Владимир Богомолов - Поворотный день
— Руки вверх!
Офицеры медленно поднимали руки. Прапорщик с двумя георгиевскими крестами на кителе, шатаясь, подошел к Дундичу, всмотрелся в его папаху и тут же подавленно произнес:
— Господа, даруйте мне жизнь. Я вам пригожусь.
— Кто такой? — спросил Дундич.
— Начальник сторожевого охранения.
— Вот это сазан, — пошутил Казаков.
— Добре! — согласился Дундич. — Поедешь с нами. Но помни!
Под конвоем офицеры были отправлены в штаб, а отряд Дундича в сопровождении начальника караула двинулся дальше. На первой же заставе Новочеркасской дороги часовой потребовал остановиться.
— Не видишь, кто едет? — зло спросил прапорщик.
— Виноват, не угадал! — взял солдат под козырек.
Часового тут же обезоружили. В это время возвратились первые гонцы и сообщили, что наши полки уже вошли на окраину Нахичевани.
Впереди показалась базарная площадь. Над ее приземистыми лабазами, ларьками, шинками, крытыми рядами возвышалась колокольня. В чуткой тишине рассвета за церковью раздалось несколько выстрелов, и в ответ им с колокольни застрочил пулемет. Пули прожужжали над головами разведчиков. Дундич взмахом руки велел всем укрыться за углом. В это время из ворот соседнего дома вышли двое. Один — высокий, худой, с винтовкой, другой — низкий, толстый, идет вперевалку, держа в левой руке большой крест, а в правой — наган. Наткнувшись на конников, толстый спросил:
— Вы кто, миленькие? За царя-батюшку, за Русь святую аль за кого?
— Не видишь, что ли? — спросил Казаков.
Человек поднял высоко крест и хорошо поставленным голосом пропел:
— С рождеством Христовым вас, соколики! — Он широко перекрестил кавалеристов и спросил: — Что новенького в городе?
— Ничего, батюшка. Все идет по-старому, — входя в роль, ответил Казаков.
— А что там за стрельба?
— Так это наши бьют врагов.
— Споспешествуй вам бог в делах, — пожелал священник и только тут заметил красную полосу на папахе всадника. Кажется он сообразил, с кем встретился: обе его руки медленно начали подниматься вверх.
— Брось эту штуку, — потребовал Дундич, показывая на наган. — Не к лицу тебе, святой отец, ходить с пистолетом. Лучше пойдем богу помолимся. Веди нас на колокольню.
Спешившись, Дундич подтолкнул онемевшего попа. Только они вышли из-за угла, вновь загрохотал, ослепляя вспышками, пулемет Священник было попятился, но Дундич, держа его за шиворот толкал вперед. Тот воздел руки кверху и во всю мощь легких закричал:
— Окаянные! В кого… В кого стреляете…
Не прошло и пяти минут, как с колокольни был сброшен пулемет, а затем раздался резкий короткий свист.
Из-за церковной ограды выехала группа всадников. Присмотрелись — лошади куцехвостые. Оказалось, это разведка двадцать второго полка, шедшая с севера. Не успели перекинуться короткими сообщениями, к ним подбежали двое парней в рабочих спецовках Казаков спросил:
— Кто такие?
— Рабочие с табачной фабрики Асмолова.
— Куда бежите?
— Домой.
— Белых здесь много?
Рабочие переглянулись и промолчали.
— Не бойтесь, товарищи, — пришел им на помощь Казаков. — Мы красные. Из Первой Конной. Слыхали про такую?
И вдруг, не сговариваясь, парни сорвали с головы шапки и ликуя, начали кричать:
— Ура! Ура!
Что за шум? — подбежал Дундич. — Не надо так громко. Но рабочие, приплясывая и обнимаясь, продолжали кричать «ура». Из-за низких ларьков показалась целая толпа мужчин и женщин. Со слезами начали они обнимать и целовать разведчиков и их коней. Пожилой мужчина прерывисто говорил Дундичу:
— Не теряйте время. Скорее к кафешантану. Там у беляков совещание…
— Какой шайтан? Где он? — нетерпеливо натянул повод горячий Негош.
— Не шайтан, голубок, а кафешантан. Это клуб такой, где собираются буржуи, чтобы повеселиться, — охотно объяснил рабочий.
— Где это? — поднимаясь в седло, спросил Дундич.
— Мы вас проводим. Тут недалеко.
Через два квартала остановились, окружив большой дом с высокими ярко освещенными окнами. Часть бойцов спешилась и вместе с Дундичем устремилась к двери. Настойчивый стук не пробудил тишину в доме.
— Именем Красной Армии! — громко потребовал Дундич.
Но там словно все вымерло.
— Ничего, — успокоительно сказал пожилой рабочий. — Мы знаем другие ходы в здание.
