Виктор Московкин - Потомок седьмой тысячи
— Василий Михайлович? — спросил наконец Мироныч.
— Да, — проговорил Василий. — Он самый.
— Неосторожно поступил, что пришел к вам, — здороваясь за руку, сказал Мироныч. — Да выхода не было.
— Всех бояться — на свете не жить, — буркнул Василий. Опять не знал, что говорить дальше. — Вы побудьте тут, я хоть схожу переоденусь. К тому времени и Федор подойдет. До темноты вам все равно из корпуса не выбраться.
Марфуша решила напоить студента чаем. Пока была на кухне, пришел Федор.
— Здорово, Мироныч, — обрадованно сказал он студенту. — Вот уж не ждал, не чаял.
Вскоре появился переодетый и умытый Дерин.
Уселись за столом, Марфуша с любопытством наблюдала от двери. «Фи, — подумала, — Мироныч! Таких молокососов у нас на фабрике Мирошками величают».
Тут она, конечно, покривила душой. Парень был ладный, но она мстила ему за то, что он не хотел с ней говорить серьезно, только отшучивался.
— Невеселые вести принес я вам…
Глуховатым голосом Мироныч рассказал о начавшихся в городе арестах. Пароль «Северного союза» попал в руки охранки. Арестована и отправлена в Коровницкую тюрьму Марья Ивановна, еще некоторые товарищи. Даже не пощадили старика аптекаря. Разгромлена типография.
— Сейчас понятно, почему взяли Колесникова, — сказал Федор. — Посчитали связанным с Марией Ивановной.
Арест его говорил, что об остальных кружковцах у охранки нет никаких данных, иначе попались бы и другие.
— У нас Андрея Фомичева вызывали в контору, расспрашивали, не знает ли, кто приносит в фабрику листовки. Советовали держать связь с товарищами по прошлой стачке, то есть с нами, — доложил Федор. — Сам Андрей признался. Не совсем я ему поверил, как-то неискренне говорил. А с другой стороны — предупредил человек.
— Будь доглядчиком, едва ли рассказал бы об этом, — заметил Василий.
— И все-таки полагаться на совесть не следует, — вмешался Мироныч. — Есть сомнение — проверьте.
— Как ты его проверишь? Лучше вообще не откровенничать с ним.
Марфуша поставила на стол чайник, стала расставлять чашки. Все молча наблюдали за ней.
— Может, мне Андрея проверить? — сказала как можно равнодушнее.
— Обведет он тебя вокруг пальца, и вся твоя проверка кончится, — недовольно произнес Федор. — Иди лучше взгляни, стоит ли городовой у подъезда.
Марфуша вспыхнула от обиды. Ах вот как! Ну она еще докажет, что не глупее некоторых.
Вышла, в сердцах хлопнув дверью. Мироныч смущенно выговорил Федору:
— Рассердилась. Зачем ты так?
— Ничего. Отойдет. — Федор поднял взгляд на часы с кривым маятником. — Скоро на доработку отправится вторая смена, — объяснил Миронычу. — К этому времени стемнеет. Вместе выйдем. Проведем тебя к плотине, а там придется через луг пешком.
Марфуша вошла и сказала, что Бабкин все еще караулит около корпуса.
— Больно уж тужурка приметная, пуговицы блестят, — сказал Василий. — Попробуем надеть передник.
Он сходил к себе за передником, накинул на Мироныча. Федор дал свой картуз, который оказался великоватым, что было даже к лучшему: козырек почти сел на нос, Мироныч сразу изменился.
— Что же вы чаю не попили? — растерянно спросила Марфуша, видя, что они собираются уходить.
— Как-нибудь в другой раз. — Мироныч крепко пожал ей руку. — Спасибо за все. Не случись вы на пути, не знаю, что бы я делал.
Марфуша торжествующе посмотрела на Федора: вот как воспитанные люди, за добро благодарить умеют — учись! А сама сказала:
— Эко дело — в каморке посидел. Не жалко.
Василий Дерин шел впереди, Мироныч сзади него, сбоку Федор, чтобы в случае чего отвлечь Бабкина.
Городовой скользнул по ним равнодушным взглядом— видно, осточертело стоять истуканом, — ничего не сказал. Но когда прошли, вдруг окликнул Федора:
— Подожди-ка, Крутов.
Федор вернулся. Спросил недружелюбно:
— Зачем звал, служивый?
— Дай-ка закурить. — Бабкин словно не заметил недовольства в голосе мастерового. Неторопливо свертывал цигарку, покряхтывал, словно никак не мог откашляться. — Тянет на старое-то жилье?
— С малых лет здесь жил, еще бы не тянуло.
— Да, привычка. — Бабкин прикурил, отдал кисет. — А одели-то вы его неловко.
— Ты о чем? — изумился Федор.
— Студента, говорю, одели неловко. Фартук навязали, картуз нахлобучили, а волосы сзади забыли убрать. Не ходят фабричные с такими волосами.
