Иван Шамякин - Сердце на ладони
Нет, в такой дождливой тишине работать невозможно! Взглянул на часы. Спрятал их под газетой, когда садился работать, чтобы не посматривать, не отвлекаться. Часа два уже вертело его бесконечное течение мыслей. Мозг устал, просил отдыха. После легкого завтрака захотелось поесть основательнее. Но он решил держать себя на полуголодном пайке и не захватил ни колбасы, ни ветчины, ни сала — ничего солидного. Все помыслы сосредоточились на еде. Ужас! Не может справиться с собой.
Кончилось тем, что он завел машину и укатил в город. По дороге решил назло Ярошу заехать прямо к Зосе и наконец попросить ее рассказать об отце все, что ей известно.
Кирилл знал, что Ярош вчера улетел в дальний район на срочную операцию. А потому удивился, когда на безлюдной Пушкинской увидел одинокую мощную фигуру в элегантном черном плаще, который Ярош купил в Брюсселе, когда ездил на конгресс хирургов. Почему он здесь? Куда идет? Гуляет под дождем? Шикович добрую минуту ехал с ним рядом, и Ярош не обратил внимания на машину. Кирилл обогнал его, остановился, вылез на тротуар.
Ярош шел на него, точно слепой. Вот-вот собьет с ног, раздавит, как тяжелый танк. Приблизившись, посмотрел, как будто его внезапно разбудили. Произнес:
— А-а? Кирилл засмеялся.
— Ты что, с похмелья? Накачали в районе?
Ярош провел мокрой ладонью по лицу и сказал со злостью:
— Дурак!
У Кирилла дрогнуло сердце: неужто несчастье с Зосей?
— Идем в машину. Дождь.
Ярош послушно опустился на переднее сиденье. Машина под его тяжестью осела. Ярош повернул к другу мокрое лицо.
— Я давно уже, Кирилл, ничего подобного не переживал, — сказал он с доверием и глубоной печалью.
— Что случилось?
— Они скончались у меня на столе,
— Кто?
— Дети. Оба. Два мальчика. Братья. Одному девять, другому семь. Если бы мне удалось прилететь хотя бы часа на два раньше! Одного безусловно удалось бы спасти. Неповоротливые идиоты и там, в районе, и здесь, в облздраве! Два часа организовывали вылет… Я из них душу вытрясу за этих детей!
— А что с детьми?
— Мина. Вытащили из речки. И как водится, стали разбирать. Знаешь, старший, Миша, был в сознании. Все спрашивал: «Дети целы? Как Алешка?» Там были младшие, и они отгоняли их от себя, чувствуя опасность. Ему разорвало живот. Диме осколком пробило шею. Засыпая под наркозом, он сказал Миша: «Ох, попадет мне от мамы!» — Ярош закрыл ладонями глаза, покачал головой, повторил: «Ох, попадет мне от мамы!» Ужасно, Кирилл! Никогда еще я не был так бессилен перед смертью.
Шикович молчал. Что говорить? Его потрясла и сама трагедия, и то, как ее переживает человек, тысячу раз видевший смерть. Они долго сидели молча.
Дождь барабанил по кузову. Изредка мелькали с зонтиками и в плащах одинокие прохожие. Ярош повертел головой, как бы стряхивая что-то.
— Напиться, что ли? Обидно! В клинике я мог бы спасти обоих. А там, в участковой больнице, пришлось все делать дедовским способом, Ассистентка — районный хирург, молодая, неопытная, ее лихорадило. Да и у меня самого — стыдно признаться — дрожали руки. Ужасно! Может быть, двадцать лет пролежала она на дне реки, эта проклятая мина. Представляешь?
И вот новые жертвы войны. Дети! Дети! Ух~х! Поедем куда-нибудь.
— Куда?
— Куда хочешь.
— Может быть, заедем к Зосе? — осторожно предложил Шикович.
— Да, да… К Зосе, — сразу согласился Ярош.
Они снова замолчали. Возле самого дома Ярош сказал:
— Только не будем рассказывать ей об этом.
Хозяйка обрадовалась гостям. А Маша, которая теперь жила у Зоей, перепугалась. Она лучше, чем даже Шикович, знала Яроша, и ее встревожил его вид. Вообще она стала бояться его после недавнего разговора. Как-то он позвал ее в кабинет Когда она вошла, он сидел за столом и читал Блока. Она остановилась у двери, удивленная тем, что он даже не поднял глаз. Это не в его привычках. Он каждого, будь то главврач или санитарка, всегда встречал одинаково — добрым взглядом, приветливым словом.
Маша ждала, стараясь догадаться, зачем ее вызвали.
Он сказал, не отрываясь от книги:
— Они подрались из-за вас.
— Кто? — хотя она сразу же поняла кто и едва удержалась от смеха.
«Неужто в самом деле подрались? — подумала с веселым озорством. — Кто кого побил?»
