Борис Изюмский - Призвание
— Ваш ход, — напоминает учителю Игорь.
* * *На следующий день Корсунов встретился, с Кремлевым у двери директорского кабинета, и, прежде чем самолюбие успело ему что-нибудь подсказать, Кремлев уже протянул руку:
— Здравствуй, а я у тебя недавно был, но не застал.
— Был? — удивился Корсунов. — И я к тебе собирался зайти, но… — он замялся.
— Как ты себя чувствуешь?
Волин, приоткрыв дверь, с удовольствием отметил, что историк и химик крепко пожимают друг другу руки.
— Зайдите ко мне, товарищи, — пригласил директор, словно и не видел ни этого рукопожатия, ни радости на их лицах.
— Как у нас готовятся к теоретической конференции?
Раздался робкий стук в дверь.
— Войдите!
Порог нерешительно переступил Толя Плотников. Аккуратно завязанный красный галстук виднелся из-за его свитера с «молнией». Плотников был встревожен: зачем его мог вызвать директор?
— А-а… Иди, иди сюда поближе! — Волин встал из-за стола.
Толя приблизился ещё нерешительнее.
«За что?» — не давала ему покоя одна и та же мысль.
— Слово сдержал, — с гордостью сказал директор, протянутой ладонью указывая учителям на Толю, будто призывая их в свидетели. — Троек нет! Человек свой долг понимает! Будет хорошим комсомольцем.
Директор подошел к Плотникову и крепко пожал его руку.
Сергей Иванович с улыбкой взглянул на Толю.
— Я, Борис Петрович, у себя в девятом классе расскажу, что Плотников — человек слова. И Балашову, его другу, об этом приятно будет услышать..
Плотников сияющими глазами смотрел то на одного, то на другого учителя, ему казалось, что он спит и видит замечательный сон.
— Я теперь… я теперь, — он искал, что бы сказать большое и важное, — в третьем классе Алеше Мудрову помогу, он троешник… — наконец нашелся он и, вытянув шею, посмотрел торжествующе на Бориса Петровича.
— Вот и превосходно! — похвалил Волин, — желаю успеха!
* * *Возвратившись домой с бюро райкома, Борис Петрович переоделся в рабочий костюм и отправился на кухню. Здесь у него были заготовлены доски для рыбачьей лодки, он мастерил ее вместе с Багаровым, — и здесь же был «исследовательский институт», в ведре плавали склеенные планки — проверялась прочность склейки.
Укрепив на верстаке одну из досок, Борис Петрович засучил рукава и, взяв фуганок, отдался работе. Шелест стружек, сворачивающихся в спирали, приятный запах дерева всегда действовали на него успокаивающе. Поработав около часа, Волин сложил инструмент, убрал доски, помыл руки и прошел к себе в кабинет. Приятно поламывало тело, сейчас с таким удовольствием возьмется за диссертацию. Борис Петрович сел за стол, но оттягивал момент начала работы, зная по опыту: чем лучше выкристаллизируется, дозреет мысль, тем легче будет писать. Сегодня на бюро райкома он кажется нашел стержень еще не написанного раздела «Коммунисты школы».
Справа на столе лежала тетрадь в красиво разрисованной обложке. «История четвертого класса „А“ школы имени Героя Советского Союза Василия Светова».
Борис Петрович начал перелистывать тетрадь.
Здесь были записаны трогательные в своей краткости биографии отличников четвертого класса. Под надписью: «Сделаем нашу школу передовой» открывалась глава «Слава класса», и рука старательного летописца отмечала:
«…Наши пионеры и Анна Васильевна приветствовали комсомольскую районную конференцию.
…У нас в гостях был стахановец Павел Тихонович Демин. Приехал на своей машине ЗИС-110. А мы в это время проводили сбор отряда. Ждали его. И вдруг входят он и Анна Васильевна.
Павел Тихонович рассказал, как он, еще комсомольцем, строил свой завод. А сейчас — лауреат, дружит с наукой. Из десятого класса тоже пришли на эту встречу. Богатырьков Павлу Тихоновичу руку пожал от имени комсомольской организации и учкома.
…Петр Рубцов изобрел, как зимой форточку просто открывать, на подоконник не лазить… За проволочку р-раз! — и все…
…Серафима Михайловна объявила Толе Плотникову благодарность за то, что он хорошо собирал книги для школы в Кривых Лучках. Плотникову книги сдавали и ученики старших классов: Костя Рамков принес шесть, и библиотека дружины сорок книг выделила.
…У нас теперь кружок конькобежцев есть, руководит им Борис Балашов, он вчера приз в городе получил: такой… на кофейник похожий.
…Ваня Чижиков лучше всех сочинение написал на тему: „За что я люблю свою Родину“. Серафима Михайловна сказала: „Пять с плюсом“. Плюс-то не пишется, но все же приятно».
