Николай Чаусов - Сибиряки
— Оля, ты о чем думаешь?
— Ни о чем… Ах да, ты уже говорил мне, что человек не может не думать. Так вот я думаю о тебе, Алеша: кинешься ты вот сейчас в воду? Ради моей прихоти?
— Скажи: «еду» — и я снимаю пиджак.
— Вот как? А прежде, мне кажется, ты бы не стал ставить условия… и снимать пиджаки, Алеша, — вполне серьезно, глядя ему в глаза, сказала Ольга.
— Ты по-прежнему невозможная, Оля! Я говорю о жизненно важных вещах, я готов пожертвовать ради любви к тебе всем, что мне дорого, а ты… ты переводишь все это в шутку!
Ольга опустила глаза.
— Ах, если бы это была только шутка!
4— Алексей Иванович, я снова вхожу к вам с жалобой.
— На кого, Игорь Владимирович?
— Представьте, на вас.
— Вот что?
— Да, на вас. Вы опять перестаете со мной считаться. — Гордеев присел на стул, снял пенсне. — Я, признаюсь, посмел думать, что мы поняли друг друга… взять хотя бы с вагранкой.
— Но я же не препятствую вам строить литейный цех…
— Да. Как я в свое время не препятствовал вам ремонтировать «ярославцев».
— Кстати, они отремонтированы, Игорь Владимирович.
— И, кстати, не без моего участия, Алексей Иванович.
— Спасибо.
— Пожалуйста. А в перепробегах вы тоже и очень кстати, кажется, убедились. Но это…
— Нет. Я согласен только с тем, что доверять новое можно не всем. И убедил меня в этом скорее Рублев, а не ваше огульное отрицание, Игорь Владимирович.
— Рублев — это водители, это — жизнь…
— Раньше вы так не рассуждали.
— Как знать. Я просто умею осознавать свои заблуждения… в некоторых вопросах. Чего до сих пор не хотели вы…
— В чем же?
— Без моего ведома вы перебросили людей со строительства литейной на автобазовский гараж.
— На пять дней. И потом, гараж грозит рухнуть.
— Это с вашей точки зрения, а с моей — он может простоять целых три года!
— Возможно.
— Да, так. — Гордеев воздрузил пенсне, прямо посмотрел в лицо Позднякову. — Теперь, зачем вы перебросили в Баяндай Житова? Житов явно способный человек, я убедился даже по одной сделанной им конструкции центробежки…
— Именно: по одной! — перебил Поздняков. — Что же он, как технорук, еще сделал?
— Он технорук с шестимесячным стажем! — горячо воскликнул Гордеев. — Со временем он мог бы стать опытным инженером, хорошим руководителем… Мы все когда-то не умели и делали мало, товарищ Поздняков. А вы молодому специалисту сразу же обломали крылья, бросив его на какую-то пилораму!..
— Не бросил, — снова перебил Поздняков. — Я людьми не бросаюсь.
— А как же расценивать это?
— Объясню. Житов инициативный человек. Способный молодой инженер. И не только одна центробежная заливка, а полуприцеп, который заканчивают Рублевы…
— И тоже без моей санкции!
— Мы говорим о Житове, товарищ Гордеев, — довольно резко остановил Поздняков главного инженера. — Но у Житова нет никаких организаторских способностей. Руководить людьми он не может и не научится… по крайней мере, на таком большом участке, как Качуг. Вот я его и поставил на ДОК. Там у него двадцать человек… если считать и плотников, которыми прекрасно руководит Сидоров. А после этого Житов поедет в Заярск. И не один Житов. Там давно ждут активных и талантливых инженеров…
— Это что, опять ссора? Ведь мы уже один раз договорились… Как хотите, но я еще главный инженер и…
Но досказать Гордееву не дала секретарша.
— Алексей Иванович, вас просят спуститься вниз. Там какой-то полуприцеп…
5В этот вечер Гордееву удалось обмануть жену: сослался на недомогание, головную боль, тем более, что грипп ходил по Иркутску. Для убедительности выпил даже таблетку кальцекса.
А после ужина ушел в свой кабинет, занялся рукописью.
В эти часы в доме наступала особая тишина, и Гордеев мог быть уверенным, что его не потревожат, не помешают ему целиком отдаться тяжелым раздумьям. А на душе было действительно скверно. Зачем он сегодня опять столько наговорил Позднякову да еще предупредил, что через десять дней он, Гордеев, считает себя уже пенсионером. Даже пуск литейного, о котором мечтал он все эти годы, будет проведен без него. Ведь с Житовым Поздняков, пожалуй, прав, и руководитель из него был бы неважный. Он, Гордеев, поспешил назначить его сразу же техноруком, не узнав личных качеств молодого специалиста. Но вот апломб дурацкий: почему без него решили с Житовым? Почему опять обошли, не спросили? Ведь его же, Гордеева, исправляют ошибки. И сам бы перевел Житова в мастерские, попробовал бы его в техотделе конструктором… У него, несомненно, есть творческая жилка… И вот — сам себе вырыл яму.
