Тахави Ахтанов - Избранное в двух томах. Том первый
Немцы вышли из сарая. По удалявшимся голосам можно было понять, что они вошли в дом. Теперь около машины как будто не осталось никого. «Очевидно, шофер собирается скоро ехать, не погасил фары», — соображал Картбай.
Его осенила дерзкая мысль. Он потянул Кожека за руку:
— Быстрее залезай на машину!
Кожек не понял.
— Что? Что говоришь? — спросил он.
— Забирайся в кузов, а если кто появится из дома, открывай огонь. Я погоню машину! Держи! — Он сунул Кожеку в руки свой пулемет.
Они быстро выбежали из сарая. Кожек забрался в кузов, а Картбай вскочил в кабину. Знакомый запах бензина ударил ему в лицо, ладони привычно легли на руль. На какую-то секунду это напомнило ему его недавнее прошлое, колхоз, работу на тракторе в поле... Картбай мигом завел мотор, машина дрогнула и сразу рванула с места.
Когда машина промчалась мимо дома, немец-шофер выскочил на крыльцо и истошно закричал. Он нелепо потоптался на крыльце, потом распахнул дверь и позвал на помощь. Выбежавшие солдаты рассыпались по двору, пронзительно крича:
— Хальт! Хальт!
Картбай уже успел вывести машину за околицу деревни. Кожек, сидя в кузове, готов был в любую минуту стрелять и держал ручной пулемет на прицеле.
Вскоре машина выбралась на горку за деревней и понеслась на восток, поднимая за собой седую метелицу.
Когда последняя рота укрылась в лесу, Мурат задержал батальон, ожидая, когда подойдет прикрывший отступление взвод Ержана.
Поднялся ветер, началась метель. Мурат, сколько ни вглядывался в белую пелену, не мог ничего высмотреть. Лишь в стороне деревни, оставшейся далеко позади, помаргивал едва заметный огонек. Время от времени издалека доносилась приглушенная стрельба. Немного спустя и она затихла. В вершинах деревьев бушевал ветер. Слетающие с них хлопья снега таяли на лице.
Враг не преследовал батальон. Однако взвод Ержана не давал о себе знать.
Мурат послал Дулата в разведку: «Не слишком увлекайся. Подойди поближе к деревне, а когда что-нибудь разузнаешь, живо возвращайся. У нас нет возможности долго ждать».
Дулат с тремя товарищами дошел до самой околицы деревни, но никаких вестей не принес. Мурат поднял усталых бойцов и повел их по лесной дороге на восток. Наметанным уже глазом вглядывался в темноту. Его ни на минуту не оставляла мысль об отставшем взводе. Неужели все погибли? Если нет, — хватит ли у Ержана выдержки, чтобы вырваться из окружения? Не допустил ли он, командир батальона,непоправимой ошибки?
Мурат не находил себе покоя. Ержан всегда казался не слишком решительным. Надо было послать командира поопытней. Досадный промах, но теперь дела не поправишь. Какая участь ожидает батальон? Так и будут немцы при каждой встрече отрывать от него по кусочку? Или он поляжет в сраженье — весь, до единого человека?
Не доходя до показавшейся впереди опушки леса, Мурат остановил батальон и выслал вперед дозорных. Теперь он хорошо знал, что сулит им встреча с противником. Обходя солдат, присевших у края дороги, комбат услышал голос Кускова — политрук с кем-то разговаривал. Мурат подошел поближе.
— Пришли Кулбаев и Шожебаев из взвода Кайсарова, — оборачиваясь к Мурату, сказал Кусков.
Два солдата, вытянувшись, стояли перед комбатом. Один из них — рослый, широкий в плечах, держал ручной пулемет, опустив его прикладом вниз, другой был маленький, неказистый, с автоматом на короткой шее. Мурат напряженно всматривался в их лица. Тот, что покрупнее, плечистый — Мурат не мог вспомнить его имени, — глядит округленными глазами. Капитану не понравился этот взгляд.
— Ну, а где взвод? — спросил он.
— Точно не знаем. Нас оставили в заслоне, а немцы отрезали нас от взвода.
— Каким образом? Расскажи подробно, как было дело, — нетерпеливо приказал Мурат.
Картбай доложил обо всем, что произошло с ними.
— Двух мотоциклистов, пустившихся за взводом в погоню, подстрелил Кожек. В двух километрах отсюда кончилось горючее. Мы бросили машину. Видим — следы. Кто еще может ходить по лесу? Наверняка, думаем, наш батальон. Пустились по этой дороге. Вот и догнали, — улыбаясь, закончил Картбай. — А взвод, я полагаю, немцы оттеснили в сторону.
Следя за выражением лиц бойцов, Мурат не знал, верить или нет.
— Сказки изволите рассказывать. Наверно, бросили товарищей, а сами пустились наутек, — проговорил он жестко.
— Товарищ капитан, да что же это вы?.. Люди, можно сказать, вырвались из лап смерти... Ведь вот стоим мы с тобой рядом, батюшка мой... товарищ капитан, — ошеломленно пробормотал Кожек.
