Иван Шамякин - Сердце на ладони
— Щенок! Молокосос! Выгоню! Сегодня же расчет.
Бригаде пришлось защищать его. Ребята должны были согласиться с Костей, что они мало занимаются Славиком. Приутих было — и вот опять!
Была как раз суббота, короткий рабочий день. Решили все вместе пойти в кино, потащить Славика с собой. Надо, чтобы он больше времени проводил с ними.
— Что ты думаешь делать сегодня? — спросил у него Костя.
Но он спутал им все карты:
— Поеду на дачу. Поброжу по лесу. Может быть, последние теплые дни, — и вдруг обратился к Тарасу: — Поедем вместе! — За день он так ничего и не придумал, а тут внезапно блеснула идея.
Костя мигал: соглашайся!
— Едем, — сказал Тарас,
— Будьте осторожны, мальчики, — ласково сказала Валентина Андреевна, когда они вышли с дачи, оба с ружьями за спиной. Мать радовало, что Славик подружился с Тарасом, с заводскими ребятами и, кажется, берется за ум.
Валентина Андреевна долго с нежностью смотрела им вслед.
Они вышли на луг. Был тихий, но уже по-сентябрьски бодрящий ранний вечер. Небо обложили низкие кучевые облака. Словно некая центробежная сила разогнала их в стороны, к горизонту: в зените ясно, а ниже лазурь закрыли доисторические косматые звери и паруса, как бы обессиленно повисшие после бури. Солнце заслонил огромный одногорбый верблюд. Но лучи пробились поверх горба и позолотили облако-крыло.
От луговых взгорков, выжженных солнцем до пепельного цвета, веяло осенней грустью. Глаз ласкала отава в лощинах, но и ее тон не напоминал о весне: ни одного цветочка — только темная, как зацветшая вода в болоте, зелень. На одном из пригорков стояла молодая осина, почти вся уже красная. Они прошли мимо. Тарас погладил осинку рукой и засмеялся — золотом своей листвы она напомнила ему Машу. Славик взглянул на осинку и все понял.
«Смеешься? Радуешься? Скоро ты у меня заплачешь», — он выплюнул окурок сигареты и зажег новую.
Они подошли к густой заросли высокого лозняка. За лозняком небольшая старица, на которой любят ночевать утки.
Вдруг Славик остановился, обернулся к Тарасу, который шел чуть отставая. Оскорбительно плюнул мимо него окурком. Снял с плеча ружье, поставил прикладом на песок. Глаза его гневно блеснули и потемнели.
— Один из нас сегодня должен умереть, — сказал он зло и серьезно. Тарас, хотя и почуял что-то недоброе, улыбнулся, как бы заинтересованный игрой.
— Условия: расходимся и сходимся в лозняке. Кто увидит первый… Случайный выстрел… Несчастный случай. Больше двух лет не дадут… не бойся!
Если б не блестели так глаза, не подергивались губы и пальцы лихорадочно не перебегали по граненым стволам двустволки, это можно было бы принять за очередную шутку Славика, пускай неуместную, детскую, но шутку.
Но сейчас Тарас разозлился:
— Для этой игры ты позвал бы Витю. И не ружья вам нужны — деревянные пистолеты. Аяь. перерос. Да и тебе пора…
— Ты гад! — закричал Славик, брызгая слюной. — Ты… Ты… Ты подлец! Я ненавижу тебя.
— За что?
— За что?! Она моя девушка. Я первый познакомился!.. Я первый!..
— Фью, — свистнул Тарас. — Погоди, ты о ком это?
— Идем, а то я тебя прикончу на м. дле! — выходил из себя Славик.
Тарас наконец все понял. Маша как-то рассказала ему, что она встречалась со Славиком. Не призналась только, что встречи эти продолжались и потом. Он не придал этому значения. Мало ли кто с кем раньше встречался! А оно вон как обернулось! Однако что это за метод решать такие вопросы? Скажи, пожалуйста, какой средневековый рыцарь!
— Дурак! Она что, твоя частная собственность? Ты откупил ее? Идиот! У нее своя голова на плечах. И не такая пустая, как твоя. Она сама может выбирать, с кем ей встречаться. Пошел ты… — Тарас выругался, повернулся и, поправив за спиной ружье, быстро зашагал назад.
В глубине души Славик, пожалуй, был рад такому исходу. Он даже подсознательно надеялся на него еще там, на заводе, когда в голову пришла сумасшедшая мысль о «ковбойской дуэли»: он знал, что Тарас стреляет лучше.
Тарас отказался, сдрейфил, удирает — это уже поч-ти его, Славика, победа. А победу надо закрепить. Тем более что злость не остыла, все еще кипела в нем.
— Стой! Буду стрелять! — Славик вскинул двустволку и выпалил вверх.
Тарас вздрогнул. Он шел с незаряженным ружьем, а этот тип, выходит, зарядил еще дома. «От такого шалого всего можно ждать».
Он повернулся:
— Стреляй!
