Владимир Вещунов - Дикий селезень. Сиротская зима (повести)
Они отправились на вокзал. Детдомовец, казалось, боялся отстать от эвакуатора. Крепко держась за его руку, он вихлялся сзади, брезентово шаркая клешами.
На привокзальной площади перед киоском «Союзпечать» пацан забежал вперед Михаила и, умоляюще глядя на него, прерывисто попросил:
— Дядь, а дядь. В детдоме пластинки, а… Купи, дядь. Нам шефы проигрыватель подарили.
Михаил из кармана достал трехрублевую бумажку.
— Выбирай сам, какие глянутся.
Из множества гибких пластинок, черных и синих, мальчишка выбрал только синие. Косясь на витрину, он делал озабоченный вид, что пересчитывает пластинки.
— Все правильно, — поторопил его Михаил и тут же понял, что пацан еще приглядел себе кое-что. — Авторучку и записную книжку? — догадливо спросил он.
Детдомовец утвердительно замотал головой.
Михаил был доволен покупками: «Вот и хорошо. Вряд ли теперь побежит. Ишь, о чухонцах вспомнил — музыку им везет».
Мальчишка, проверив в записной книжке, пишет ли авторучка, пообещал эвакуатору:
— Я вам обязательно напишу.
«Куда же ты мне напишешь? — хотел спросить Михаил. — Некуда писать. — И с затаенной верой подумал: — Хоть бы пацан оказался счастливым на слова. Чтобы действительно в Находке у меня появился свой адрес».
Бегун не отставал от эвакуатора ни на шаг. В зале ожидания, еще раз просмотрев свои покупки, он беспокойно заерзал на скользкой скамье.
— На, слетай в буфет, купи чего-нибудь перекусить, — решил Михаил занять его делом и протянул рубль.
Пацан обернулся мигом.
— В одно место надо сходить, — встал Михаил.
— А я уже перед буфетом успел, — похвастался детдомовец, облокотился на забутинский саквояж, запихал в рот кружок бутербродной колбасы.
Когда Михаил пришел, бегуна на месте не было. Лишь поперек скамейки лежал на боку полосатый, как тельняшка, саквояж.
Михаил подождал детдомовца, походил по вокзалу и, войдя в тронувшийся поезд, долго еще стоял в тамбуре, надеясь увидеть опоздавшего пацана.
И в поезде он ждал его: может, зацепился-таки к хвосту поезда и сейчас идет по вагонам, высматривая своего эвакуатора?
15Зелено-золотые дали погружались в сумерки. Вдруг бесконечная гряда сопок прервалась, и в долину, где железной змейкой полз поезд и паслось небольшое стадо коров, раскаленной лавой хлынул закатный свет. Казалось, огненная река сожжет сейчас и стадо, и поезд, зальет все вокруг. Следующая гряда сопок выступила вперед, стала смыкаться с предыдущей, и сквозь щель между ними, тускнея, еще долго просачивался свет, словно мелеющий канал пересекал долину. Канал света угасал, мелел, и со дна его вставали купы трав.
На душе у Михаила полегчало, хоть и горько было от обиды на сбежавшего детдомовца да и на всю судьбу. И как верить после этого людям? А впрочем, что посеешь, то и пожнешь. Сам бросил мать. Теперь получай. Есть связь между забутинским и пацаньим «бросил». Есть. Все тесно переплетено в этом мире. От этого никуда не денешься — за все содеянное придется получить сполна.
Сгущались сумерки, давили на окно, вползали в вагон, и Михаил словно наполнялся ими, тяжелел, воспринимая побег детдомовца как недоброе предзнаменование. И хотелось обмануть эту сумеречную гнетущую предопределенность. Выпрыгнуть на ходу поезда во тьму и идти, идти… Размокнуть в черной промозглой мгле или выйти из леса к людскому огоньку, где ищейка-злосчастье, сбитая со следу, уже не унюхает его.
В Находкинском детприемнике на Забутина накричали, назвали его раззявой. Хотя Михаил готов был к такому обхождению, все же настроение у него упало, и он почувствовал себя разнесчастным человеком.
Вечерело. На землю будто опустились облака — такой сгустился непроглядный туман. Находке, похоже, не показался уралец Забутин, и Михаил надумал поехать в более приветливый Владивосток.
Однако мир словно укрылся от него ватой — ничего не стало видно вокруг: ни людей, ни домов. Звуки тоже застревали. Что-то было там, в гуще тумана, а что и где — не различишь.
Боясь потеряться в этой безмерности, остаться без людей, Михаил убедился, что стоит на тротуаре, и больше не сделал ни шагу: время еще детское — все равно кто-нибудь да появится. Проплыл мимо странный человек с короткими курчавыми волосами, на черном лице его блестели белки глаз. Столько тоски скопилось в них, чужой, непонятной, что, казалось, она вызвала резкий кораблиный крик, пробившийся с моря сквозь вату тумана.