— Они работают в одной бригаде. Семьи наши дружат, вместе летом живем. Зачем вам понадобилось столкнуть их лбами?
— Чтоб сделать правильный выбор, надо экспериментировать, Антон Кузьмич, — ответила она его словами и не выдержала, рассмеялась.
Тогда он поднял глаза от книги и посмотрел на нее… странно очень посмотрел, как будто на ее месте каким-то чудом оказался совсем другой человек — не та сестра, которую он знал два года, любил, ценил, уважал. С которой даже подружился до известной степени, когда появилась Зося.
— Странный эксперимент, — хмыкнул он, покачав головой. — Можно вас попросить, чтобы вы с нашими сыновьями таких экспериментов не производили?
От этой его просьбы, подчеркнуто вежливой, официально-холодной, она страшно смутилась. Как она глупо держала себя — засмеялась, сболтнула чушь! Ей хотелось сквозь землю провалиться. Хорошо, что он опять углубился в книгу. Но она не знала, как уйти, и все стояла перед столом, онемевшая, наказанная самым жестоким образом. Очевидно, он понял, что с ней происходит, потому что сказал:
— Попросите, пожалуйста, Добровольскую зайти ко мне.
Потому она и перепугалась, увидев обоих отцов. А если они пришли из-за нее? Успокоил Шикович.
Вышел за ней на кухню, спросил приветливо, дружески:
— Маша, вы умеете варить кофе? Черный?
— Умею.
— Вы все умеете. Из вас выйдет чудесная жена.
Он дал ей денег на кофе и коньяк. Она обрадовалась поручению.
Зося заволновалась было, хотела переодеться, чтоб принять гостей, как положено хозяйке. Но Ярош стал расспрашивать ее о самочувствии, профессионально, подробно, по-больничному. И она снова забралась на широкий диван с ногами. Сидела в уголке, закутавшись в халатик.
Ярош кончил расспрашивать о здоровье и умолк. Ему было трудно вести пустой разговор — обо всем и ни о чем.
Шикович курил на кухне, пуская дым в форточку, прислушивался и сразу отметил затянувшуюся паузу.
Зося сказала что-то про дождь. Ярош другими словами повторил то же.
— У вас усталый вид, Антон Кузьмич.
— Я сегодня прилетел из района,
— Командировка?
— Да.
Зося помолчала и вдруг смущенно спросила:
— Антон Кузьмич, а мне можно будет когда-нибудь полететь на самолете?
— Почему же нет? Даже сейчас можно. Она обрадовалась, щеки ее зарделись. Шикович кинулся на помощь другу.
— Отлично, Софья Степановна! Если человеку хочется подняться в небо — это верный признак силы и здоровья. Но, может, это оттого/ что вам скучно одной в этом доме? — спросил он шутливым тоном, усаживаясь в удобное низкое кресло.
— О нет. Я читаю. У меня приятные соседи. Они наведываются. А потом — Маша… С ней не заскучаешь…
Поговорили о том о сем. Наконец Кирилл подошел к главному, осторожно, деликатно:
— Софья Степановна, скажите, пожалуйста, вас не очень разволнует разговор о прошлом?
Она настороженно переспросила:
— О каком прошлом?
— Ну, например, о войне. О смерти отца…
— А что вас интересует?
— Что меня интересует?.. — Он полез во внутренний карман пиджака и достал несколько сложенных листов. — Прочитайте вот это, и вы поймете.
Ярош глянул на друга с укором, однако промолчал.
Зося развернула сколотые листы, прочитала заголовок, посмотрела на Шиковича с удивлением, страхом и надеждой. Взгляд ее говорил: «Что ты готовишь мне? Горе? Разве мало мне его досталось? Радость? Неужто радость?..»
Начала читать жадно, нетерпеливо, быстро переворачивая страницы. Побледнели, потом вспыхнули щеки. Оба они не сводили с нее глаз. Но вот она, перевернув страничку, с облегчением передохнула. Стала читать медленнее. Под конец, видно было, совсем успокоилась и казалась даже несколько разочарованной. Задумалась глубоко. Они терпеливо ждали, когда она вернется из прошлого.
Быстро-быстро, словно куда-то торопясь — п тик-так-тик-так, — уносили в небытие секунды часы на книжной полке. За окном в листьях топтался, шумел дождь.
Наконец Шикович не выдержал:
— О чем вы думаете?
Она не шевельнулась, посмотрела сухими, но полными светлой благодарности глазами, спокойно ответила:
— Я думаю, как хорошо, что есть на свете такие люди, как Антон Кузьмич, как вы… Спасибо вам.
— Благодарности потом. И не мне они должны быть адресованы. Антон — дело другое. А за то, что в наши дни восстанавливается везде справедливость, вы знаете, кого благодарить. Теперь вы понимаете, что меня интересует. Как погиб доктор Савич? Кто его убил? Вы были при этом?
