Александр Беляев - Прыжок в ничто
Пленники были накормлены. Но положение их от этого не стало лучшим.
– Нас откармливают, как подвешенных в мешке рождественских гусей, – сказала Амели.
– Ох, только бы рождество у них наступило не слишком скоро, – отозвался со своего сука Пинч.
Накормив пленников, шестирукие потеряли к ним интерес и разбрелись в разные стороны. Текер мог вдоволь наблюдать за этими странными существами: как они ловили добычу – насекомых, птиц, пресмыкающихся животных при помощи «газовой атаки», как затем обмазывали клеем, облизывая своим длинным языком, – «клеевые железы», очевидно, находились у них во рту, – как развешивали по сучьям живые обеды… Так прошел день.
Когда солнце стояло уже низко над лесом, шестирукие начали проявлять признаки беспокойства. Они быстрее бегали, лазили, прыгали, громче перекликались, и каждый, видимо, спешил забраться в свое плетеное гнездо до наступления темноты. Солнце зашло, и шестирукие внезапно уснули в той позе, в какой застал их сон. Поразительнее всего было то, что это засыпание происходило молниеносно и одновременно у всех шестируких. Несколько запоздавших шестируких так и застыли возле дерева с поднятыми вверх руками. Солнце уже зашло, но на поляне стоял еще полумрак. Ганс видел, как огромный ящер быстро пробежал поляну, подбежал к шестирукому, схватил его в пасть и потащил к опушке леса. Шестирукий не вскрикнул, даже не шевельнулся. Никто не пришел к нему на помощь. Этот непонятный глубокий сон был, видимо, самым слабым местом шестируких в их борьбе за существование. Вот почему они так спешили запрятаться по своим гнездам при закате солнца, вот почему жили на деревьях. Для пленников это было первое утешительное открытие: они могли быть спокойны – в продолжение ночи их не съедят.
Совсем стемнело. Можно было разговаривать, не опасаясь разбудить шестируких.
– Нож при тебе? – спросил Винклер.
– Да, но он мне не поможет, – ответил Ганс. – Так же как и ружье, которое валяется возле дерева. Если бы Стормер, и Уэллер, и Жак пришли к нам на помощь! Но они не найдут нас… Покричать разве на всякий случай…
– Жак! Жак! Стормер!..
– А!.. А!.. А!..
– Эхо отзывается.
– Нет, кажется, не эхо.
– Меня ругали, а сами дикарей со всего леса сзываете, – проворчал Пинч. – Ноги, руки затекли… Онемели… Так и есть, – продолжал он после паузы. – Смотрите, кто-то бежит через поляну.
Да, во мраке двигалась чья-то тень, по очертаниям похожая на человека…
– Эоиа Ееяие!
– Лопочет что-то вроде «Это я, не стреляйте», – сказал Пинч.
– Вы уж придумаете!
Человек быстро взбирался по стволу. Вот он схватился за сук, на котором висел Ганс.
– Ну вот, теперь двуногие отнимут нас у шестируких! – сказал Пинч. – Из одной беды в другую. Вы хоть ногой толкните его, Ганс.
– Не могу.
– Эоа!
К Гансу придвинулось темное, обросшее волосами лицо. Совсем близко. Слышно, как дикарь тяжело дышит… Толстая, рассеченная нижняя губа… Когда дикарь пытается говорить, изо рта показывается конец распухшего языка.
Ганс таращит глаза, всматривается. В чертах лица венерианского дикаря что-то знакомое…
– Да это Блоттон! – вдруг громко вскрикнул Ганс.
– Да, да, это я, – пытается Блоттон выговорить членораздельно, но в его распоряжении остались одни гласные.
Ганс, еще не веря себе, рассматривает неожиданного гостя. Тело Блоттона обмотано мочалой, листьями…
– Откуда вы? Что с вами? Почему вы не можете говорить? Блоттон, вы ли это?
– Потом, потом («Поом, поом», – выходит у Блоттона).
Немного привыкнув, Ганс начинает понимать его речь. Блоттон потом расскажет обо всем. Сейчас им надо скорее спасаться. Где нож?.. Блоттон вынимает из ножен охотничий нож Ганса и начинает осторожно разрезать липкие одежды. Неужели пришло спасение, и так неожиданно?
Через несколько минут все пленники «вылупились из своих куколок», как сказала Амели, быстро спустились с дерева, подняли валявшиеся ружья и быстро побежали.
До наступления зари нужно было как можно дальше уйти от шестируких. А бежать ночью в лесу нелегко.
Если бы не Блоттон, путникам пришлось бы плохо. Он превратился в настоящего дикаря – с такой ловкостью умел он ориентироваться в лесу, обходить препятствия, находить тропы в заболоченной местности.
Блоттон одет в лесную одежду, и она защищает его от шипов и колючек, а у беглецов на теле лишь изорванное белье. Хорошо, что шестирукие не знают, что такое одежда. Если бы они сорвали ее и обмазали клеем тело, не убежать бы им из плена. Блоттон так и не смог оторвать ладонь от рукоятки ножа, на которой оказался слой клея.
Лес наконец кончился. Вот и залив виднеется. Заросли «мангровых». Только бы добраться до них… Пустились бежать по открытому месту.
Взошло солнце. Шестирукие, наверно, проснулись и обнаружили исчезновение пленников. Быть может, уже гонятся по следам…
– Скорей, скорей! – торопит Пинч.
И вдруг позади раздалось зловещее щелканье кастаньет и глухое «уррр… уррр…». Догоняют…
До корней надводных деревьев осталось несколько десятков шагов. Вот и они. Полезли по корням. Вероятно, земные обезьяны не могли бы двигаться быстрее. Вот они уже в середине Тихой гавани. Добежали до «мангровых» и шестирукие; отчаянно щелкая, понеслись они по корням с такой стремительностью, что всем стало ясно: успеть добраться до дому – значит спастись.
– Надо принимать бой, – говорит Ганс. – И главное – не допускать их близко. Иначе они снова зафыркают, мы потеряем сознание и упадем в воду.
Затрещали выстрелы. Шестирукие начали падать, но уцелевшие продолжали упорно наступать. Вот они уже зашипели своими носами – «пульверизаторами». На счастье, пошел сильнейший ливень. Он сбил газовую волну. Выстрелы трещали, шестирукие падали, и все же они приближались. В «лагере» услышали выстрелы. На помощь бежали Уэллер, Стормер, Жак и Мэри. Огонь усилился. Шестирукие не выдержали и убежали.
– Как ни хороши «кокосовые» орехи, – сказал Ганс, – а нам придется отказаться от них и разрушить наш воздушный мост, чтобы предохранить себя от нападения шестируких.
Часть воздушных корней была разрублена, мост через Тихую гавань уничтожен.
Глава IX
Когда Эллен увидела Блоттона, она громко вскрикнула. И трудно определить, чего было больше в ее крике – радости или ужаса.
– О Генри…
Одичавший лорд, не обращая внимания на Эллен и леди Хинтон, бросился к котелку со вчерашней рыбой, вынул ее руками и начал жадно пожирать, морщась и завывая.
– Неужели это вы, Генри?..
В ответ послышалось хриплое урчание. Леди Хинтон шептала молитвы…
Доктору Текеру пришлось немало повозиться с Блоттоном. Губы лорда страшно опухли и почернели. Нижняя была рассечена надвое и имела вид «заячьей губы». На опухшем языке – кровоточащая рана. Текер удивлялся, как обошлось без заражения крови. Только через несколько дней благодаря умелому лечению опухоль спала, раны затянулись и Блоттон смог внятно говорить.
И он рассказал о своих приключениях.
Гигантская летучая мышь – «если только это не была летучая тигрица» – схватила его когтями и подняла в воздух. Вот следы ее когтей на плечах и спине… Да, он испугался! Но недаром он был страстным охотником и охотился на диких зверей во всех частях света. В такие минуты нельзя теряться – это главное. «На лету она меня не съест. А пока летит, есть время обдумать положение». Он был все же тяжелой добычей, и птица скоро начала снижаться, отделившись от стаи.
– Мы видели это…
Черная лента птиц ушла за облака, спасаясь от непогоды. Птица с Блоттоном летела ущельем.
У Блоттона был нож. Но вынуть его из ножен было нелегко: когти птицы сжимали плечи и руки.
Ценою нестерпимой боли – при каждом движении когти все глубже вонзались в плечо и спину – Блоттон освободил правую руку, вынул нож и всадил его в брюхо птицы. Она неистово закричала, но не выпустила его из когтей. «И хорошо сделала, иначе я разбился бы. Я уже приготовился к тому, что, если птица начнет распускать когти, я сам схвачу ее за ногу».
Птица пыталась на лету клюнуть Блоттона, но, хотя у нее была длинная шея, она все же не могла достать его клювом. А кровопускание делало свое дело. Блоттон с ног до головы был облит кровью птицы. Глаза слипались, и это было хуже всего. Он закрыл их и вдруг почувствовал, как нога его ударилась о камень. Птица рухнула на каменистую площадку, накрывая своим телом Блоттона, забарахталась и откинула в сторону крыло, прикрывавшее Блоттона. Проливной дождь тотчас смыл кровь с его лица. Блоттон прозрел. Птица, теряя силы, распустила когти. Блоттон рванулся и, оставив в когтях порядочный кусок мяса с плеча, освободился. Один коготь при этом вонзился в губу и поранил язык. Блоттон не переставал наносить птице удары ножом. Она обезумела от боли и, позабыв о добыче, взмахнула крыльями, тяжело перевалилась через скалу и там, вероятно, и подохла.