Гордеев прислушался: где-то по ту сторону дома, с улицы, донесся знакомый сигнал автомобиля… Почудилось!
Нет, это самообман, и дело не в Житове, не в сегодняшнем инциденте — жизнь опередила его, Гордеева, раздавила его стотысячниками, полуприцепами, ледянками, дерзостью мысли!..
Гордеев резким движением подвинул к себе рукопись, комкая и бросая листы, уничтожая все, чем жил столькие годы…
— Игорь!! Что ты делаешь, Игорь!..
Софья Васильевна выхватила у мужа порванную, измятую рукопись, отвела от стола его руки.
— Игорь, милый, ты устал… Тебе надо отдохнуть, Игорь…
Игорь Владимирович взял обе руки Софьи Васильевны, провел ими по своему белому, как мел, лбу.
— Всегда, в самые тяжелые минуты ты была со мной, Соня…
Софья Васильевна осторожно отняла руки, сложила уцелевшие листы.
— К тебе пришли, Игорь.
— Ко мне? Кому я еще понадобился?
— Поздняков. Только, пожалуйста, успокойся, не горячись, Игорь…
Гордеев оправил пенсне, отдышался, вышел в столовую, где и в самом деле его ждал Поздняков.
— Вот я к вам, Игорь Владимирович.
— Слушаю… товарищ Поздняков.
Поздняков положил на стул шляпу.
— Сейчас у меня побывала целая делегация. Все партийное бюро мастерских…
— Вот как?
— Требуют вернуть людей на литейку. Ну и вас…
— Меня? Позвольте…
— Но ведь я же удовлетворил вашу просьбу, и через десять дней…
— Ах да, пенсия!
— Присоединяюсь к товарищам, прошу хотя бы закончить вагранку. Да и они сами сейчас явятся к вам…
Гордеев сдернул пенсне, трясущимися пальцами протер стекла.
— Хорошо, товарищ Поздняков. Я закончу литейный.
— Я так и думал. Прощайте!
6Поздняков вернулся домой, когда дети уже спали. Клавдия Ивановна поставила разогреть борщ.
— Пожалуйста, ничего не готовь, Клава. Я ужинал.
— Где?.. — непроизвольно вырвалось у Клавдюши.
Поздняков не ответил и только холодно взглянул на жену. В белой ситцевой кофточке, фартуке и старой, тщательно отглаженной юбке, она показалась ему похожей на официантку дешевенького кафе или столовой. Недоставало только крашеных губ да наколки на голову.
— Что у тебя за вид, Клава? Посмотрись в зеркало, на кого ты похожа. Можно подумать, что у тебя нет ничего лучшего, чем это…
— Леша, скажи, твоя жена в Иркутске?
Голова Позднякова застряла в вороте рубахи.
— Какая жена? Что ты мелешь?
— Ты же знаешь…
— Пока у меня одна жена — это ты. Я не двоеженец.
— Ну… Ольга Червинская.
Поздняков швырнул рубаху на стул.
— Кто тебе сообщил эту новость?
Клавдюша, не глядя на мужа, налила в рукомойник воды.
— Сначала соседи. Говорили, что ты с кем-то встречаешься…
— Ну?
Клавдюша, кусая губы, с трудом сдерживала себя, тихо ответила:
— Я не верила… А потом…
— Что потом?!
— Я прочитала ее письмо… Ты же не запрещал мне читать твои бумаги…
Поздняков стряхнул с рук мыльную пену, выпрямился.
— Да, это ее письмо. И я виделся с ней. И встречаюсь. Но если… Я думаю, нам лучше будет расстаться, Клава…
Крик отчаяния и горя раздался за его спиной. Поздняков бросился к зарыдавшей во весь голос Клавдюше.
— Клава!.. Ты с ума сошла! Ты же детей напугаешь!.. Клава!..
7В воскресенье Лешка зашел навестить Вовку и Юрку. Шел с покупками мимо, почему не зайти? Знать, не огрубело настрадавшееся Лешкино сердце, согретое ласковыми руками мамы Фаи и бати Нумы. У Вовки с Юркой дома идут нелады, отец, видать, чего-то забрындил, с матерью часто ссорится, а та плачет. А тут еще Вовке пацаны проходу не дают — накостылять надо, чтобы не задирали! Жаль маленьких, сам пережил, еще больше.
Клавдия Ивановна даже обрадовалась гостю, усадила вместе со своими за стол, поставила вазу пирожных: «Ешь, Леша!» Лешка раскрыл сумку, выложил на стол полную горсть конфет, шоколадных: «Ешьте и мое!»
— Кто же в гости со своими конфетами ходит, Леша? — пожурила Клавдия Ивановна. — Ты только обидишь нас этим.
Лешка не стал обижать добрую Клавдию Ивановну и сложил конфеты назад в сумку. Уже на улице Вовка сказал приятелю:
