Семен Бабаевский - Кавалер Золотой Звезды
Сергей вылез из танка. Улица напоминала конвейер гигантского завода: во всю длину ее, сколько видел глаз, в три ряда стояли, стволом к стволу, и средние и мощные танки, и быстроходные транспортеры с пулеметчиками, и самоходные зенитные установки, и тяжелая самоходная артиллерия с толстыми хоботами, и автомашины с мотопехотой, и мотоциклы, и «катюши» под зеленым брезентом… А сколько здесь собралось гостей! Повсюду мелькали пестрые цвета праздничной одежды. Здесь пожилой мужчина о чем-то разговаривал с офицером, там толпа окружила артиллеристов, а девушки с веселыми, смеющимися лицами дарили танкистам цветы и улыбки. В глазах всех людей Сергей видел и радость и удивление… «Так вот чем мы богаты и всесильны», — точно говорили их восторженные взгляды. «Нет, нет, — думал Сергей, — это не гости явились к нам, а хозяева всего, что я вижу на обширной московской улице, и пришли они сюда, чтобы еще раз посмотреть на сделанное их же руками оружие и чтобы взглянуть в лица тем, кто прошел с этим оружием такой беспримерный путь…» Он задумался и не заметил, как к нему подошли девушки. Одна из них, самая бойкая, с цветами в руках, легко взобралась на лобовую броню танка и обняла Сергея. Она была так похожа на Ирину, что Сергей невольно удержал ее руку и уже хотел было крикнуть; «Иринушка, и ты здесь!» А девушка, смущенная пристальным взглядом танкиста-героя, и еще более тем, что он задержал ее маленькую руку в своей крепкой, твердой ладони, покраснела и спрыгнула на землю.
— Милые девушки… — сказал Сергей и не успел закончить…
Где-то в головной части колонны раздалась команда: «По местам!» — и покатилось вдоль улицы на разных голосах многократное, как эхо в ущелье, протяжное: «По-о места-а-а-м!» Сергей посмотрел на часы. Было без десяти пять. Он одним прыжком очутился в танке, коротким, но строгим взглядом посмотрел на членов экипажа, бросил Бурцову цветы, захлопнул люк и в ту же минуту забыл и о девушках и о цветах. Нажал кнопку стартера. Мотор сердито взвыл. Припав к перископу, Сергей видел, как заблестели гусеницы передних танков. Отпустил педаль, и танк плавно покатился по мягкому, нагретому асфальту… Весь конвейер вздрогнул и загремел, и навстречу Красной площади понеслась мощная музыка моторов, ритмичный лязг и грохот железа, — до боли в сердце радостные звуки знакомой поступи машин!.. Впереди мчалась командирская машина. По ее сторонам, как катеры вокруг линкора, катились мотоциклы, бронетранспортеры. Генерал стоял в открытом люке. У него в руках — гвардейское знамя. Ветер раскинул алый шелк…
Сергей пригнулся к рычагам, уперся лбом в броню и, припав к перископу, не выпускал из виду пламеневшее гвардейское знамя с силуэтом Ленина на шелку. Тело его точно слилось с машиной, сердце забилось учащенно, в ушах с необыкновенной силой загремела стоголосая музыка моторов. А в перископе уже лежала вся Красная площадь, необычайно торжественная и строгая в своем праздничном убранстве. Мимо мавзолея проносились танки, трепетало на ветру, как пламя, гвардейское знамя, и Сергей увидел на мраморной трибуне товарища Сталина с поднятой рукой.
Танк шел с замедленной скоростью, но Сергею казалось, что он летел с невероятной быстротой. Мавзолей уходил вправо, площадь суживалась и становилась короче. Теперь Сергей видел только Спасскую башню да Лобное место в алых стягах, а вдали белой террасой выступала набережная… Минута счастья, как же ты радостна и коротка!
На второй день вечером Сергей гостил у генерала.
— Ну, кубанец, — спросил генерал, — как чувствовал себя на параде?
— Быстро ехали, — ответил Сергей. — Мне казалось, что мы неслись на полных скоростях, так, как — помните? — прорывались к Праге.
— А мне казалось, что мы ехали в самый раз.
Они сидели на веранде, обращенной к лесу. Тишина царила вокруг. За оранжево-зелеными верхушками деревьев догорал закат.
— Ну, Тутаринов, я говорил с начальником политотдела… Благословляем тебя на пост председателя райисполкома. Только вот что я скажу на прощанье. Ты вступаешь в новую и не легкую жизнь, и тут одной старой славой не проживешь — об этом никогда не надо забывать. Теперь тебе надобно свою военную славу ежедневно обновлять в труде, чтобы она у тебя не потускнела и чтобы не появилась на ней ржавчина, а проще сказать — зазнайство. Бойся этого, как огня. Обычно говорят, что правительственные награды, украшающие грудь воина, — есть зеркало его души. Это, пожалуй, верно. Но в этом душевном зеркале люди видят только наше прошлое и настоящее, а будущее еще должно найти отражение в наших делах, — независимо от того, где и чем мы будем заниматься, будем ли мы воевать, или строить!.. И вот, Сережа, от всей души желаю тебе, как сыну родному, чтобы через год или два на твоей груди рядом с наградами за военные подвиги появился бы орден за подвиги трудовые…
Утром Сергей послал депутату Бойченко телеграмму: «Согласен. Дома буду двадцатого. Тутаринов»,
Глава XXX
В Москве Сергей задержался и в Усть-Невинскую приехал только 26 сентября. Сошел с поезда на том же полустанке, на котором он когда-то стоял с Семеном. Не успел оглянуться, как к нему подкатила тачанка, и Дорофей, стоя на козлах, крикнул:
— Дядя Сергей, а я не опоздал!
Они ехали степью. Обычно в конце сентября на Кубани устанавливается хорошая погода: наступает период безвременья, когда и лето еще не ушло и осень не вступила в свои права. Дни стоят тихие и теплые, а ночи прохладные и росистые, — сорвешь на заре арбуз, а он мокрый и такой холодный, точно вынут из погреба. В такую пору неповторимо красива бывает степь, — нет, не пестротой красок и не осенними нарядами, а своим богатством. Только в эти дни и можно по-настоящему узнать, что такое урожай! Даже Сергей, выросший на этой земле и не раз видавший наступление осени, и то был поражен и обрадован.
Сергею не терпелось узнать, что же было сделано без него в станице, как выполняется план, и он обратился к кучеру с расспросами:
— Дорофей, расскажи, что нового в станице?
— А я и не знаю, какие у нас есть новости, — не поворачиваясь, чистосердечно признался Дорофей. — Мое дело людей привозить и отвозить, а про все прочее я не знаю. — Он помолчал, как бы соображая, что бы ему все же рассказать Сергею. — Семен, что у ваших живет, уже ходит, только еще с палочкой… И еще — скоро у ваших будет свадьба. На той неделе я возил в район Анфису и Семена. В загс ездили, а свадьба, говорят, будет, когда на степи подуправимся.
— Ну, вот видишь, какие хорошие новости!
— Разве это новости… Вот вы в Москве были… Расскажите, как там, а?
— Расскажу. Как-нибудь соберемся в стансовете. Послушать будет чего… А ты не знаешь, лесопильню построили?
— Не видал… А те люди, что промеряют землю, уже уехали. Побыли с неделю, обмерили весь берег. Я их отвозил на станцию.
Далеко на дороге Сергей заметил бычью упряжку. На грядке брички, в которой двумя рядами белели молочные бидоны, сидела возница, закутанная по-зимнему в теплую шаль. «Ирина», — подумал Сергей, и на сердце сделалось тепло. Когда тачанка нагнала бричку, он тронул Дорофея за плечо.
— Останови!
Сергей на ходу соскочил и побежал. Да, это были те же огненно-красные быки с красивыми лысинами во весь лоб, а на бричке сидела Ирина, и лицо ее, обрамленное серой шалью, не казалось таким смуглым, как раньше. Ирина смотрела на Сергея так спокойно, точно ей было совершенно безразлично — подойдет он к ней или проедет мимо. Только губы ее, сдерживая улыбку, чуть-чуть вздрагивали.
— Здравствуй, Иринушка! А я тебя и в Москве видел.
— Здравствуй! Садись, подвезу!
— Дорофей, — позвал Сергей. — Давай-ка сюда мои вещи, а сам можешь ехать.
Дорофей принес чемодан, удивленно посмотрел на Ирину, потом перевел, взгляд на быков.
— И охота вам ехать на этих тихоходных рогатых?
Не дожидаясь ответа, Дорофей взобрался на тачанку и погнал лошадей. А Сергей сел рядом с Ириной, ласково посмотрел ей в глаза.
— Ждала?
— Ох, Сережа, как же ты долго ездил… Если б ты только знал…
— Я знаю, что скучала и ждала. Но теперь я уже рядом с тобой, а глаза у тебя грустные. Отчего, Иринушка?
— А я и не грустна.
— Неправда… Что-нибудь случилось?
— Ничего не случилось, а только посмотрю я на тебя, и мне делается грустно.
— Почему?
— Какой-то ты неуловимый. Все ездишь, а у меня только душа болит, думаючи о тебе… Пока ты со мной, мне радостно, да только эта радость такая всегда короткая.
— Милая моя Смуглянка. Теперь я уже никуда не уеду. Хочешь, скажу тебе, где буду работать? Только это еще секрет.
— Скажи.
— Председателем нашего райисполкома.
— Ты? — удивилась Ирина.
— Я. А что?
— Значит, опять я тебя не буду видеть?
— Отчего же не будешь? Я возьму тебя с собой… Поедешь?
