Иван Филоненко - Земные наши заботы
— С базы.
— Вот именно. Мы теряем, и с каждым поколением все больше, ту непосредственную связь с природой, от которой прямо и непосредственно зависела материальная и духовная жизнь рода человеческого. Отсюда ослабление и даже утрата экологического сознания, которое воспитывалось повседневной жизнью, опытом, укладом, традициями поколений. Родник поил всю деревню — и всей деревней его оберегали. Под березкой в поле хлебороб вырос, отдыхал в жаркую страдную пору, а потому и детям своим внушал бережное к ней отношение. То же самое и к птице.
— Иногда и карающей силой ее наделял…
Помню, в годы моего деревенского детства, чтобы хоть чуть–чуть голод утолить, мы брали из гнезд яйца, как из–под курицы. Мелкие птицы от наших нашествий тоже несли урон. Но мы никогда не прикасались к ласточкиным гнездам, хоть и налеплены они были на виду, в сараях на стропилах, — боялись. Потому что бытовало поверье: разоренная ласточка принесет в клюве жар, уголек — и в отместку спалит дом разорителя.
— Выходит, нужна и острастка, или, как мы говорим, нормы ответственности за действия в отношении природной среды. Кто их должен разработать? Опять же это лучше всего сделать в МГУ, где закладываются научные основы рационального природопользования. И тут же, под боком, юридический факультет, ученым которого и карты в руки. А как же? Проект–то должен быть комплексным. А раз комплексным, то не забыть и нормы нравственные. Значит, все социальные и философские аспекты экологии разрабатывать нужно ученым философского факультета. От этики стихийного культа жизни пора переходить к этике, основанной на понимании экологических норм жизни…
Да, это так, я живу на белом свете потому, что есть на планете зеленые листья, вода, почва. Я, как человек, могу исчезнуть с лица земли, если срублю, нет, если не посажу дерево, если ожгу землю огнем, цветущую лужайку или куст ограблю, убью флору и фауну ядохимикатами, воздух и воду загрязню отходами. Эго раньше, как бы ни ошибался человек, природа легко залечивала нанесенные раны. Сейчас масштабы производственной деятельности людей стремительно выросли и впервые в истории человечества стали соизмеримы с масштабами действий естественных сил на планете: геологическими, химическими и биологическими процессами. Поэтому и от «капли» может расплескаться чаша, которая именуется биосферой. А значит, и я несу персональную ответственность перед окружающей средой, каждый человек в отдельности.
— К сожалению, — продолжал профессор, подписывая какие–то бумаги, — в нашей системе воспитания и образования практически отсутствуют последовательные этапы, формирующие правильное экологическое мировоззрение. А чтобы добиться нужного эффекта, надо влиять именно на подрастающее поколение. Нет их и при последующей трудовой деятельности. В немалой степени повинен в этом узковедомственный подход к окружающей среде, отражающий интересы каждого из ведомств вне связи и зависимости от интересов других…
Да, кроме научных исследований, кроме разработки тех или иных природоохранительных мероприятий пора всерьез подумать о профилактических мерах — о воспитании «природоохранительного чувства». И не только у наших хозяйственников.
Экологическую этику и мораль надо воспитывать в каждом человеке. И начинать с «ликвидации безграмотности». Речь идет не только о просветительской работе среди населения и в школах. Пора подумать об организации народных университетов «Природа» при городских отделениях Общества охраны природы. Не в той форме, в какой ныне существуют такие университеты. Сейчас, в эпоху прогрессирующего вмешательства
человека в окружающую среду, народные университеты должны заниматься не только популярной пропагандой идей охраны природы. Они должны стать действительной школой природоохранительного всеобуча и охватить системой экологического просвещения не вообще слушателей, а в первую очередь специалистов тех отраслей народного хозяйства, с развитием которых связано наибольшее воздействие на природу. Короче, должно быть поотраслевое обучение, в процессе которого слушатели ознакомятся с природоохранительными мероприятиями, осуществляемыми на местах их работы, с организацией правильного природопользования, с мерами предотвращения нежелательных изменений природной обстановки и мерами борьбы с отрицательным воздействием человека на природу. Без такого, почти профессионального экологического просвещения работников сельского и лесного хозяйства, нефтяной, газовой, химической и горнодобывающей промышленности, работников всех без исключения учреждений и организаций вся наша деятельность по охране природы будет походить на аварийный ремонт прорванных плотин. Прорванных из–за экологической неграмотности тех или иных работников.