Но в это время дверь внезапно распахнулась, и буденовцев ослепил залп. Вслед за тем на крыльцо выбежало несколько офицеров. Стреляя перед собой, они кинулись к сараю, где стояли оседланные лошади. Раздался треск и звон разбитого стекла: белогвардейцы начали прыгать из окон в сугробы. Но их быстро и ловко обезоруживали и отводили в сторону.
Через несколько минут во дворе все стихло. Десятка два беляков лежало возле крыльца, на заснеженной клумбе, около коновязи. Остальные, злые и перепуганные, плотно жались к стене длинной конюшни.
Когда вышли на Боготяновский проспект, услышали беспорядочную стрельбу впереди, в стороне Садовой. Поспешили туда. Но не проехали и сотни метров, как увидели большую черную автомашину, устремившуюся к железнодорожному вокзалу. Автомобиль, буксуя, шел тяжело, словно вез не пассажиров, а ящики со свинцом. Объехав квартал, Дундич с бойцами перекрыл дорогу и, нацелив наган на водителя, крикнул:
— Стой! Стреляю!
Слабо взвизгнули тормоза. Шофер повернул голову к сидящему рядом офицеру, укутанному в дорогую меховую шубу. Тот сдвинул со лба папаху и высокомерно спросил:
— Кто такие? Что вам нужно? Кто приказал нас задерживать? Не видите, машина командования?
Офицер кивнул шоферу, давая этим понять, что разговор со встречными всадниками окончен и они могут следовать дальше. Мотор взревел, машина дернулась и тут же застряла в сугробе.
И сразу же зло и решительно клацнули затворы карабинов.
— Стой! — властно потребовал Дундич. — Ну-ка, господа офицеры, вытряхивайтесь к чертовой матери, раз не понимаете слов.
Кроме водителя, в автомашине было три офицера и две женщины. Сидевший впереди офицер сбросил шубу, и разведчики увидели погоны полковника. Его усталое, и глубоких складках лицо теперь выражало наигранную радость.
— Зачем же столько шума, господа? — начал он несколько укоризненно отчитывать стоявшего перед ним Дундича. — Мы же сами едем к вам. Учли, так сказать, обстановку, поняли, что продолжать борьбу бесполезно, и решили перейти на вашу сторону добровольно.
В это время одна из женщин, выпростав руки из меховой муфты, возмущенно крикнула:
— Что вы говорите, Дмитрий Петрович! Это же хамы, голодранцы, босяки. Они убьют нас.
В окружившей машину толпе загудели, кто-то насмешливо произнес:
— Ничего, барыня, мы скоро оденемся.
Но женщина, не замечая ничего вокруг, продолжала истерически кричать:
— Да что же это такое? Караул!
Под смех бойцов Дундич сказал:
— Вы угадали, мадам, перед вами караул красных конников. И он сопроводит вас в целости и сохранности до места назначения.
— И чем скорее, тем лучше, — настоятельно попросил полковник. — Мы дадим вашему командованию ценные сведения.
Пока полковник усаживался, набрасывая на плечи шубу, один из офицеров, прикрывавший лицо меховым воротником, резко выпрямился. В его руке блеснуло дуло маузера. Но выстрела не последовало — шашка Негоша, молнией скользнув из-за плеча белогвардейца, выбила оружие в снег. Тот с повисшей рукой откинулся к спинке сиденья, и Дундич без труда узнал в офицере Благомира Джолича.
Почему-то он всегда верил, что когда-нибудь их пути-дороги сойдутся. И Джоличу придется ответить за предательство в Бахмуте. Но встреча рисовалась ему где-то в отдаленном будущем, а тут вдруг — как выстрел в заповеднике. Какие-то две-три секунды бывшие однополчане успели посмотреть друг другу в глаза, но сколько было сказано!
— Петро, — поразительно спокойно обратился Дундич к Негошу, — дай ему свою шашку.
Негош и другие бойцы удивленно взглянули на командира.
Серое, почти землистое лицо Джолича дернулось.
— Я выше твоего великодушия, — сказал он. — И не принимаю твой вызов. Дуэли не будет. И эффекта, на который ты надеешься, тоже не будет.
Джолич, зажав левой ладонью рану, вышел из машины и, не глядя ни на кого, направился к двухэтажному особняку.
Дама, только что визжавшая о помощи, оцепенело смотрела в спину Джоличу, будто умоляя его оглянуться, сказать, что надумал. И он оглянулся. Посмотрел сначала на нее, потом на Дундича. Тот спрыгнул с коня и, слегка прихрамывая, пошел за бывшим однополчанином. Двое бойцов двинулись за ними, но Дундич жестом велел им оставаться на месте.
— Я не хочу, чтобы она это видела, — сказал Джолич, понуря голову.
Так и шли они, один поглаживая пораненную руку, другой — холодную сталь нагана.