Карандашом, для памяти, чтобы потом как следует чернилами записать, помечено: «Серафима Михайловна сказала: „Чем мы дружнее будем, тем скорее коммунизм построим. Потому у нас в классе все и дружные“».
Борис Петрович перелистывал страницу за страницей.
«Допишут свою историю до выпуска, — думал он, — и отладим мы этот дневник в школьный музей. Станет Ваня Чижиков журналистом, Петр Рубцов — изобретателем… Приедут когда-нибудь в родную школу, возьмут в руки эту тетрадь…»
В конце ее Борис Петрович увидел уже знакомое ему письмо из Кривых Лучек, из его, Волина, Кривых Лучек. На конверте неопределившимся почерком написано: «4-му классу „А“ 18-й средней школы…»
Волин бережно развернул письмо. «Спасибо вам за подарки… Мы вам тоже собираем книги. Есть ли у вас цветы, которые два раза в год цветут? Если нет, напишите, мы вам пришлем семена. У нас теперь здание в два этажа, школа-десятилетка, посылаем вам ее фотографию. У нас в 3-м классе работает учительница Степанида Ивановна, так она помнит Борю Волина, он у нее учился, а теперь он у вас директор Борис Петрович, а наша Степанида Ивановна — заслуженная».
«Жива Степанида Ивановна! Вот сейчас встретился бы с ней — и снова почувствовал бы себя учеником».
Волин начал перебирать в памяти имена своих бывших учеников. Здесь были слесари и академики, переводчики и машинисты… Если бы их выстроить вместе, рядами — получилась бы целая армия. Они приезжают в гости, пишут письма, приводят своих невест и детей, делятся своими радостями.
В прошлом году бывший ученик, а сейчас слесарь Тимофей Бородин, пришел к нему сияющий и гордый — только что его приняли в партию.
Волин отодвинул ящик стола и достал из папки с письмами зеленый конверт, — он получил его вчера.
«Милый мой наставник, Борис Петрович, здравствуйте! — так начиналось письмо. — Земной поклон, самые лучшие пожелания и до глубоких лет непроходящая благодарность Вам, мой первый учитель!
Чтобы не заглядывать Вам в конец письма, представлюсь: пишет Вам ученик Миша Дроздов, лет двадцать назад учившийся у Вас, да разве можете Вы запомнить всех!»
Нет, нет, напрасно Миша так думает, — Борис Петрович очень хорошо его помнит. У Дроздова, когда он был еще в первых классах, головенка цветом и формой походила на дыню, а быстрые смышленые глаза так и шныряли по сторонам. До восьмого класса лицо Миши покрывали бесчисленные веснушки, был он худ и нескладен. А в девятом неожиданно превратился в красивого, стройного парня с шелковистой шевелюрой светлых волос, в хорошего спортсмена и певца.
«Сейчас я кадровый офицер Советской Армии, — читал Волин, — майор. У меня есть сын и чудесный друг — жена Надя. А помните, какая чистая и крепкая дружба была у меня с Оленькой Сивцовой. Я встретил ее в войну, капитаном медицинской службы».
…Еще бы не помнить Борису Петровичу Сивцову! Как только появилась она в девятом классе, будто кто подменил Мишу, стал он учиться из рук вон плохо. Начали доискиваться — почему? Классная руководительница выведала у Оленьки, что это из-за нее. Дело оказалось щекотливым, Борис Петрович вызвал отца Миши — директора завода. Мишин отец отправился разыскивать Оленьку, нашел ее дома. Не знает с чего начать. Наконец решился: «Вы хоть немного подружитесь с моим Михаилом, он парень неплохой».
И что же — возникла настоящая дружба. Ходили, будто ниточкой связанные. Если Оленька одна появлялась в классе, товарищи с тревогой спрашивали: «А Миша где?» Мишу из дома за квасом посылали, он, обогнув три квартала, «по дороге» заходил за Оленькой. Оба они окончили школу с отличием. Не помнить Сивцову! Как часто такая юношеская дружба делает людей товарищами на всю жизнь.
«Дорогой Борис Петрович, сколько воды утекло с тех пор, как мы расстались, но в окопах, в боях, в госпитале, в походах я неизменно вспоминал Вас, нашу школьную стенгазету („Миша Дроздов, ты к работе готов?“), наш драмкружок и пионерский отряд.
И подумать только, ведь было время, когда Вы казались „лютым“: „Борис Петрович спросит“, „Борис Петрович накажет“. После одного такого наказания в пятом классе (я раздавил на полу мел, а Вы заставили меня после уроков вымыть пол в классе) мне даже захотелось сделать Вам что-нибудь неприятное. Помню, в полночь пролез я на Вашу веранду, что-нибудь разбить, нашкодить, подкрался к освещенному окну. Вы сидели у письменного стола и писали. Я, наверно, с полчаса, как зачарованный, смотрел из засады на Вас, спокойно работающего. И вдруг мне так захотелось самому хорошо учиться, что я бесшумно уполз и с тех пор действительно начал учиться хорошо».
