поляков перебил его:
– Машина моется немедленно по возвращении с рейса. Вы это знаете?
– Как не знать! Не первый день на машине. Да вот так получилось. Виноват, значит.
– Это третий случай, – внушительно повторил Поляков, – больше допускать нельзя.
– Больше не будет, Михаил Григорьевич.
– Надеюсь. Но с автобуса я вас вынужден снять. Примите грузовую машину.
– Я на грузовую не согласен, Михаил Григорьевич. У меня первый класс.
– О классе говорить не будем! Водитель первого класса не поставит в гараж пепромытую машину. Я не могу оставить лучший автобус в таких неряшливых руках. Идите и принимайте номер «24-26».
Максимов перебирал в памяти грузовики. Чей это номер «24-26»? Зайцева, Никифорова, Копылова?.. Вдруг он вспомнил… Не может быть! Он посмотрел на Полякова:
– «Колдун»?
– Да,
– На смех выставляете?!
– Почему на смех? Машина как машина. Конечно, не новая, но у нас новых нет.
– Не сяду я на «колдуна», – угрюмо проговорил Максимов, – лучше с базы увольте.
– У меня нет оснований увольнять вас.
– Я заявление подам.
– Это дело ваше. А пока будьте любезны принять машину.
Всю остроту удара Максимов ощутил не в кабинете директора и даже не тогда, когда увидел свой автобус, медленно переваливающий через бревенчатую выпуклость на выезде из ворот, – кто-то другой уже поехал на линию, – а когда подошел к «колдуну».
Самая древняя в гараже, эта машина, как значилось в паспорте, была выпущена с автозавода в 1934 году. Но с того времени на ней сохранилась только рама. Остальные агрегаты уже несколько раз заменялись. Еще до войны в аварии была разбита ее кабина. Новой в запасе не оказалось, и взамен поставили кабину от списанной машины другой марки. Узкая кабина рядом с высоким кузовом, наращенным для перевозки легковесных грузов, придавала машине необычную и смешную форму. Какой-то гаражный острослов назвал ее «колдуном»: сколько, мол, ни колдуй над ней, все равно не заведешь. Ее использовали для перевозки хозяйственных грузов, стажировки курсантов, вывозки мусора и снега. На ней работали только молодые водители. И сейчас сменщицей Максимова оказалась Нюра Воробьева, миловидная девушка в рабочей куртке, из кармана которой торчали концы почерневшей ветоши. Она стояла у машины, перебирая разложенный на подножке инструмент. Рядом переминался с ноги на ногу механик Потапов.
– Петру Андреевичу! Прошу, не отходя от кассы. – Нюра протянула руку к инструменту, приглашая этим жестом проверить его.
Максимов мельком взглянул на подножку.
– Ладно, собирай.
– Есть собрать! – Она сложила инструмент в клеенчатую сумку с множеством карманчиков для разных ключей.
– Пробовать будешь? – спросил Потапов.
– Чего тут пробовать! Нюра, будь другом, сходи за путевкой.
Нюра удивленно посмотрела на него:
– Сейчас!
Она заложила сумку под сиденье и побежала в диспетчерскую.
– Давай акт, Иван Акимыч! – обратился Максимов к механику.
Потапов тоже с удивлением взглянул на Максимова, протянул ему приемо-сдаточный акт, который тот, не глядя, подписал.
Максимов отлично понимал эти взгляды. Потапов и Нюра предполагали, что он не выедет на «колдуне», начнет придираться к машине, потребует устранения действительных или мнимых дефектов, будет волынить, пока Поляков не отменит своего решения.
Да, так они, конечно, думали. Но нет, ошиблись, дорогие товарищи!
Торчать в гараже, быть предметом снисходительного сочувствия и насмешек, шататься из угла в угол, мозолить всем глаза. Нет, извините! Завтра он подаст заявление об уходе, а пока пройдет положенный двухнедельный срок, отработает на этой развалине. Ему теперь все равно, на чем работать.
С путевкой в руках прибежала Нюра. Энергично взмахивая кулаком, быстро заговорила:
– Не хотел давать. Пусть, говорит, сам идет. Я его взяла в шоры.
И оттого, что крикливая Нюрка поняла причину, по которой он не хотел идти в диспетчерскую, и была довольна тем, что выручила его, у Максимова стало легче на душе. Славная девушка!
– Ну, ни пуха ни пера! – сказал Потапов и пошел в гараж.
И ему Максимов был благодарен за то, что он ни словом не упомянул о случае с автобусом. Ведь подвел его Максимов, а вот, гляди, ни слова не сказал.
Подошли три грузчика.
Одного из них, бригадира Королева, Максимов видел на собраниях и слышал о нем как о лучшем стахановце среди грузчиков. Коренастый крепыш лет под тридцать, с бритой головой и голубыми глазами, он, как и оба его товарища, был в брезентовом костюме.
– По коням! – весело крикнул Королев.
Оба грузчика влезли в кузов. Королев взялся за заводную ручку и выжидательно посмотрел на Максимова.
«Подгоняет», – подумал Максимов и не стал спешить: на машине он хозяин.
Он вдруг начал осмотр машины. Нюра шла за ним и, оправдываясь, говорила:
– Драндулет ничего. Тормоза подходящие. Ножной, правда, слабоват, зато ручной «мертвый». Аккумулятор новый, я уж его берегу, стартер не гоняю, да и заводится с пол-оборота.
Максимов влез в кабину, не спеша огляделся, поставил рычаг коробки скоростей в нейтральное положение, чуть вытянул подсос, подкачал ногой бензин и, включив зажигание, кивнул через стекло Королеву: «Давай!»
Королев нагнулся, сильным рывком дернул ручку кверху. Мотор зарычал. В ту же минуту Королев очутился в кабине.
Максимов нажал сигнал, издавший хриплый, двойной, нечеткий звук.
– Подрегулировать надо, – сказала Нюра. – Никак электрика не допросишься.
Отрегулируем, – сказал Максимов. – Ну бывай!
Нюра вытянула руки жестом, обозначающим: «Путь свободен». «Колдун» медленно выехал за ворота.
Глава седьмая
Тимошин задумчивым взглядом проводил машину, на которой выехал Максимов, и отошел от окна.
Директор поступил правильно. Такая небрежность не прощается даже стажеру, тем более ее нельзя простить опытному водителю. Но Тимошин сознавал, что проступки Максимова не случайны.
Оба они, мечтая стать шоферами, поступили на базу после семилетки. Но шофером стал только Максимов. Тимошина перевели в ученики к токарю. Поляков, тогда еще механик, отказал ему в посылке на курсы шоферов.
– У тебя руки не для баранки, – сказал Поляков. – Шофером любой может стать, а токарь – это инженерная специальность. Работай, потом спасибо скажешь.
Для Тимошина потянулись годы обучения мастерству, а Максимов сразу стал заправским шофером.
Добродушный, общительный, беспечный, Максимов со всеми жил в ладу, ко всему отно-сился легко, все ему сходило с рук. За его балагурством не трудно было обнаружить природный ум и смекалку. Он был весел, добр, щедр, но все это шло не от избытка душевных сил, а от бессознательного ощущения, что с этими качествами легче жить. Он хорошо зарабатывал, любил посидеть в компании, заглянуть в ресторан, нравился девушкам. Считал, что большего ему не надо. Окончил вечернюю школу механиков, но продолжал работать шофером. Не хотел отвечать за других – достаточно, что он отвечает за самого себя.