— А-а! — Федор широко улыбнулся. — Ну так ведь торопились, некогда было. Сошло и так.
— Сошло, — лениво сказал Бабкин. — Коптелова не встретили, вот и сошло. В следующий раз гляди. И не думай, что по доброте душевной: вас не нажалеешься, — может статься, тем же отплатишь. Все может быть.
Федора неприятно кольнула откровенность городового, но пришлось сдержаться, сказал только:
— Ладно, старина, зла на тебя не имею.
— Бывай, — сказал Бабкин.
Поступок городового удивил Федора. Пытался понять, почему он так сделал. Бабкин давно в слободке и знает в лицо почти каждого. Может, чувствует, какие времена наступают, и не хочет вызывать злость к себе? Так или иначе, а только случай спас Мироныча от ареста.
Федор нагнал Василия и Мироныча уже у плотины. Слева светилась огнями фабрика. Из открытых улевов плотины доносился шум воды. На небе появились первые звезды.
Стали прощаться. Мироныч сбросил передник. Отдал ухмыляющемуся Федору фуражку.
— Признал тебя городовой, да говорит: «Ладно, вроде парень стоящий, пусть идет».
Мироныч недоверчиво уставился на него.
— Шутишь?
— Все как есть. По волосам узнал. Хорошо, что так складно получилось. Чует городовой перемены, обезопасить хочет себя.
— Маевку будем проводить, как бы трудно ни было, — сказал Мироныч. — Пусть все поймут: организация действует. Листовки для вас есть. Присылайте людей за ними. В лицее мы кое-что предпринимаем. Достанем гектограф, тогда опять наладим печатание. Но сейчас, пока полиция поднята на ноги, надо быть очень осторожными.
— Ладно, сам берегись. Нам здесь легче, кругом свои. Даже городовой Бабкин сочувствует. Прощай!
Мироныч скорым шагом пошел еще не просохшей дорогой туда, где вдалеке мигали огоньки городских домов.
5
Сколько раз на день пройдет по прядилке старший табельщик Егорычев и всегда возле Марфуши замедлит шаги. Как муху на мед тянет его к ней. Оглянется Марфуша — и тем доволен. «Поди-ка вот, — удивляется себе, — чем взяла, понять трудно». И лаской пробовал, и угрожал всяческими неприятностями — ничего не действует. Смеется только: «Я на вас взглянуть робею, не то что больше».
Нынче тоже остановился, и Марфуша оглянулась. Да не просто так, как оглядываются, когда чувствуют взгляд в спину, а с улыбкой. Егорычев от неожиданности моргнул, потряс головой — думал сначала, что показалось. Нет, улыбается, смотрит призывно. От улыбки на щеках ямочки появились — две такие хорошенькие ямочки.
— Утро доброе, Серафим Евстигнеевич, — ласково сказала Марфуша.
— Здравствуй, здравствуй, красавица, — заворковал Егорычев. — Хорошее настроение, вижу.
— Да уж какое хорошее, — кокетливо отмахнулась она. — Мало чего хорошего.
«Не иначе смирилась», — решил Егорычев и предложил блудливо:
— Зайди в конторку через полчасика. Никого не будет.
Ждал отпора, но ничего страшного не случилось. Даже не удивилась, не покраснела. Только сказала:
— Зачем же в конторку? Вы меня гулять пригласите. После смены…
— Да куда же я тебя приглашу, чудачка, — растерялся Егорычев. — Увидит кто, разговоров не оберешься.
— Боитесь? — И засмеялась звонко. Блеснула лукаво синими глазами. — А вы приходите на берег ниже острова. Там кусточки…
— Ах ты какая! — восхитился Егорычев. А про себя подумал: «Ну и племя бабье: грешить и то хотят с вывертом. Кусточки… Апрель еще на улице, а она — кусточки».
— Когда же прийти скажешь?
— Часикам к шести, не раньше. Домой еще надо забежать. Да и темнеет поздненько теперь.
Ушел Егорычев. Жирные щеки порозовели, поглаживает нафабренные усы, ухмыляется, представляя приятную встречу на берегу Которосли.
Часом позднее проходил по прядилке Крутов. Марфуша незаметно кивнула: все в порядке. Федор, не задерживаясь, прошел по проходу к машине Андрея Фомичева.
Андрей работал в исподнем, блестел лоб от пота. Оторвался на миг, глотнул из чайника, стоявшего на окне, холодной воды. Жарко в прядилке.
— Стараешься, даже взмок. Хозяину угодить спешишь?
— Не только ему, — не обидевшись, сказал Фомичев, — и себе хочу приработать. Все-таки дом строю.
— Я пошутил. — Федор оглянулся — нет ли кого, — сообщил вдруг радостно, с озорством: — Мужики сейчас трепались: сегодня вроде прибудет кто-то из города. Не иначе опять листовки появятся.