И опять отвлекли Федорова. На этот раз надолго. С кем–то говорил по телефону. У собеседника, видимо, времени было в избытке, а как им распорядиться — не знал и не умел, поэтому болтовней увлекся. Профессор сердился, качал головой, отвечал односложно. Я наблюдал за ним и поражался: когда же он, доктор биологических наук, успевает наукой заниматься? Не знаю. Приходил я к нему еще несколько раз и видел все тот же нескончаемый поток: студенты, аспиранты, ученые.
Положил со вздохом трубку, — наконец–то! — и, словно наш разговор вовсе не прерывался, продолжил недосказанную мысль:
— Да, нужна широкая пропаганда. Чтобы опыт того же колхоза «Оснежицкий» знали все специалисты сельского хозяйства…
А я подумал: в первую очередь, если уж речь зашла о специалистах сельского хозяйства, они должны знать теорию и практику Терентия Семеновича Мальцева, его философию земледелия, в основе которой — познанные законы природы.
— И чтобы отношение общественности к этим проблемам изменилось от довольно пассивного к резко активному, — продолжал Федоров.
— Но значит ли это, что общественность, даже активная, не будет оказываться в роли персонажа известной басни, нравоучения которого кот Васька слушает, но…
— К сожалению, и так бывает, и не только в отношении к природе. Значит, надо и власть применять. Но при этом нельзя забывать о формировании интеллекта, от которого зависит поведение человека в обществе и в окружающем мире. Думается, тогда он не решится с охапкой награбленных цветов гордо шествовать по улице — кто ж невежество свое захочет демонстрировать? Тогда он перестанет с восторгом напевать «а вокруг, а вокруг только щепки летят, потому что в тайгу мы врубаемся…». Устыдится… И слова подобные, якобы отражающие нашу героику, разбоем зазвучат для него… Сегодня каждый должен понять: лихое обращение с природой опасно для собственной жизни. Охрана природы есть борьба за жизнь человека на земле, «в интересах настоящего и будущего поколений»…
ФИЛОСОФИЯ ЗЕМЛЕДЕЛИЯ
Если бы кто сказал нам: «А Терентия Семеновича Мальцева вы все же не знаете», — как бы мы прореагировали на такое — не нелепое ли! — утверждение? Наверно, усмехнулись бы. С иронией бы усмехнулись. Этого человека знают все, даже не имеющие никакого отношения ни к его деятельности, ни к сельскому хозяйству вообще. Мы часто встречаемся с ним: слышим по радио, видим на голубом экране, читаем размышления его в газетах и журналах. Знаем, что он знаменитый хлебороб, к тому же то ли изобрел что–то, то ли открыл. Изобрел или открыл что–то выдающееся, за что и отмечен высокими наградами и уважением. Так что и знаем и узнаем его при случайной встрече на улице, в толпе.
Могу это подтвердить: мне доводилось бывать не только в его родном селе, но и по городским улицам ходил с ним, в гостиницу к нему заходил в Москве, а он ко мне — в Шадринске. Всюду он бывал обласкан взглядами. Правда, сам он не замечает, не видит и не ищет этих взглядов. Идет, глядя под ноги, думает или с собеседником разговаривает.
В городе он точно такой же, как и в родном селе, где его, человека с мировым именем, не отличить от односельчан, вышедших на пенсию колхозников. Ни на улице, ни в быту. Дом тоже ничем не выделяется в ряду рубленных из дерева изб — не хуже и не лучше. Со всеми работами по дому, по двору сам управляется, как и все деревенские старики, дети которых давно выросли, обзавелись семьями и отделились. Хоть и неподалеку живут, и наведываются частенько, однако по хозяйству не помощники, самому надо управляться.
Зашел я к нему ранним ноябрьским утром, а он на 85‑м году жизни! — березовые дровишки покалывает: в стариковских теплых валенках выше колен, в долгополом изношенном пальто, в шапке — одно ухо торчком.
— В охотку или ради разминки? — спрашиваю. Нам всегда почему–то хочется услышать от человека какие–нибудь особые слова: мол, люблю это дело, жить без него не могу.
— Надо, — ответил он коротко, как ответил бы на его месте любой крестьянин, для которого работа — необходимость. Люби не люби ее, а делать надо, никто за тебя с ней не управится.