Славик с поднятым ружьем двинулся к нему.
— Кто в тебя будет стрелять! Дрожишь? Побелел?
Действительно, Тарас побледнел и дрожал. Он был из тех людей, кого почти невозможно заставить потерять над собой власть. Но пусть остережется тот, кто доведет его до такого состояния! Славику, очевидно, казалось, что он и впрямь втоптал своего соперника в грязь — напугал, унизил, уничтожил. Что ему еще добавить? И он со всего размаха дал Тарасу кулаком в челюсть. Тот чуть покачнулся, сделал шаг в сторону, шире расставил йоги. На лице застыла кривая улыбка.
— Разве так бьют?…
Кажется, и не замахнулся вовсе, а Славик отлетел, как мяч, хлопнулся на колючую сухую траву. Ружье вывалилось из рук.
Вскочил и петухом налетел на Тараса. Тот снова будто бы и несильным Ударом опытного боксера отбросил его еще дальше. Славик завыл, пополз к ружью. Тарас поднял Славика, увидел, как заплывает подбитый глаз, спросил:
Хватит или еще?
Cлавик до крови прокусил ему руку. Тарас отблагодарил его двумя легкими пощечинами и толкнул в лозняк. Схватил его ружье и ушел. Славик сидел в кустах, закрыв ладонью подбитый глаз, и тихо скулил от злобы, обиды и боли.
Валентина Андреевна ужаснулась, увидев Тараса с двумя ружьями. — А Славик?
— Лежит там,
— Как лежит?
— Я набил ему морду. Не умеет обращаться с ружьем.
— Что у вас случилось, Тарас?
— Ничего. Он расскажет, — уклонился от ответа Тарас, передавая Валентине Андреевне ружье.
Но разговор услышала Наташа. Вскочила в комнату, сообщила родителям с восторгом:
— Тарас набил Славику морду.
— Что ты плетешь?! — возмутилась Галина Адамовна.
Девочка встретила брата на пороге, повисла на шее.
— Тарасок-голубок, расскажи, как ты учил его стрелять?
— Кого?
— Кого? Славика!
— Боже мой! — всплеснула руками Галина Адамовна. — Да у тебя распухла щека. Что случилось?
Встал с качалки Антон Кузьмич, подошел, повернул сына к окну, тихо свистнул — удивился.
— Ничего, силенка есть. Больно? В понедельник сделаем снимок, как бы трещины не было.
Отец ни о чем не расспрашивал, как всегда. Он ждал, надеялся, что сын расскажет сам., И Тарас действительно предложил:
— Пойдем, папа, пройдемся.
— А, секретики! — закричала возмущенная Наташка. — Ну и уходите! Ну и гуляйте! За-знаваки вы. У меня тоже есть секрет, в сто раз интереснее, чем ваш, и никогда вам не расскажу. — Она чуть не плакала от досады..
…Ярош несколько раз присвистнул, один раз засмеялся. Больше всего его удивила Маша, Вот так тихоня!
Потом они, помолчали. Зашло солнце. По-осеннему быстро сгустился мрак. Под соснами стало почти темно.
Антона Кузьмича тронуло доверие сына,
— Ты любишь ее?
— Она мне нравится…
— Она долго с ним встречалась?
— Не знаю. Она сказала, что встречалась, а много ли раз, я не спрашивал.
— Ему она тоже рассказала? — Вряд ли.
— Ты сильно побил его?
— Нет. Нормально.
— Знаю я твое «нормально»! Нельзя было без мордобоя?
— Я не толстовец. Он ударил первый.
— Надо рассказать Валентине Андреевне.
— Зачем?
— Мне же ты рассказал.
Валентина Андреевна данно уже волновалась, что Славик не идет. Мать есть мать. Она вдруг представила сына: маленький, беспомощный, избитый до полусмерти взрослым и сильным парнем. В ней зашевелилось недоброе чувство к Тарасу, хотя ее трезвый ум говорил, что разумнее, чем поступил Тарас, сделать было нельзя.
Они втроем искали Славика. Мать звала его. Откликалось эхо.
Низины затягивал туман. Холодело, Тревога матери росла. Ярош успокаивал ее:
— Уверен, Валя, что он драпанул в город. Ему стыдно показаться на глаза. Давайте поедем, и он окажется дома.
Она попросила:
— Антон, не рассказывай Кириллу. Боюсь, он не поймет.
Нелепо, что писатель, которому положено понимать все движения человеческой души, вдруг не поймет собственного сына.
Шикович сидел у себя, читал новый роман своего столичного друга.
Ярош сказал, что забыл сделать важное назначение тяжелому послеоперационному больному,
— Что ты забыл — это, верно, врешь, ты никогда ничего не забываешь. Вот здесь, — Кирилл хлопнул рукой по журналу, — один умный герой говорит: лучшему другу не доверяй двух вещей — машины и жены.
— Не слишком умен твой герой.
— А я тебе очень часто доверяю и машину и жену.
