Виктор Смирнов - Тревожный месяц вересень
Он был явно недоволен заданием, считал его причудой начальства. До чего, мол, дожил: девок охранять.
— Как рука, Попеленко?
— Та ничего… Свербит.
— Неспокойные у нас ночи!
— Куда уж неспокойнее. Ни днем отоспаться, ни ночью похрапеть.
— Верно. После войны отхрапим за все, что недоспали.
— На Гавриловом холме, — сказал Попеленко. — С такой жизнью, как у нас стала, только там.
Сочувственный тон не годился для разговоров с моим подчиненным.
— А ведь мы с тобой не удержим село, если Горелый нагрянет, правда, Попеленко? — сказал я. — У него шесть человек.
— Уж точно, — сказал «ястребок» заинтересованно и забросил автомат за плечо. — Есть кое-что? Военные «планты»?
Он покрутил пальцем-коротышкой, приставив его к виску, и вопросительно взглянул на меня. Пес Буркан прилег у сапога, высунув язык. Он казался белым при луне, этот язык, и на нем блестела влага. Гоголевская была ночь.
— Есть и «планты», Попеленко. Ты иди к Глумскому. Дай ему свой карабин. Стрелять председатель умеет. Будьте оба начеку. Ясно?
— А вы? — спросил Попеленко.
— Я буду во дворе у Семеренковых!
— Ага… — Он хитро прищурился. — Можно еще мужиков собрать. Валерика, он флотский. Вроде артиллерист!
— Если у тебя есть корабельная пушка, пригласи. Только сначала спросись у Варвары.
— Ага! — сообразил Попеленко и подмигнул мне:- Нет, Варвара не отдаст. Ну, Маляса можно. Он же охотник.
— Ты бы еще Гната предложил, — сказал я.
— Ну, Гнат у нас не в счет, — ответил Попеленко.
— Не в счет?
Я вспомнил вдруг: Гнат, возвращавшийся из УРа с тяжелым мешком за спиной, застыл на какое-то мгновение у хаты Кривендихи, наблюдая за танцующими. Он заулыбался во весь рот, пропел что-то, радуясь общему веселью, и отправился дальше, незамеченный, не нужный никому деревенский дурачок… Это было перед тем, как Климарь, наклонившись к Валерику, сказал что-то об Антонине и Валерик, не сводя с нее глаз, двинулся вперед. А потом… потом мы с Валериком шли на пепелище, и, словно пролетевший мимо цветастый осенний лист, мелькнула юбка Варвары.
С появления Гната и начались все беды.
— Говоришь, Гнат не в счет?
Я вспомнил, как он сидел в углу чисто прибранной горницы, среди белизны стен, расшитых рушников, непричесанный, грязный дурень. Варвара латала ватник. «Жалко его». Жалко? Абросимова она не пожалела. Штебленка — тоже. С чего бы ей испытывать это чувство к Гнату.
Гнат каждое утро ходил в УР. И каждый вечер возвращался. Я встретил его на старом Мишкольском шляхе. Гнат шел, не слыша моих окриков. Потом он охотно уселся на сноповозку, а через сотню метров мы столкнулись с ними. И никто из них не сделал даже попытки подойти к телеге. Они пропустили нас, как будто увидев какой-то тайный знак. Как будто пожалев. Кого? Меня или Гната? И с чего это им, как и Варваре, болеть жалостью?
Что еще удивило меня? Гнат был сыт. Он был сыт, возвращаясь из УРа. Но кто мог накормить его там? И кому бы пришло в голову кормить Гната, кому он нужен? Помнится, у Варвары, когда я спросил, что видел он в УРе, дурачок забормотал какую-то чушь о московском сладком сале… Хозяйка оборвала его. Гнат смотрел на Варвару по-собачьи преданными глазами. Говорят, собаки, если их выдрессировать, могут носить записки в ошейнике. Надо только прикормить, приласкать.
— Да, Гнат не в счет! Это ты здорово сказал, Попеленко. На Гната никто не обращает внимания. Пустое место.
— Что это вы заладили, товарищ Капелюх, «не в счет», «не в счет», заметил «ястребок». — Какие будут наказы?
— Пошли-ка к тебе, Попеленко!
…Попеленковская ребятня уже улеглась на полати. Каганец еле разгорелся в спертом воздухе. Я увидел девять пар грязных голых пяток, обращенных к огню.
— Который Васька? — спросил я.
Попеленко быстро сориентировался и ухватил одну из пяток. Мы извлекли Ваську из общей кучи, как стручок гороха. Он моргал глазами, щурился на огонь, шмыгал носом.
— Слушай, Василь! — Я подергал его слегка за ухо, чтобы привести в чувство. — Ты говорил, что никто не заходил за все воскресенье к Варваре, так?
— Никто… Что ж я, брешу?
— А Гнат?
— Гнат? — Васька усиленно засопел, белесые поросячьи ресницы его забились. — Так то же Гнат. Вы ж про Гната не спрашивали.
