Владимир Монастырев - Рассказы о пластунах
Панков умолк. Сердце кольнуло острое чувство недовольства собой: высказался безалаберно, никого, наверное, не убедил. Словно в подтверждение этой безрадостной мысли, председатель сказал:
— Фантазии у тебя, товарищ Панков, много. Троллейбусы там всякие. Надо смотреть трезво, практически…
— Кстати, практический вопрос, — вставил Самойлов. — Общественное питание на фермах вы можете организовать. В статье об этом сказано как-то вскользь, туманно. Насколько я понимаю, суть дела в том, что колхоз не дает продуктов. Вернее, дает, но по базарным ценам.
— Хозяин не я — колхозное собрание. Поставим вопрос, как решит, так и будет.
Самойлов взял районную газету и, подняв глаза на председателя, сказал:
— Мы тут хорошо, по-моему, поговорили. Что касается статьи в районной газете, то мне показалось, что вы, Фрол Кондратыч, как-то пренебрежительно отнеслись к ней. Может быть, это и не так на самом деле. Во всяком случае, в редакцию надо послать ответ. Вы, наверное, соберете правление, обсудите статью.
Гуменюк помрачнел, но кивнул утвердительно:
— Обсудим.
— Вот и хорошо.
Панков почувствовал, что беседа подошла к концу. Он подался вперед, словно хотел напомнить что-то секретарю. Тот понял.
— И еще одно, — сказал он Гуменюку. — Одолжите Панкову трубы…
Гуменюк сделал протестующий жест.
— Под мою ответственность, — успокоил его секретарь. — Если не вернут, обещаю достать трубы. Хотите, письменное обязательство напишу?
— Зачем же письменное? — криво улыбнулся Гуменюк.
— Если верите на слово, еще лучше. Значит, заметано!
И протянул руку сначала Гуменюку, потом Панкову. Заглянул заведующему в глаза и с улыбкой сказал:
— Это хорошо, что у вас есть такие «фантазии». Без них коммунисту нельзя.
14Уткнувшись в подушку, Аня плакала горючими слезами. Варвара сидела на своей кровати и тупо смотрела на подругу.
— Перестань, ну, — наконец проговорила она, — не стоят они того, чтобы так убиваться.
Плечи Ани вздрагивали. Она и верила и не верила Варваре. Больно было даже подумать, что Игнат обнимал другую девушку. Она, пожалуй, и не убивалась. Просто скопилась на душе горечь и пришла пора ее выплакать, а Игнат тут совсем ни при чем. Нет, Игнат, конечно, имеет к ее слезам отношение. Неужели он может говорить другой такие же слова, какие говорил ей, Ане? Это просто невозможно. Почему же невозможно? Вот она, Аня, могла бы поцеловать, например, Семку так же, как целовала Игната? Да никогда в жизни! А Игнат…
Варвара проглотила подступивший к горлу комок: ей тоже захотелось плакать.
— Ну, Анька, перестань же, — уже сквозь слезы сказала она. — Никого твой Игнат не обнимал, все я соврала… — И заплакала в голос.
— Зачем же ты соврала? — Аня приподняла опухшее от слез лицо.
— Не зна-аю, — рыдала Варвара, — паскуда я, потому и соврала. От зависти, должно… Ой, прости меня, подружка, подлая я!..
Аня пересела к ней и принялась успокаивать.
— Чего ты, глупая, на себя наговариваешь? А вот и не подлая ты, а хорошая. Ну перестань!
Опять она и верила и не верила Варваре, но от сердца словно камень отвалили. Она еще немного поплакала, уже легкими, освежающими душу слезами.
Наплакавшись, подруги улеглись рядышком, на одной кровати, и уснули сразу, как по команде. И спали крепко, без сновидений, до самого утра.
А Игнат так и не сомкнул глаз. Это была, кажется, первая бессонная ночь в его жизни. Его терзали угрызения совести (черт бы побрал эту подлую девку!), томило собственное бессилие, мучила неизвестность — как же теперь будет с Аней? Она и смотреть не захочет в его сторону. И поделом ему! А что, собственно, произошло? Ничего же не произошло… Но кривить душой Игнат не мог и не хотел. В который раз вспоминалось ему лицо Варвары с прищуренными любопытными глазами. Ух, как он сейчас ее ненавидел, эту Варвару!
К утру Игнат решил — с фермы придется уйти. Видеть Аню, ходить с ней по одним стежкам и в то же время быть от нее отлученным — нет, это ему не по силам.
У него хватило выдержки ничем не обнаружить своего душевного смятения перед Семкой. Тот ничего не заметил, а Федька спросил:
— А ты не заболел?
— Откуда это ты взял?
— С лица здорово спал, — озабоченно, по-взрослому сказал Федька.
У Игната защипало в горле. Ах, Федька, Федька, милая душа! Он притянул парнишку к себе и сказал:
— Это тебе, Федька, со сна показалось. Вот мы позавтракаем, и будет полный порядок.
