Акрам Айлисли - Повести и рассказы
До самого дома Барсука Мехи Меджид не промолвил ни слова, но перед самой калиткой сказал Казиму:
— Подумаешь — дом!.. Луну с неба можно продать. Покупатель всегда найдется — это ведь Бузбулак.
Что Барсук Мехи жирный, это само собой. Но Барсуком его прозвали не за толщину, а за то, что во время войны, скрываясь от мобилизации, Мехи соорудил себе в развалинах, прозванных «Совиным гнездом», нору наподобие барсучьей и укрывался в ней. По ночам он наведывался в соседние деревни и, как настоящий барсук, хватал кур, ягнят — что в руки попадет, тащил к себе в нору. И сам кормился, и семью подкармливал, и родственников. Отправили его на передовую, но война вскорости кончилась, и Мехи целым и невредимым вернулся домой.
Меджид осторожно постучал в калитку.
— Кто там? — послышался голос Мехи.
Он сидел перед большой тарелкой, куда была налита вода и что-то насыпано.
— А, Артист, здравствуй! — сказал Мехи, старательно перемешивая темную кашицу рукой. — Где ж сыскал этого беглого?
— Как где? В «Совином гнезде». Жалуется, крысы взбунтовались, пришел с тобой посоветоваться.
Мехи не обиделся.
— А чего ж не к тебе? Ты крысиный язык не хуже моего знаешь.
— Откуда? Я с ними вместе не проживал. Что это за кушанье ты изготовил?
— Кушанье-то? — Мехи снизу вверх посмотрел на него. — Не желаешь отведать? Самая еда для артистов.
Мехи перемешивал в тарелке куриный помет (скорей всего для лимона. Мехи в горшочках выращивал лимоны; желтые-желтые, они ярко сияли на деревцах).
— Вот человек… — Меджид покачал головой. — Люди пришли к тебе в дом. Хоть бы табуретку вынес.
— И правда, что ж это я?.. Извините великодушно… Тут одно неясно — чего явился-то, вроде не звал я тебя.
— Дело есть, вот и явился. А ты думал, с утра на морду твою барсучью полюбоваться пришел? Казим дом продает.
— Ну и что? — Мехи наконец отставил тарелку с пометом и грязным передником стал вытирать руки.
— Ты вроде зимой у Мирзы Манафа дом торговал? Не купил?
— Не купил. Ну и что?
— Так ведь не купил.
Мехи принес с айвана две табуретки и покрытый тюфячком ящик.
— Я дом не для себя торговал. Для сына. А ему не понравился, двор, говорит, маловат.
— Ну тут-то двор большой.
— Где ж большой…
— Короче, — сказал Казим, — покупаешь дом или нет?
— За этот дом тебе больше пяти кусков не взять.
Меджид хотел, было что-то сказать, но не сказал.
— Ты дело говори. Пять тысяч — не цена.
— Так я свою назвал. Назови ты свою цену. Твой товар.
— Десять! — сказал Казим. Но про себя уже решил: семь тысяч, ни меньше, ни больше.
Барсук Мехи поднялся с табуретки и протянул Казиму большую, измазанную пометом руку.
— Будь здоров, сынок. Я ведь домов не скупаю. Так просто…
Меджид опять поднял голову и взглянул на Казима. Однако на этот раз Казим ничего не понял по его взгляду.
— Семь тысяч, — сказал Казим. — И давай кончать! — Казим и правда спешил кончить это дело.
— Шесть!
— Там один двор пять тысяч стоит… — не поднимая головы, пробормотал Меджид.
— За то и беру! Что там, кроме двора? Дом допотопный стоит!
— Семь тысяч, — повторил Казим и украдкой взглянул на Меджида. Вроде, тот был согласен.
— Ладно, кладу еще пятьсот. И то потому, что ты внук Кебле Казыма. Другому кому ни за что бы поверх шести на добавил!
Казим был уже готов согласиться на эту цену, но поглядел на Меджида и понял, что надо поторговаться. Сошлись на шести тысячах семистах. Деньги Мехи должен был отдать теперь же. Меджиду, согласно договоренности, причиталось с покупателя.
Мехи запер калитку и пошел в дом. Казим и Меджид молча сидели, ждали. Мехи вернулся без денег (может, деньги спрятаны были в кармане) и заявил, что хочет получить расписку.
— Давай пиши! — он протянул Казиму ручку и тетрадку.
— А что?
Мехи сосредоточенно сдвинул брови.
— Так… Напишешь, я такой-то, сын такого-то, мне, то есть Мехтиеву Мешади Муртуз оглы, продал дом и получил с него, то есть с меня, наличными в соответствии с моим, твоим то есть собственным желанием. Свидетель — директор клуба бузбулакского сельсовета Артист Набиев Меджид Вели оглы. Оба подпишитесь. И дату внизу.
— А при чем здесь сельсовет? — раздраженно сказал Меджид. — И прозвище писать ни к чему. Имя, фамилия, и все. Отца моего не вмешивайте в это дело.
— Нет, давай, чтоб как в паспорте!
— Ладно, — сказал Казим, оглядываясь по сторонам. — Куда сесть-то?
Мехи скинул с ящика подушечку, ногой пододвинул его к Казиму.
— Вот клади и пиши. Крупно пиши, разборчиво. Чтоб прочесть можно было.
Казни поспешно написал на бумажке все, что велел Барсук, Подписался и дал подписать Меджиду. Мехи заставил Казима дважды прочесть расписку, потом ушел в дом, дал еще кому-то прочесть; вернулся, неся завернутые в платок деньги. Развернул их и стал раскладывать на табуретке стопками.
— Вот твои шесть тысяч. Вот еще шестьсот пятьдесят. Пятидесяти рублей не хватает, уступи уж. И пересчитай давай!
— Тьфу! — Меджид смачно сплюнул, видно, простившись с комиссионными, встал и пошел к калитке.
— Не спеши! — сказал Мехи, увидев, что Казим, не считая, сует деньги в карман. — Делай как положено. Пересчитай.
Пересчитать деньги не составляло труда: бумажки все были по пятьдесят и сотенные; половину Казим сунул в нагрудный карман, остальные — в карманы брюк.
— Меджиду, значит, ничего не даешь? — спросил он, поднимаясь.
— Почему? Ты же видел — сам не хочет…
Отодвигая одной рукой задвижку, Мехи, другой рукой пошарил в кармане. Достал мятый рубль, еще два металлических. — На! — сказал он Меджиду.
— Вот Барсук вонючий! — Меджид сунул деньги в карман, добавил несколько слов по-русски.
Они молча шагали по улице. То, что Казим был сам не свой, дело понятное — как-никак, родной дом продал. А вот почему Меджид был вроде бы не в своей тарелке? То ли стеснялся, то ли жалел что влез в эту историю.
— Постой тут, — сказал Казим, остановившись возле дома Джалила. — Я сейчас. Загляну на минутку к брату.
— Нету его. На железной дороге работает, тоннель роют. По воскресеньям только домой приходят.
Казим приоткрыл калитку, заглянул во двор. Затворил калитку, пошли дальше. Но не пройдя и десяти шагов, Казим вернулся.
— Зайду, ребятишек проведаю. Да и сказать надо, что дом продал.
Джалилова ребятня, только что проснувшись, возилась на разбросанных по паласу тюфячках; мать их сидела возле окна, перебирала рис.
— Господи, кто к нам приехал!.. Братик! Дорогой!.. — Жена Джалила обхватила Казима за шею, покрывая поцелуями его лицо.
«Дядя приехал!» «Дядя Казим!» «Дядя!» — закричали дети. Казим почувствовал, что на глазах выступил слезы.
— Садись, дорогой, садись! Сейчас печь затоплю! — Не дав Казиму и рта раскрыть, женщина бросилась во двор за дровами.
Казим смотрел на детишек, а те, сгрудившись, молча глядели на него, будто ждали чего-то. Казим развел руками.
— Нет у меня конфеток! — сказал он и тут только вспомнил, что карманы у него набиты деньгами.
Двум старшим мальчикам Казим дал по сотне. Старшей девочке — пятьдесят. Малышам Казим денег не дал.
— Писунам не полагается! — сказал он.
Вошла жена Джалила с охапкой дров, увидела в руках у детей деньги и, изо всех сил стараясь не показать, как удивлена и рада деньгам, строго сказала:
— А спасибо дяде?
— Спасибо! Спасибо! — заверещали ребята.
— Купишь им что-нибудь… — сказал Казим и пошел к двери.
— Ты что, уходишь?!
— Уезжаю сейчас. И не приеду больше. — Сказать, что продал свой дом, Казим так и не решился.
Когда он вышел на улицу, лучше было и не смотреть на него. Меджид понимал это и молча зашагал впереди, направляясь к чайхане.
Сейчас Казим думал об одном; как отблагодарить Меджида. Денег дать страшновато — вдруг обидится. Посидеть где-нибудь по-человечески, выпить с ним — негде в деревне посидеть. Да и удирать надо как можно быстрее. Оставаться здесь было ему сейчас невмоготу, все мучило, все доставляло боль. Бузбулак, который столько лет постепенно врастал ему в душу, сейчас разом вырвали из нее. Ничего у него нет теперь в деревне. Боже мой — ничего!..
Казны понял вдруг, что дойти до чайханы у него не хватит сил — великой мукой было сейчас пройти мимо любой калитки. Он остановился.
— Не пойдем туда!
— А куда же?
Казим обернулся, долго глядел на «Совиное гнездо», скелетом белевшее под горой.
— Что, если в район поехать?
— Давай! — По лицу Меджида было видно, что сейчас он готов с ним хоть на смерть.
— Пошли садами. Дойдем до шоссе, а там на попутной…
Колхозными садами, по колено увязая в грязи, они вышли к шоссе. Больше часа проторчали на обочине. Наконец подошла машина, но шла она не в район — на станцию.