Вот именно. Гнат не в счет! Сорок лет, от дня рождения, он ходил в деревенских дурачках, на него обращали внимания не больше, чем на соседского петуха.
— Так он заходил?
— Ну, Гнат заходил.
— Когда?
— Ну, утром был.
— Это когда Варвара вернулась от нашей хаты, поговорив с Климарем?
— Ага. А еще вечером заходил. С мешком. Песню пел… Я говорю: «Чего распелся»? А он в ответ «Бе-е-е…»
Васька хихикнул. Он стоял босиком на глиняном полу, цыпки у него чесались, и он тер нога о ногу.
— Потом Варвара вышла на вечеринку?
— Ага. Гнат подался в свою халупу, а она начепурилась и пошла.
— Ну все, Васька. Давай спать.
Он, удивленно поморгав, полез обратно на полати. Раздался писк потревоженных малышей, пятки пришли в движение, но вскоре успокоились, улеглись одна к одной, как ячейки в сотах. Мы с Попеленко вышли на улицу. Буркан ждал нас, вислоухая тень сидела рядом с ним. Небо совсем выгорело от лунного света.
— Закурить бы, — сказал я. — Мозги прочистить.
— Вы ж не курите, — проворчал «ястребок». — Вы на излечении. Вам нельзя.
— А теперь надо.
Он неохотно полез за своим тощеньким кисетом, свернул две цигарки толстую и тонкую, «тещин палец». Тонкую отдал мне. Мы закурили их, прикрывая огонь ладошками.
— Вредно вам, — буркнул «ястребок».
— Ничего, Попеленко, я тебе именной кисет подарю, — сказал я. — Полный табаку.
— Кожаный! — тут же нашелся Попеленко. — Как у Крота. С вышитой фамилией.
Рано я начал радоваться. Но трудно было сдержаться. Не зря мы охотились за Климарем! Все неожиданно становилось ясным и четким в свете простого открытия. Вот она, разгадка, близость которой я ощущал.
Конечно же появление Гната у плетня Кривендихи прозвучало для забойщика сигналом: дурачок принес очередное сообщение. Гнат и сам не догадывался, что превратился в почтальона. Улыбчивый деревенский дурачок со сбившимися в паклю нечесаными волосами… Они использовали его как дрессированного пса. Догадливые! Приручили, подкармливали там, в УРе, может быть, снабжали медными ободками и свинцом. Записки, наверно, незаметно вставляли в какой-нибудь клапан под воротом или подкладкой, техника тут несложная.
Он курсировал в любую погоду, Гнат, он был идеальным связником, лучше не придумаешь. В Глухарах его встречала Варвара. Проявляла необыкновенную жалостливость, штопала старый ватник.
— Товарищ старший, вы мне обрисуйте обстановку, — попросил Попеленко, покуривая в кулак и наблюдая за мной. — А то я вижу, вы чего-то маракуете, мне же интересно!
Я рассказал, о чем маракую. Цигарки дотлевали в ладонях. Последний раз я курил перед операцией — кто-то из раненых сунул мне в губы чинарик, и я лежал с ним, как с соской, обливаясь потом. Врачи отобрали кисет и трофейную зажигалку. Сейчас у меня кружилась голова. Наверно, не только от табака.
Попеленко выслушал, изредка затягиваясь и почесывая саднящую рану под мышкой. Потом он долго ковырял ногтем приклад. Он ничего не спешил принять на веру, хотел проверить сначала своим медлительным умом.
— Так, — сказал он. — Что ж, товарищ старший, имеется в ваших соображениях резонт! Если он ей чего наобещал, она что ж, она может.
— Ну! — в порыве дружеского расположения я стукнул его по плечу. «Резонт»!
— Эге ж, — сказал Попеленко. — Только зачем такие хитрощи? Чего им в наших Глухарах? Что мы тут, медом вымазаны или как?
Этого я и сам не знал — зачем Горелому понадобилась постоянная и скрытая связь с селом. Что вообще привязало его к Глухарам, почему он сидел рядышком, как будто дожидаясь зимы, дожидаясь своего конца? И Гупан задавался этим вопросом.
— Завтра узнаем, — сказал я. — Варвару возьмем с поличным — не отвертится!
— Может, если нас до того часу не ухлопают, — сказал Попеленко.
Луна поднялась к своему зениту. Тени укоротились. Теперь рядом с Бурканом сидела черная вислоухая такса.
— Если ж они придут, то как луна сойдет, — сказал Попеленко задумчиво. Им сподручнее в темноте. К утру самая темнотища.
Беленые срубы светились плошками. Тени тополей пересекали улицу, как бесконечный ряд шлагбаумов.
— Давай к Глумскому, — сказал я Попеленко. — Чтоб никто вашего дежурства не заметил! И не подведи, понял?
— Разве ж не понимаю? Политический вопрос.
Я посмотрел в сторону Варвариной хаты. Окна были темны. Попеленко проследил за моим взглядом.
— Не, она нас не увидит, если там морячок, — сказал он и хихикнул.