Михаил вздрогнул. И от странного лица, и от непонятной тоски, и от крика корабля. Он устыдился своего дурного настроения, своей слабости — вот у негра, видно, действительно горе так горе. Михаилу захотелось броситься следом за ним, утешить, подбодрить его, брата-человека: все будет о’кэй. Но куда сунешься в эту сумеречную мглу? Собьешься с тротуара — и кукуй до посинения.
Старушке с банным дубовым веником, которая в тумане натолкнулась на него, Михаил озорно пожелал:
— С легким паром, бабуля.
— Спасибо, милок, да токо не парилася я. Туман не дал. Засветло домой поспеть надо. — Старушка восхищенно покрутила головой: — Ну и туманище — кисель киселем.
Михаил вдруг с надеждой подумал, что эта случайная бабуся обязательно поможет ему определиться с жильем.
— Бабушка, а вы случайно на квартиру не пускаете?
Та, подсунув веник под мышку и шагнув в сторону, с опаской оглядела высокого парня с полосатой сумкой:
— Не держим кватерантов, не держим.
— Ну переночевать хотя бы на полу. — И, надеясь вызвать к себе доверие, Михаил добавил: — С Урала я. Знакомых — никого, в гостиницах — битком…
Старушка успокоилась и виновато заморгала.
— И рада бы помогнуть тебе, да внучка со мной. Учиться год осталось. Взрослая девка. А так бы пустила. — Она неловко потопталась и скрылась в тумане.
Михаил нисколько не расстроился. Для первого раза неплохо. Чуть-чуть не повезло. Где-то совсем близко определенность. Он чувствует ее. Однако ноги едва держат и ужасно хочется спать. Упасть бы в какой-нибудь теплый угол и отключиться от всего. Сон — лучший лекарь. Скорей бы уж. Сил нет. Ох забыл спросить бабку, где автобусная остановка. Наверно, надо идти туда, откуда бежала старушка, коли там баня.
С непривычки идти в тумане было трудно. Так и хотелось разгрести его руками, как будто за ним сияло солнце. Хотелось нащупать носком, словно невидимое дно реки, твердый шероховатый асфальт. То и дело спотыкаясь о бровку тротуара, Михаил поднялся на бетонную площадку и уперся в мозаичную стену, сначала показавшуюся ему обледенелой. Это была остановка автобуса.
Из глубины павильона появился мужчина лет сорока и попросил закурить. Михаил покачал головой: к великому сожалению, дескать, нет. Его огорчение можно было понять, ведь ничто так не сближает случайных мужчин, как курево. И вот повод к разговору с одним-единственным человеком в этом чертовом тумане, а может быть, и к знакомству, упущен.
Немного помедлив, Михаил прокашлялся и невпопад прохрипел:
— Не курю.
Мужчина промолчал и, подойдя к нему вплотную, пристально, с хитрецой всмотрелся в его лицо.
— Тебе куда? — точно о чем-то догадываясь, спросил он.
— Да сам не знаю. — В свою очередь Михаил пригляделся к нему: что за человек, стоит ли рассчитывать на него?
Худощавый, легкий в движениях, мужчина был неспешен, обстоятелен. Сухое лицо его с близко посаженными, чуть насмешливыми глазами выражало доброе спокойствие уверенного в себе человека.
— Некуда, что ли? — просто спросил он.
Михаил вскинул лицо и, как провинившийся, но честный ученик, произнес:
— Некуда.
— Тогда давай ко мне. — Мужчина плюнул на указательный палец и поднял его вверх: — В сопки туман пополз — скоро рассеется.
16Они приехали на автовокзал и едва успели на последний автобус, отходивший в поселок Морской.
Быков, новый знакомый Михаила, всю дорогу молчал, задумчиво глядя перед собой. И только когда въехали на мост через перекатистую речку, он вздохнул:
— Давно на рыбалке не был.
Михаил, чувствующий себя неловко от затянувшегося молчания, рад был затеять разговор:
— Вы, наверно, и так каждый день в море плаваете?
Быков по-доброму усмехнулся:
— Ходим мы, каждый день ходим.
— Ах да, извините, ходите, — вспомнил Михаил предостережение детдомовца, что не любят моряки «плавать». — Неужели не надоело?
— То другое — с удочкой. А это, — Быков показал желтым от никотина пальцем на окно, — работа, хлеб.
За кучами сваленных на пирсе буро-зеленых сетей, в свете прожекторов, среди прижавшихся друг к другу кораблей, Михаил выделил один, похожий на все остальные. Сначала он не понял, почему выделил этот, ничем не примечательный корабль. Но когда, упершись в холодное запотевшее стекло, крепко сощурил глаза и разобрал по слогам надпись на борту: «Высокогорск», то не поверил. Он оторвался от окна, зажмурившись, встряхнул головой, как бы отрешаясь от наваждения, вновь прильнул к стеклу. Да, сомнений быть не могло. При въезде в приморский поселок Забутина встречал «Высокогорск».