А Картбай будто окаменел. Он молчал, только маленькие глазки его поблескивали в темноте. Его независимый вид разозлил Мурата.
— Что молчишь? Говори правду! — закричал он.
— Жангабыл говорил: «Тому, кто тебе не верит, не рассказывай правды», — тихо ответил Картбай.
Жангабыл? Это имя Мурат когда-то слышал. Жангабыл! Мурат не мог вспомнить.
— Кожек говорит правду. Я тебя не обманывал, — проговорил Картбай еще тише. Но в голосе его на этот раз послышалось волнение.
И вдруг перед Муратом встало лицо молодого в те далекие годы Картбая, вспомнилось, как он подставил свою грудь под дуло байского ружья, заслонив собою Мурата.
— Ты... ты Картбай? — изумленно выкрикнул Мурат сорвавшимся голосом.
XI
Три человека, прислушиваясь и осторожно ступая, выбрались на опушку леса. По ту сторону извилистого оврага лежала небольшая деревенька. Тот, что шел впереди, поджарый, крепко сбитый, жестом остановил своих спутников.
Прижимаясь к дереву, человек долго обшаривал глазами рябой, морщинистый снег впереди, белые окоченелые кусты и разбросанные за оврагом низенькие избушки, казавшиеся осиротелыми и печальными. Человек весь напрягся, будто ждал, что из-за каждого куста, ветки вот-вот выскочит враг.
— Деревенька-то будто вымерла, — тихо проговорил тот, что шел последним. Он держал винтовку наготове.
Передний ответил не сразу. Его взгляд задержался на кузове машины, видневшейся за углом маленькой бани. В ту же минуту из-за дома появилось несколько немцев. Человек с минуту пристально вглядывался в них, потом резко повернулся и кошачьей походкой подошел к своим спутникам.
— Все хохлы — народ неосторожный, и ты, Иван, от них не ушел далеко, — сказал поджарый, подходя к Бондаренко (это он шел последним).
Бондаренко, не оборачиваясь к Добрушину, всматривался в ту сторону, где только что прошли немцы.
— Теперь бачу, — сказал он.
— Дошло?! Це дило треба розжувати, — насмешливо проговорил Добрушин.
Бондаренко, не желая замечать насмешки, спокойно произнес:
— Да-а, подумать надо.
— Может, немцы ржаного хлеба дадут взаймы? Что если пойти да попросить? — усмехнулся Добрушин.
— Шутки сейчас не к месту, — не обидчиво, но строго отозвался Бондаренко. — Люди уже третьи сутки маковой росинки во рту не держали. Тут и без немецкой пули ноги протянешь.
— Поэтому-то и говорю, иного выхода у нас нет, — проговорил Добрушин, меняясь в лице.
— Это какой же выход? Поклониться немцам в ножки? Это хочешь сказать, а?
С удивлением и злобой Бондаренко смерил Добрушина взглядом, будто человек, стоявший перед ним, вдруг каким-то волшебством принял другое обличье.
— Не болтай лишнего, мужик, — примирительно сказал Добрушин. — Ну-ка, выйдем на опушку, еще раз взглянем на деревню.
Они вышли на край леса, где залег в снегу их третий товарищ, Борибай.
Наблюдая, лежали молча. Через некоторое время на дороге показался одинокий пешеход. Он медленно, будто на прогулке, шел по тропинке в сторону леса.
Трое бойцов, затаив дыхание, уставились на эту черную точку.
— Карлик какой-то, — сказал Борибай.
— Тропинка ведет сюда, в лес. Кто б он там ни был, встретим. — Бондаренко ждал, что прикажет старший сержант Добрушин. Тот молча кивнул головой.
Углубившись в чащу, они залегли у тропы. Прошло минут десять тревожного ожидания. Наконец показался пешеход.
— Да это же мальчик! — воскликнул Борибай.
Сержант, лежавший немного поодаль, процедил сквозь зубы.
— Замолчи!
Мальчуган шел медленно. Уже можно было различить стеганую черную фуфайку, слишком большие валенки с подшитыми подошвами и разодранными голенищами. С явно напускной беспечностью паренек задирал кверху свое раскрасневшееся круглое лицо и поглядывал на верхушки деревьев. Но в его напряженном лице была тревога.
— Погоди, пацан! — крикнул Добрушин.
Мальчик вздрогнул, круто обернулся. Видно было, как он прерывисто дышит.
— Не пугайся, сынок, мы же свои, — поднимаясь на ноги, мягко сказал Бондаренко.
Бойцы вышли из-за веток, и мальчик со смешанным чувством удивления и радости, растянув рот в улыбке, завороженно уставился на красноармейцев. Его румяное лицо сияло. Не сводя глаз с бойцов, он сделал к ним два шага и остановился у сугроба, на краю дороги.
— Куда идешь?
Не отвечая на вопрос Добрушина, мальчик энергично махнул рукой назад:
