Лидия Вакуловская - 200 километров до суда... Четыре повести
Еще через час на далеком, очень голубом небе вылепились белые мачты «Витязя». От пирса отвалил катер и помчался навстречу кораблю. На палубе стоял Петя Алферов в морской фуражке с крабом и в морском кителе с золотыми нашивками, стояли еще двое мужчин, тоже в морских фуражках, а вместе с ними — Петина жена Маша, в синем плаще-болонья и пестром платочке.
«Витязь» подходил все ближе. Но потом вдруг как вкопанный остановился на воде.
Защищаясь ладонями от резкого солнца, все смотрели, как с катера на корабль по штормтрапу карабкались три темные фигуры. Катер вернулся назад, и Маша в одиночестве высадилась на причал вдалеке от толпы встречающих.
Огромный корпус «Витязя» медленно швартовался к пирсу.
На верхнем мостике рядом с пожилым капитаном стоял Петя Алферов, отдавал в микрофон разные команды швартовки, поскольку он лучше приплывшего капитана знал акваторию своего порта.
Леера всех палуб облепили парни, девчата и свободные от вахты матросы.
— Товарищи на пирсе, будьте осторожны! — разносили репродукторы громовой голос Алферова. — Не подходите к краю! Корабль большого тоннажа и швартуется у нас впервые!..
Сашка Старовойтов носился по пирсу, сопровождаемый своей женой Анютой, и, точно не Женя Полунин, а он был организатором встречи, кричал:
— Граждане-товарищи, сдайте назад!.. Кого прошу — сдайте назад!.. Петя, по центру швартуйся! Сдайте назад, граждане-товарищи!
На «Витязь» полетели букеты. Оркестр заиграл марш. Женя Полунин сорвал с головы кепку, крикнул:
— Пламенный привет новоселам! Добро пожаловать на нашу землю!..
Заглушая оркестр, загремели якорные цепи. С «Витязя» на пирс перекинули трап.
Когда новоселы с чемоданами и рюкзаками сошли на пирс, Женя Полунин открыл митинг и выступил с приветственной речью, стоя в кузове грузовика.
С приветственными речами выступили инструктор отдела культуры райисполкома (очень симпатичная женщина) и мальчик в пионерском галстуке. После каждой речи оркестр играл «туш».
Хор пионеров местной школы спел «А ну-ка, песню нам пропой, веселый ветер» и «Подмосковные вечера». После этого Женя закрыл митинг и предложил рассаживаться по машинам.
Новоселы быстро погрузились в машины, и, когда погрузились, стало ясно, что из пяти присланных за ними грузовиков два оказались свободными. Грузовики тронулись, а встречающие пешим порядком потянулись из порта в поселок.
Новоселы поселились в общежитии (места, слава богу, хватало для всех), и началось примерно то же, что и год назад.
В общежитии учинилась толкотня и гам.
Прораб Свиридов вербовал в строители, сулил отдельные квартиры в будущем и приличные заработки.
Прикативший на «газике» директор зверофермы вербовал девчонок, — обещал им золотые горы и шубы из чернобурок.
Сашка Старовойтов помогал кадровику из геологоразведки и успешно переманивал к себе парней от Свиридова.
Здесь и там мелькал седой ежик редактора Бобкова, раздававшего свежие газеты с затасканными, но оптимистическими заголовками: «Гордимся вами, надеемся на вас!», «Молодым — дерзать и строить!» и «Вперед, на новые свершения!».
Вконец растерянные новоселы не знали, как им быть и в какую сторону податься.
В общежитии напротив все окна в это время были распахнуты. Из них высовывались чубатые и стриженые парни, с видом марсиан, впервые попавших на землю, оглядывали улицу, небо, ближние сопки, взирали на солнце, качали головами, точно им не нравилось, что солнце существует, а тем более ярко светит. И совершенно равнодушно скользили взглядом по окнам противоположного барака, будто их вовсе не интересовало, что за теми окнами происходит.
Светлым солнечным вечером, когда вербовщики увезли и увели с собой добрую половину новоселов, в общежитии автобазовцев заиграл баян, и на улицу вырвалась бодрая мелодия «Катюши».
В окнах снова замелькали чубатые и стриженые головы.
Потом через дорогу, задвинув руки в карманы брюк, важно перешел фрезеровщик Пашка Михайлов и пригласил на танцы приехавших девушек. Долго уговаривать себя девушки не заставили, а нарядились в лучшие платья и отправились знакомиться с соседями и танцевать.
А Валина комната в тот вечер напоминала эвакопункт военного времени. В нее переселились все собравшиеся уезжать девчонки — с чемоданами, рюкзаками и прочим скарбом.
Были здесь беглянки со зверофермы, из птичника, из пошивочной.
Все они рассчитались с работы, снялись с комсомольского учета, всем Маша Алферова, бывшая Кудрявцева, уже взяла билеты на корабль и все уже чувствовали себя вольными птицами, готовыми к перелету в другой, прекрасный край.
Предстояло только четыре ночи провести на чемоданах и рюкзаках, пока разгрузят «Витязь».
Выло известно, что в общежитии порта, в одной из комнат точно так же сидят на рюкзаках и чемоданах парни, решившие распрощаться с Каменным Сердцем: кое-кто из харьковчан и кое-кто из москвичей. Кажется, те самые электрики, которых год назад принимал министр и подарил каждому по кожуху.
Ну, а утром, ранним белым утром, вскоре после того как умолк, наконец, не дающий спать баян, в общежитии учинился переполох — пропала девушка по имени Соня. Была на танцах, и все это видели, танцевала с каким-то заезжим шофером, и все это видели. Потом, кажется, вышла пройтись по ночной солнечной улице — и больше ее не увидели.
Подружка пропавшей Сони горько плакала. Другие подружки побежали в милицию.
Вскоре пришел молоденький следователь с нежным лицом, младенческим румянцем на щеках и шелковистым пушком над верхней губой.
Он внимательно осмотрел вещи пропавшей — чемодан с вышарканными уголками и рюкзак, из которого выглядывал зеленый чайник. Потом записал решительно все, что смогли припомнить Сонины подружки, сказал на прощанье: «Ну что же, разберемся», — и отправился к себе в милицию.
Весь день в общежитии было тревожно. Девушки-новоселы никак не могли успокоиться — бегали то в милицию, то в райком комсомола, то в редакцию газеты и всех просили помочь найти Соню.
Девчонки, собравшиеся уезжать, всячески успокаивали их и приводили пример с Нюшей: они думали, что она пропала, и тоже подняли на ноги весь поселок, а между тем оказалось, что Нюша уехала на корабле. Пример был убедительный, но успокоения не внес.
Поэтому, когда под вечер в Валину комнату постучалась и вошла Нюша, Валя испуганно вскрикнула, точно увидела привидение, а Катя побледнела и схватилась рукой за сердце.
— Девочки, милые!.. Как я рада!.. — залепетала Нюша и заплакала от этой своей радости. — Катя, милая!.. Ох, господи!.. — Она переступила через чей-то чемодан, бросила на пол сетку, набитую книжками, и попала в объятия Кати.
Девчонки во все глаза смотрели на Нюшу и не узнавали ее, до того она изменилась и лицом, и фигурой. Лицо ее в коричневых пятнах распухло, и вся она была круглая, как бочка.
— С ума сойти! Откуда ты взялась? — наконец спросила Катя, нацеловавшись с Нюшей.
— С двести пятого километра, — улыбаясь и плача, торопливо объясняла Нюша. — Я к вам сто раз собиралась, но разве вырвешься? Мы там мост через речку строим. Такая речка капризная… А начальник у нас, девочки, такой человек замечательный! Ах, девочки, если бы вы только его повидали!
— С ума сойти! Ну просто с ума сойти! — повторила Валя Катины слова. — Мы ведь думали, ты с «Онегой» назад вернулась.
— Ну что вы! — заулыбалась Нюша. — Меня Лешка обманом тогда увез. Сейчас вы его увидите, он в магазин побежал, а машина наша здесь стоит.
Девчонки наперебой заговорили:
— Какой Лешка? Куда он тебя увез?
— Так ты не уехала?
— А мы в милицию тогда заявили!
— Да расскажи нам толком! Садись, не стой!
Вдруг Нюша ойкнула, присела на кровать, испуганно сказала:
— Ой, кажется, началось… Ой, мне в больницу скорей надо…
— Сейчас, сейчас… — засуетилась Катя. — Ты не бойся, мы тебя доведем. Здесь же рядом…
В день отхода корабля все девчонки — и Валя, и Катя, и Шура, и Вика, и Томка, и те, кто уезжал, и кто оставался — толпились под окном больницы. За стеклом стояла бледная, втрое похудевшая, улыбающаяся Нюша и показывала им запеленованного сына.
Очумелый от счастья, Лешка влез на подоконник и кричал в стекло:
— Нюша, назовем его Мишкой! Мишенькой назовем!.. А лучше Володькой! Владимир Алексеевич, Вова!.. Или не надо?.. Как ты думаешь — Мишкой или Володькой? А… Нюшенька?
На крыльцо вышла женщина в белом халате и умерила Лешкин пыл.
— Папаша, — сказала она, — вы расколете стекло. Ай-я-яй, такой большой, взрослый человек, а ведете себя как ребенок.