Не откладывая трудного дела в долгий ящик, Игнат решил сразу же поговорить с Панковым, но тот на зорьке уехал в станицу.
Аня встретилась ему у крайнего корпуса. Будто из-под земли выросла. Если б Игнат находился в другом состоянии, то понял бы — она его подкарауливала.
Обыкновенно, будто ничего не произошло, девушка поздоровалась. Не глядя ей в глаза, Игнат ответил.
— Что с тобой? — вдруг спросила Аня. В голосе ее слышалась тревога.
— А что? — будто бы удивился Игнат. — Ничего со мной.
— Какой-то ты чудной. Не захворал ли?
— Нет, — Игнат смотрел на носки своих разношенных армейских сапог.
— Ты не сердись на меня, — тихо проговорила Аня. — Варвара вчера сбрехнула, я знаю.
Игнат поднял голову.
— Она мне сама призналась…
— В чем? — Игнат почувствовал, что опять мучительно краснеет.
— Да в том, что соврала.
— Зачем же она? — В горле у Игната пересохло, и говорил он с трудом.
— А так, сбрехнула, и все. Что ты, Варвары не знаешь? — Аня улыбнулась. — Не сердишься?
— Нет, — Игнат тоже попытался изобразить на лице улыбку. «Никак не поймешь этих девок, — подумал он, — закручивают такое, что просто уму непостижимо. Вот хотя бы Варька…» И потом, вспоминая разговор с Аней, он как-то не очень весело усмехался и пожимал плечами. Раза два попалась ему на глаза Варвара. Как всегда, смотрела она озорно и нагловато. Нет, что ни говори, а все-таки непостижимый народ эти девки.
Под вечер приехал Панков. Усы у него были пушистые, глаза поблескивали.
— Завтра будут у нас трубы. Вот оно какое дело, — объявил он, пряча улыбку.
— В райкоме были? — спросила Аня.
Панков кивнул.
Федька сорвал с головы фуражку и запустил ее в густевшую небесную синеву. Фуражка перевернулась в воздухе и упала на соломенную крышу конторы.
— Как доставать будешь? — строго спросил Игнат.
— А я тем… шестом, — успокоил Федька и улыбнулся обезоруживающей улыбкой.
— По башке тебя тем… шестом, — зловеще прошептала Варвара.
Федька этой репликой пренебрег. Даже не взглянул на свою ненавистницу.
Трубы привезли в обед. И сразу закипела работа: Игнат и Семка не хотели терять ни минуты.
Командовал Семен. Слесарные навыки у него были невелики, но у других — и того меньше. Дело шло медленно и не гладко. Федька сразу же вымазался в тавоте и покрылся ржавчиной. Семка рычал, когда парнишка совал свой курносый нос куда не следует. Но Федьку ничто не могло остановить. В конце концов общее руководство взял на себя Панков, и работа наладилась.
Водопровод строили все свободные свинари. Девушки тоже непременно хотели приложить к нему руки.
К концу следующего дня вода пошла в ставок.
Усталые, измазанные, но довольные, смотрели строители, как тугая, остекленевшая струя била в длинное корыто.
— Красивая работа! — восхищался Семка-шофер.
— Когда своими руками что сделаешь, всегда красиво получается, — сказал Панков.
— Подумать только, через каких-нибудь два месяца разбирать придется, — вздохнула Аня.
— Не отдадим! — взъерошился Федька.
— А что, в самом деле, — проговорил Семка, — не отдавать — и все.
— Поживем — увидим, — Алексей Васильевич погладил усы. — Только отдавать придется: секретарь райкома товарищ Самойлов за нас поручился. Вот оно какое дело.
Вечером все собрались на площадке у футбольных ворот. Гармонист, прислонясь к штанге, лениво растягивал мехи.
— Полечку… — попросил кто-то из девчат.
Гармонист, склонив голову, заиграл польку.
Семка потянул в круг Варвару, но она уперлась: «Не пойду!» Когда Семка оставил ее в покое, она перебежала площадку и села рядом с гармонистом. Тот играл, а Варвара что-то ему нашептывала, склонясь к самому уху.
Станцевали полечку и запросили кто вальс, кто фокстрот. Варвара встала, потянулась и сказала гармонисту:
— Пойдем на бетонку.
Вокруг закричали:
— Зачем на бетонку?!
— Давайте потанцуем.
— Эта Варвара вечно придумает что-нибудь.
— А я хочу на бетонку, — протестующие возгласы Варвару не трогали. — Одно — танцы и танцы. Надоело.
Гармонист встал и, наигрывая частушечный мотив, пошел рядом с Варварой. Она громко, врастяжку запела:
Я любила гармониста,
Ах, я любила и люблю…
— Знаешь что, — зловеще прошептал Семка, — я ему набью морду.
