Зоя Прокопьева - Белая мель
— Разберемся, — сказал Илья. — Опять играете на деньги?
— Да ты что? Простой кинг! — сказал Клим.
— Вижу. А спать не пора?
— Счас, — сказал Клим. — Докончим партию и пойдем перед сном прогульнемся. Вам привет от Вовы. Температура тридцать семь. Скоро выпишут.
После ужина Илья вымыл бутылки из-под кефира, составил их в сетку.
— Ребята, что на завтрак взять?
— Я с тобой, — сказал Виктор, надевая пиджак.
Где-то заскулил Тигр.
— Витя, он на балконе, — крикнул Клим. — Вытащи.
Щепок просунул голову в решетку балкона и застрял. Виктор вытащил Тигра и оттрепал за ухо. «Сейчас сходим в магазин, сяду и напишу письмо Мохову, — подумал он. — И еще — я позвоню ей».
— А вы куда? — спросил Женька.
— В магазин, котенок.
— Подождите, мы сейчас.
Все было буднично, и ничего плохого не думалось. Был открыт балкон. Виднелась роща. За ней аэродром на взгорке. Горела вывеска «Светлячок». Под ногами вертелся щенок, жалобно скулил и заглядывал в глаза.
Ребята встали, надев пиджаки, застегнулись. Все черные. Пошли к двери. Щенок сел перед ними, задрал кверху морду и взвыл тонко, пронзительно.
Виктор вздрогнул и остановился.
— Что это с ним? — спросил Илья.
— Ты что, Тигруша, — Виктор присел перед щенком, — не хочешь оставаться один? — Щенок, поскуливая, облизал ему руки, резво отбежал к двери и сел. И снова взвыл.
— Ну, ладно, ладно, я скоро вернусь.
У магазина толпились парни. Кто-то в середине бренчал на гитаре.
— Я схожу в магазин и вернусь домой. Погуляю с Тигром, а после немного позанимаюсь, — сказал Илья, сворачивая к магазину.
— Дядя Витя! — Из сквера выскочил Марат, горячо зашептал: — Иди-ка сюда.
— Ты чего не спишь?
— Успею. Вы куда пошли, дядя Витя?
— В парк.
Марат потянул Виктора за рукав и, тараща глаза, зашептал на ухо:
— Сейчас на лавочке... сидели парни с гитарами. Они кого-то убить собираются. Во-он те!
— Спасибо, Марат. А сейчас кыш спать. Поздно.
— Пойдемте к танцплощадке, — предложил Женька.
— А твой бывший синяк не против? — опросил Виктор.
Сравнявшись с ребятами, Виктор оглянулся: «Все ясно!» Компания разделилась, окружила.
— Кстати, драться-то ты умеешь? — спросил Виктор Женьку.
— Махать руками каждый может! — сказал Женька.
— Иди-ка ты, Женя, домой, — сказал Виктор, и вмиг представилось ему колхозное поле с горохом. Как ползали, обрывали стручки и ели сочный зеленый горошек, смеялись над анекдотами шутника шофера, маленького, верткого. После приехали на строительство к бетонщикам и там перекидывались остротами. А девчата угощали их печеной картошкой. В котловане дотлевал костер.
А сейчас он понял, что за ним охотятся. Когда он оглянулся, мелькнуло лицо Прутикова.
Виктор пошарил в карманах. Кроме спичек и денег, ничего не было. «Надо как-то отправить Женьку домой, — подумал он. — Клим ихний. На него не кинутся. На меня для начала тоже. Слишком открыто. Задираться будут на Женьку».
Он вдруг понял, что удивительно спокоен. И удивился своей холодной рассудочности. «Что это с тобой, Зубакин? — спросил он себя. — Уж не хочешь ли ты подставить спину? Ну, нет, шалишь... Конечно, не хочешь. Ведь еще растут искривленные березки в память о матери, еще лежит в больнице Вова. И на кого-то смотрят из-под черных прямых волос глаза той девчонки с велосипедом. В общежитии скулит щенок, ждет тебя. А на Севере пилит и пилит лес Гришка. Сейчас уже там созрела морошка. И начинает краснеть рябина».
В парке горел свет только на аллеях и на танцевальной площадке. Играли танго. На площадке было тесно, кто танцевал твист, кто танго, некоторые вовсе топтались на месте.
Вокруг площадки под березами народу раза в два больше танцующих.
— Жень, иди потанцуй, — предложил Виктор.
— Да ну, скоро кончится музыка. И потом, чего я один?
В это время подошли какие-то парни с девчатами, обозвали Женьку морским волком и увели с собой.
— Может, двинем домой? — сказал Клим.
— Айда, — согласился Виктор. — Только пойдем прямиком, а то на аллеях светло и много свидетелей.
Клим стал озираться и шарить в карманах спички.
— На, — предложил Виктор свои.
Из беседки навстречу им поднялись несколько человек.
«Девять, — сосчитал Виктор. — Неплохо. И все сосунки».
Первым шел с гитарой на плече парень с фигурой боксера.
«Это, пожалуй, проще».
— Крика не будет, — сказал, подходя, парень с гитарой. — Что надумал?
