Николай Бондаренко - Будни и праздники
— Не знаете, какую вещь у вас похитили? — неприятно удивился дежурный. — Ну и ну!.. Опишите пропажу.
Старик подробно обрисовал сумку и добавил, что заметил ее исчезновение незадолго перед тем, как «Комете» подойти к Краснокаменскому.
— Да-а… интересно, — саркастически усмехнулся дежурный лейтенант. — Что содержалось в сумке?
Потерпевший чуть подумал.
— Обыкновенно, что требуется. Бритва там, мыло, носки… бельишко разное. Конешно, брюки. Рубахи…
— Сколько рубашек?
— Две… То ли три?
— Просто удивительно! Собственных рубашек не знаете? Так две или три?
— Две… Нет, три. Шут их знает, считал я, што ли? — совсем смешался старик.
Долгим взглядом оглядев его, дежурный задал криминальный вопрос:
— Документы, деньги, драгоценности там были?
— Только паспорт. Я его никогда при себе не таскаю… А деньги здесь.
— Много? — насмешливо поинтересовался дежурный.
— Много у меня сроду не бывало, — чистосердечно признался старик. — Около полста есть… И драгоценности имеются!
Сунув руку во внутренний карман пиджака, он извлек горсть медалей, гордо, даже приосанившись, показал их дежурному. Взгляд лейтенанта смягчился.
— Удостоверение участника сохранилось?
— Это да! — с удовлетворением подтвердил старик. — Удостоверение цело, а как же!
И, достав из того же кармана темно-зеленую книжечку, протянул дежурному. Просмотрев, тот вежливо ее вернул.
— Хорошо. Пишите заявление. На имя начальника.
Приезжий взял протянутый ему листок бумаги и шариковую ручку, начал писать, но остановился.
— Извиняйте, товарищ лейтенант… Как его фамилие?
— Кого?
— Вашего начальника.
— Пишите без фамилии, — снова раздражаясь, сказал лейтенант. — Начальнику райотдела милиции. И все! Происшедшее изложите подробно, без всяких… воображений. Короче говоря, без вранья!
Кровь бросилась в лицо старика.
— Я, товарищ милиционер, никогда не лгу, — тихо вымолвил он. — С малолетства не умел, и жизнь не научила.
— Никто вас в этом не уличает, — вежливо пояснил дежурный лейтенант. — Мой служебный долг — предупредить. Пишите, пишите. Все, как было…
Пока старик трудился над заявлением, он еще пару раз звонил по телефону — но безрезультатно. И стал совсем угрюмым. Тем не менее заявление потерпевшего прочел внимательно, задал кое-какие уточняющие вопросы. А затем, придвинув к себе стопку бумажных листов, сухо предложил:
— Попрошу указать фамилию, имя, отчество, место рождения и прописки…
Выяснилось, что потерпевшего зовут Козырев Тихон Иванович, родился он в тысяча девятьсот восемнадцатом году на Херсонщине, место прописки — поселок Тюльпан.
— Подождите, подождите! — встрепенулся лейтенант. — Это же на Алтае?
— Точно так, — подтвердил дед. — Бывали в тех краях?
— Проезжал позапрошлым летом, во время отпуска. Память у меня неплохая. К тому же название такое — цветочное. И что интересно, в голову запало — там на станции Доска почета, и все передовики на фотографиях — с усами.
— Уж это правильно, — мельком глянув на усики дежурного, согласился старик. — Усы тамошний народ уважает…
— Семейное положение? — задал дежурный следующий вопрос.
Дед вскинул на него добрые черные глаза, замутившиеся печалью:
— Один живу. Детишек бог не дал. Старуха померла… Давно уже. Тогда и старухой-то еще не была.
— Стало быть, одинокий? — уточнил дежурный.
— Ежели скажу так, то показания будут неправильные, — мягко возразил старик. — Сродственников у меня много…
После чего, совершенно неожиданно для лейтенанта, пропел хрипловатым от курения басом:
— Ве-е-есь ро-од люд-ско-оо-ой!
Покачивая головой, дед засмеялся. На его глазах выступили слезы, совсем по-ребячьи он промакнул их обеими руками. Безусловно, недовольный подобным ответом на официальный вопрос, дежурный насупился. Но в тот же миг зазвонил телефон. Он поднял трубку, скороговоркой произнес привычное:
— Дежурный по райотделу милиции слушает! — и лицо его начало неудержимо преображаться: словно что-то изнутри прогревало его, заставив порозоветь: от едва сдерживаемой счастливой улыбки подергивались уголки мальчишеских губ, шевелились залихватские усики. Выражался лейтенант иносказательно, но было очевидно — разговор идет о встрече, и, несомненно, с женщиной…
— Что, дедушка, приуныл — бороду повесил? — радостно поинтересовался он, почти нежно опустив трубку.
Однако, спохватившись, посерьезнел. Придвинув, к себе пачку сигарет «Вега», лежавшую на столе, выщелкнул сигарету и протянул пачку старику:
— Будете?
— Душевно благодарю, — отказался старик. — Мне эти, с фильтром, што трава…
И достал «Приму». Некоторое время оба курили молча: дежурный еще раз просматривал дедово заявление, а тот думал о чем-то. После телефонного разговора лейтенант ощутимо подобрел. Дочитав, поднял на старика доброжелательный взгляд:
— Последний вопрос: зачем и куда вы едете?
2— …извините, но куда же вы едете?
Это было много-много лет назад. Полосы летнего солнечного света каруселью пробегали по вагону, какие-то светлые видения мелькали за окном да стучали колеса — неутомимо, таинственно и неудержимо…
Я, десятилетний, проснулся на нижней полке. Отчего? Не знаю. Прямо перед собой я увидел почти седую квадратную бороду и будто подкрашенные желтым усы, затем маленький нос, а еще выше — добрые черные глаза, которые смотрели на меня.
— Так куда же вы едете, если не секрет?
Вопрос задавала наша соседка по купе — очень грузная пожилая женщина, с трудом передвигавшаяся туда-сюда на толстых, как у слона, ногах, рядом со стариком сидевшая на противоположной нижней полке. Старик повернулся к ней.
— Откудова я знаю? — простодушно прогудел он. — Еду вот, и все.
Удивленная женщина пожала круглыми плечами.
— Без билета путешествуете? — иронически осведомилась она.
— Зачем без билета? Билет есть. До этой… как ее… Тарусы.
— Там и останетесь?
— Видно, што останусь.
— Почему же говорите, якобы не знаете, куда едете?
Старик потормошил едко-зеленый галстук, на котором вспыхивали солнечные зайчики, кашлянул в кулак.
— Потому, што неизвестно мне — задержусь там или дале двинусь. Пока вот Таруса… Потом видно будет.
— Что это — город, село?
— Для меня без разницы. Видимо, што есть такая станция. Ну и ладно.
Толстая женщина некоторое время молча, чуть ли не с подозрением разглядывала старика. Затем снова вцепилась с расспросами:
— Объясните, пожалуйста… я никак не могу понять — почему вы едете именно в то, а не другое место?
Старик, видно, был терпелив безгранично.
— Хотел до Калуги, а денег до этой станции хватило, — спокойно разъяснил он.
— В Тарусе вас, конечно, кто-то ждет?
— Люди ждут! — кратко ответил старик и весело подмигнул мне.
Женщина недоуменно воззрилась на него. А старик рассмеялся, словно большая чудная игрушка, покачивая бородатой головой.
— Нет, не верю! — после долгого молчания уверенно заявила его прилипчивая собеседница. — Нормальные люди просто так, с бухты-барахты, в незнакомые края не едут! А вы, извините, не сумасшедший… Родственники или хотя бы знакомые в Тарусе у вас есть!
3— …следовательно, в Томске у вас нет ни родных, ни друзей? — озадаченно переспросил лейтенант.
— Нет и не бывало, — подтвердил старик.
— В таком случае непонятно — зачем вы туда направляетесь? Поселиться решили?
— Такого намерения не имел, — с очевидной откровенностью сказал старик. — Видите, какая штука, товарищ лейтенант… Мне, бобылю-шатуну, ничего не надо! Было бы чем естество прикрыть, да организм пропитать — а на одежду и пищу всегда заработаю… Без одного не могу — без людей. Да вот беда — не получается на одном месте долго пробыть. Сколько-то времени минет — явственно слышу: зовут. Кто именно — не ведаю. Однако чую сердцем — они, милые, призывают, самые што ни на есть лучшие люди! А адресов нема. Тогда намечаю любое место — к примеру, в газете прочитаю название, а то в разговоре услышу. И в путь… Нет удержу для меня, старого дурака!
— Да… На вашем месте, дедушка, я бы вел более оседлый образ жизни, — с удивлением выслушав его, заметил лейтенант, впрочем без особого осуждения. — На дворе уж ночь… Что будем делать?
Беззаботный дед, словно проблема ночлега его вовсе не интересовала, пожал узкими плечами. Чуть подумав, дежурный не совсем уверенно предложил:
— А если переспите здесь… в соседней комнате? Не обидитесь?
— На что обижаться-то? Вы мне плохого не сделали, — просто ответил старик. — Да и обидеть меня невозможно, потому — не воспринимаю этого. Глупое слово али дрянной поступок стукаются об меня — и падают…