— А что будет, если не надумал? Многовато вас, как я погляжу.
— Ничего страшного не будет. Или — или. Отправишься к прабабушкам пить чай.
— Конкретней.
— Что надумал?
— Скажи, пожалуйста, дело с таксистом уже закрыто?
— Закроют. Только без нас.
— Уяснил. Теперь еще вот что: это все твои жорики-чумарики?
— Мои.
— Жидковатые больно.
— Ничего, подрастут.
— Бить-то жалко.
— А это еще кто кого.
Партнеры по картам присоединились к девяти. Клим стоял чуть в стороне, плечом к березе, курил.
— Ну так что? — парень снял с плеча гитару, поставил на землю и оперся на нее рукой. Тускло блеснул перстень.
— А ничего! Стерва ты! — размахнулся и ударил. Что-то мягко хрустнуло под рукой. Парень ойкнул и полетел вместе с гитарой в ноги своей стае. Кто-то подлетел к Виктору сбоку и — не успев дотянуться — лег.
— Витя, держись! Царапайся!
«О черт! Откуда-то принесло Илью», — мелькнула мысль в свалке.
— А ну, кто на Куличкова! Ха! Ха! Забыли, гады, сволочи, Куличкова. Ну, ну! Помахайте ручками. Ах, ты нож? На! Помни!.. Ах, ты еще и вон как? На еще!..
Виктора кто-то укусил за руку. Кто-то замахнулся на него гитарой. Он успел присесть, гриф хрястнулся с березу, отлетел.
— Кранты! — завопил кто-то. — Мильтоны!
— Ходу!
Вдруг умолк Илья.
— Илья, Илья-я! — закричал Виктор. Илья молчал. В голове стало невыносимо жарко. «Все», — подумал он, и, уже ничего не понимая от злости, стал махать кулаками и раскидывать наседавших юнцов.
Сбегался народ. Кто-то кричал:
— Милиция! Где милиция?
Виктор опомнился, когда услышал свисток. Опустил руки, но кулаки разжать не смог. И вдруг он почувствовал чуть сбоку, под сердцем, острую боль. Удивленно прислушался к себе, прижал ладошкой. Рубаха была мокрой. «Подрезали», — безразлично к себе подумал он.
— Илья, Илья! — стал искать Илью.
Кто-то валялся на земле, кто-то убегал.
— Не берите его! Он от десятерых отмахивался! — защищали спотыкающегося Виктора.
Илья лежал ничком. Виктор поднял его. Тот очнулся, открыл потускневшие глаза. Из виска сочилась кровь.
— Голова звенит. Знаешь... Кастетом... Я снова руку вывихнул. Да чего ты меня держишь, как девочку? Пусти... Задержите Соловья-Прутикова и Клима Раннева, — сказал Илья подошедшему милиционеру. — Остальные — мура! — добавил он, покачиваясь.
Подошла еще «скорая» и милицейская машины.
— Соловья, Соловья возьмите! — беспокоился Илья.
— Илья, здесь его не было, — сказал Виктор.
— Это ты нам прически портил? — остановился один возле березы, у которой сидел Виктор.
— Был грех!
— Силе-ен!
— А где Соловей, не скажешь?
— Прекратить разговоры! — пробасил милиционер, совсем еще мальчик. — Отойдите, отойдите, товарищи! Мешаете! — он непрестанно раскидывал руки, будто собирался обнять всех любопытных.
И тут вовсе близко, за березами, началась перестрелка. Тотчас же из темноты кустов выскочил пожилой милиционер с собакой на руках. Собака жалобно повизгивала, стараясь лизнуть рану на боку.
Следом почти вынесли его.
Зубакин, теряя сознание, словно издалека услышал:
— А-а-а! Паразиты! Стукачи! Не возьмете! Нет!
Человек вырывался. Кидался кусаться.
А Виктору за эти последние полчаса жизни привиделся солнечный-солнечный день. Как идут они с Моховым по цветистому прилужыо Тобола, как вдруг широко открывается вид на взгорок, на розовую кипень цветущего сада. А навстречу бегут маленькая светловолосая девочка и большая серая собака. У девочки круглые синие глаза. Она бежит по лугу, по белым ромашкам и звонко смеется. Смеется и кидается ей навстречу Мохов.
И Зубакин чувствует себя таким счастливым в этот солнечный день, что падает в цветы. И земля качает его, баюкает и несет куда-то...
Зубакина несли на носилках к «скорой».
Врач торопила.
Белая мель
1
В то утро, с которого все и началось, будильник ни с того ни с сего затрезвонил на пятнадцать минут раньше, быстро выдохся и замер на полу возле ножки тахты. Петунин проснулся.
В комнате было еще сумрачно, а за окном то ли густел туман, то ли моросил дождь.
Петунин опустил руку, нашарил на полу бутылку с кефиром, отхлебнул. Быстро встал. Обстоятельно помахал руками и, взяв электробритву, пошел в ванную. Под холодной водой потоптался на скользком дне ванны. Стало приятней. Зная, что время у него еще есть, блаженно покряхтывал, бил себя ладонями. Но очень скоро его блаженство прервал телефонный звонок. Было без пятнадцати пять.
